Красивая жизнь

«Да и что я могу сделать, – думала Ира. – Даже если рассказать правду – все равно меня не отпустят, но пострадают и другие. И пускай они меня предали. А я – не хочу. И зачем я только села в эту машину? Никто не заставлял. Все сели, и я туда же».

Если бы жизнь была фильмом и можно было бы отмотать пленку обратно, Ира бы обязательно это сделала. До того момента, как она села в эту злосчастную машину. Или нет, еще раньше – до того, как она пошла в «Кашалот» С Максом. А может быть, еще раньше?

– Привет. – Передней стоял Макс. Лицо его было взволнованным и серьезным.

«О нем подумаешь, он и появится», – подумала Ира и не поздоровалась в ответ. Она знала: сейчас он будет просить прощения, говорить, что они растерялись и бросили ее случайно, но она не поверит. Не поверит и не простит. Никогда.

Он пошел рядом, стараясь заглянуть ей в лицо. Ира смотрела себе под ноги, на носки ботинок, и молчала.

– Тебя уже вызывали? – спросил он. – Ну, насчет нашей поездки… Вызывали?

Ира посмотрела на его чистое лицо, заглянула в его глаза цвета болотной жижи и усмехнулась. В этих глазах она прочитала страх. Дикий, не поддающийся разуму страх быть разоблаченным.

– Ну вызывали, – спокойно и равнодушно ответила Ира.

– И ты уже ходила? – Голос Макса дрожал.

– Ну ходила, – сказала она тем же тоном.

– И что? Что ты им сказала?

– Ничего особенного. – Она пожала плечами. – А ты-то что волнуешься?

– Мне нужно с тобой поговорить. – Он нервно огляделся по сторонам. – Зайдем в кафе?

Он предложил ей сесть за самый дальний столик не спросил, чего она хочет, а сам принес две чашки кофе. Потом долго молчал, шарил глазами по сторонам и кусал потрескавшиеся губы. Ира тоже молчала и пристально смотрела на него.

– Понимаешь, – наконец заговорил Макс, – тут такое дело… Ты, пожалуйста, не говори о нас с братом… Ну, о том, что мы вместе… это…

– Угоняли машину, – подсказала ему Ира.

– Ну, зачем так грубо? – натянуто и смущенно улыбнулся Макс, как будто она сказала что-то неприличное. – Жэке восемнадцать, поэтому никак нельзя, чтобы на него вышли. Для него угон – это статья. А мне… Мне в этом году поступать. А там, куда я собираюсь, все очень строго… В общем, никак… ты понимаешь?

– Как не понять. – Ира закивала и выпятила нижнюю губу в знак глубокого сочувствия. Она не понимала, как ей удается сохранять такое спокойствие, не понимала, как получается говорить таким ровным голосом. Просто все казалось пустяками по сравнению со страшным словом «колония».

– А мне что делать? – спросила она.

Макс стал торопливо набивать трубку и чиркать зажигалкой.

– А тебе? Тебе мы поможем, ты только скажи. Наши родители – очень уважаемые люди, они на все ради нас готовы. Мы за тебя штраф заплатим, и вообще…

Ира отставила от себя кофе и сказала:

– Я кофе не пью. У меня от него голова болит.

– А чего ты хочешь? – Макс потянулся за бумажником. – Я тебе мигом принесу.

– Спасибо. – Ира тяжело вздохнула. – Что-то ничего не хочется.

Макс посмотрел на нее с подозрительность. И затаенным страхом: что она выкинет теперь, когда вся их жизнь зависит от одного ее слова.

– Жалко, Макс, что мы поговорили только сейчас, – сказала Ира. – Жалко, что ты не позвонил раньше.

– Я не мог, – сказал он. – Так получилось.

– Жалко потому, – не слыша его, продолжала она, – что этот разговор мог бы изменить мои показания.

– Но ты же ничего не сказала? – почти крикнул Макс, и его трубка погасла.

– Да, ничего кроме правды, – сказала Ира и посмотрела на ,него в упор. – Разве тебя в школе не учили, что взрослым надо говорить только правду? Особенно взрослым с погонами?

Макс резко вскочил, и отодвинутый стул с грохотом упал на пол. Макс смотрел на Иру горящими от ярости глазами, как будто хотел ее испепелиь взглядом, но после холодного взгляда женщины-удава ей теперь все было нипочем.

