Страшила

— Ну, если вы так полагаете… А над каким делом вы сейчас работаете?

Я коротко сообщил ей о визите в квартал Родиа-Гарденc и о своих планах в связи с делом Алонзо. Потом заверил, что у нее не будет никаких проблем с визитом в Паркер-центр, поскольку, после того как она побывала там в моей компании, ее уже авансом считают своим человеком.

— Не волнуйтесь. Все у вас получится. А когда завтра утром выйдет ваша статья, у вас обнаружится там столько друзей, что вы просто не будете знать, что с ними делать.

— Ну, если вы так считаете…

— Да, я так считаю. Но в случае чего обязательно позвоните мне на сотовый.

Потом, ткнув пальцем в материал, который она просматривала на экране своего компьютера, я осведомился:

— Ну-с, а как мы распорядимся с этим дитятей?

Это была цитата из романа «Вся королевская рать» — лучшей, на мой взгляд, книги о журналистах и журналистике, когда-либо написанной в Америке. Но Анджела, увы, на мои слова не отреагировала, и я понял, что эту книгу она не читала. Ничего не поделаешь: старая гвардия уходит, а у нового поколения свои ценности.

Вернувшись к себе в ячейку, я сразу заметил на своем телефоне часто мигавшую алую лампочку. Это означало, что в мое отсутствие мне звонили, причем неоднократно, и оставили несколько сообщений. Быстро выбросив из головы странный, хотя и не лишенный любопытства разговор с Анджелой Кук, я снял трубку и поднес к уху.

Первое сообщение поступило от Джейкоба Мейера. Он сказал, что на завтра ему назначили слушание нового дела, поэтому наша завтрашняя встреча в ювенальном суде переносится на половину десятого, то есть на полчаса позже ранее оговоренного времени. Я не имел ничего против этого. Во-первых, я мог чуть больше поспать, а во-вторых, уделить чуть больше времени подготовке к предстоящему интервью.

Второе сообщение было как голос из прошлого. Мне позвонил Ван Джексон, совсем еще зеленый тогда журналист, которого я пятнадцать лет назад натаскивал на амплуа полицейского репортера в «Роки-Маунтин ньюс». Надо сказать, что впоследствии он сделал в газете неплохую карьеру и успел подняться до поста главного редактора отдела городских новостей, пока этот печатный орган несколько месяцев назад не закрылся. Пришел конец уважаемому печатному изданию, выпускавшемуся в Колорадо на протяжении 150 лет, что явилось для меня едва ли не главным символом приближающегося тотального краха всей нашей газетной индустрии. Насколько я понял из сообщения, Джексон после закрытия газеты постоянную работу в сфере журналистики, которой посвятил всю свою жизнь, так и не нашел и находился в положении свободного художника — вернее сказать, безработного.

— Джек, — прозвучал в трубке его голос, — я слышал новость о твоем увольнении. Плохо дело, парень. Мне жаль, что так случилось. Позвони мне, и мы поплачемся друг другу в жилетку. Я по-прежнему живу в Денвере, перебиваюсь случайными заработками и ищу работу.

Потом последовало весьма протяженное молчание, и я догадался, что Джек подыскивал слова, чтобы сообщить о денверских перспективах.

— Должен сказать тебе правду, парень. В плане журналистики тут на горизонте ничего не видно. Я уже было хотел начать продавать автомобили, но и с продажей автомобилей здесь тоже все очень плохо, и большинство дилеров разорились. Приезжай, может, замутим что-нибудь вместе, торговлишкой какой-нибудь мелкой займемся по Интернету? Приезжай, а?

Я прослушал сообщение до конца, после чего стер. Сто раз подумаю, прежде чем перезвонить ему. Мне не хотелось опускаться ниже того уровня, на котором я пребывал в данный момент. Хотя в моем активе красовалось три больших нуля, кое-какие перспективы у меня все-таки были. Во-первых, я все еще числился на работе. Ну а во-вторых, у меня в компьютере лежал незаконченный роман.