– Ах ты, мерзавка! – Макс не владел собой, и ему было наплевать на приличия. – Да кем ты себя возомнила? Как ты посмела?

Ира томно улыбнулась ему и сказала:

– С каждой минутой ты мне нравишься все больше и больше.

Эти слова и спокойствие Иры окончательно взбесили Макса. Он сначала побагровел, потом мертвенно побелел, и она даже испугалась за его здоровье.

– Ух, зря мы тебя приняли в свою компанию! – потрясая кулаками, закричал Макс. – Зря! А я ведь с самого начала говорил, что не наша ты!

Ира смотрела на него и не могла понять, куда девался прежний Макс – утонченный, изысканный и красивый. Перед ней кривлялся какой-то безобразный паяц – трясся от бессильной ярости, в отчаянии заламывал руки…

– Оказывается, плохие люди тоже курят трубки, скорее для себя, чем для него, сказала Ира, встала и направилась к выходу.

– Стукачка! – прошипел он ей вслед. – Ну, ничего, ты нас еще узнаешь…

«Надо же, – подумала Ира, – а ведь еще немного и я могла бы в него влюбиться… »

17

Около самого дома Ира встретила Кахобера. Он шел ей навстречу и улыбался – широко, как умел только он один. И Ира улыбнулась ему в ответ, – улыбнулась искренне и открыто, как не улыбалась уже давно.

Столько неприятных событий произошло за последнее время, что Ира совсем забыла о Кахобере. И теперь он показался ей существом из другого, лучшего мира, где люди не предают друг друга, где нет ярко– красных машин и страшного слова «колония».

– Здравствуйте, – сказала ему Ира. – С Новым годом.

И еще она хотела сказать «я люблю вас», потому что в душе у нее поселилось отчаяние, и это отчаяние давало ей право говорить любые слова. Но Кахобер вдруг перестал улыбаться, и слова любви остались невысказанными.

– Ира, я все знаю, – сказал он.

Она исподлобья взглянула на него и тут же отвела глаза.

– Вы теперь меня ненавидите?

Он молчал, может быть, секунду, а может быть, три. Но ей и эти мгновения показались длинными, как полярная ночь.

– Нет, – он снова улыбнулся, – я не могу тебя ненавидеть.

– А зря, – сказала Ира. – Потому что все вокруг меня ненавидят, а все не могут ошибаться.

– Кто это – все? – Кахобер стал оглядываться по сторонам, как будто хотел увидеть этих «всех». Erop? Или Света? А может быть, Орловы.

– И они тоже, – кивнула Ира. – А откуда вы все знаете?

Кахобер хитро сощурился, и она увидела морщины, которые пролегли вокруг глаз, как лучи вокруг солнца.

– Работа у меня такая, – сказал он. – А больше ничего не скажу.

Они сели на лавку около Ириного дома. Кахобер стал что-то чертить веточкой на снегу, а она обхватила голову руками.

– Что теперь со мной будет? – Она спросила это так, как будто в нем одном было ее спасение и надежда.– Меня отправят в колонию?

– Нет, – сказал Кахобер и резким движением перечеркнул свои рисунки. – Думаю, что нет. Но теперь ты больше не имеешь права на ошибку.

– Я знаю, кто угнал машину, – чужим, внезапно охрипшим голосом сказала она.

– Я тоже. – Кахобер внимательно посмотрел на нее.

– Но я ничего не сказала. Никому не сказала.

Снег падал Кахоберу на усы, и он был похож на Деда Мороза, уставшего разносить подарки.

– Наверное, это правильно, – тихо сказал он. А может быть; и нет, но только иначе нельзя.

«Как я могла его на кого-нибудь променять! – подумала Ира, и ей захотелось плакать от раскаяния, от боли, от щемящей нежности. – Ему ничего не нужно объяснять; он все и так понимает…»

– Но все равно я чувствую себя самым плохим человеком на земле, – сквозь слезы проговорила Ира.

– Ты не плохая. – Кахобер осторожно коснулся ее плеча, как будто даже легкое прикосновение могло причинить ей боль. – Ты попала в беду. А это разные вещи.

Они смотрели на падающий снег и молчали.

– Знаешь, – негромко сказал Кахобер, – что я себе представляю, когда мне трудно?

– Что?

– Утро перед битвой на реке Калка. Помнишь такую?

Ира не помнила, потому что эту битву проходили давно, но все равно кивнула, чтобы не обижать Кахобера, как учителя истории.