Джейкоб Мейер опоздал на нашу встречу, назначенную на утро вторника. Я прождал его не менее получаса, сидя в комнате ожидания при офисе публичных защитников, назначаемых государством. Люди, не имеющие средств, чтобы нанять адвоката, полагались на правительство в плане предоставления бесплатного защитника, хотя то же самое правительство в лице прокурора возбуждало против них дело. В Конституции записано: если у вас нет средств на адвоката, вам предоставят его бесплатно, — но мне всегда казалось, что в этих строчках заключено известное противоречие. Как если бы государство занималось своего рода рэкетом, контролируя одновременно и поставку, и спрос.

Мейер оказался совсем молодым человеком, который, похоже, вылупился из стен юридического колледжа не более пяти лет назад. Тем не менее он работал в ювенальном суде, защищая еще более молодых людей, почти детей, обвиненных в убийстве. Он вышел из зала суда с пузатым портфелем таких огромных размеров, что его просто неудобно было нести за ручку, по причине чего адвокат тащил его под мышкой. Подойдя к конторке, за которой располагались секретарши офиса, и задав одной из них пару вопросов, он повернулся в мою сторону. Подойдя ближе, адвокат, прежде чем пожать мне руку, переместил свой безразмерный портфель из-под правой подмышки под левую. Мы поздоровались и назвали себя.

— Пройдем в заднюю часть помещения, — сказал адвокат. — И сразу же приступим к работе. У меня очень мало времени.

— Я вас не задержу. На данной стадии развития дела мне от вас требуется минимум.

Мы с ним двинулись по длинному, похожему на вагон коридору, почти сплошь заставленному книжными шкафами, забитыми папками с бумагами. С точки зрения пожарной безопасности этот коридор представлял собой настоящую ловушку, где правила по борьбе с огнем нарушались чуть ли не на каждом шагу. В другое время я обязательно зафиксировал бы такого рода детали и припрятал на черный день. Я даже заголовок соответствующий придумал: «Защитники общества в любой момент могут сгореть заживо», — но походя, чисто автоматически, поскольку через несколько дней мне такого рода заголовки, как и истории под ними, станут без надобности. Мне осталось написать всего одну историю и покончить с этим ремеслом навсегда.

— Сюда, пожалуйста, — сказал Мейер.

Я проследовал за ним в зал для совещаний адвокатов, представлявший собой перегороженное вдоль и поперек легкими стенками просторное помещение со стоявшими в центре отгороженных клетушек столами.

— Дом, милый дом, — пропел Мейер. — Возьмите стулья из соседней секции. — Там располагался в одиночестве еще один адвокат, просматривавший бумаги. Я выдвинул стулья из-за стоявшего в клетушке второго стола и отнес их в наш загончик, после чего мы с Мейером наконец уселись.

— Итак, Алонзо Уинслоу, — сказал адвокат. — Его бабушка на редкость своеобразная женщина, не так ли?

— А уж какое своеобразное у нее окружение…

— Она сказала вам, насколько горда тем, что ей удалось заполучить для своего внука адвоката-еврея?

— Ну… в общем и целом…

— На самом деле я ирландец, но мне не захотелось разочаровывать старушку. Итак, что вы собираетесь предпринять для блага Алонзо?

Я достал из портфеля крохотный магнитофон размером с зажигалку, включил и поставил на стол между нами.

— Не возражаете?

— Ни в малейшей степени. Я бы и сам с удовольствием пользовался такими приспособлениями, если бы они здесь имелись.

— Как я уже сообщил вам по телефону, бабушка Зо совершенно убеждена в невиновности своего внука и считает, что копы задержали его по ошибке. Я пообещал ей вникнуть в это дело, поскольку именно я написал репортаж, где цитировал полицейских, убежденных в его виновности. Миссис Сессамс, являющаяся по закону опекуншей Алонзо, предоставила мне возможность контролировать это дело и иметь доступ ко всем документам, связанным с ним.

— Очень может быть, что она действительно является его законной опекуншей, хотя мне еще предстоит в этом удостовериться. Но тот факт, что она открыла вам доступ к этому делу со всеми связанными с ним документами и уликами, с точки зрения закона совершенный нонсенс. Вы понимаете меня, не так ли?