Час зверя

Узкую тропку с обеих сторон ограждали дома из песчаника, впитывавшие слабый свет единственного фонаря. Здесь почти не видать гуляк; девушка в маске быстро проскочила мимо редких прохожих, испуская на бегу слабые крики усталости и боли. Свернула за угол, держа револьвер высоко, у самого уха. Она уже почти ничего не видела — только месиво света и теней. Чувствовала что-то влажное на щеке под маской, но не догадывалась, что это слезы. Ей хотелось одного: забраться под черепную коробку, распахнуть голову, проникнуть в свой разум и вырвать пульсирующее болью воспоминание о теле на кровати, теле без головы. Она увидела это с порога, когда тащилась мимо по коридору, она доползла до двери и увидела это…и качнулась назад, закрывая руками лицо. Воспоминание о безголовом теле ударяло в глаза, точно бейсбольный мяч. «Господи, Господи, Господи, — повторяла она. — Я обязана была спасти ее, защитить, я заняла ее место, я была Нэнси Кинсед, а она оставалась в безопасности. Если бы случилась беда, она бы обрушилась на меня. На меня, на меня, на меня!»

Впереди, зияя на фоне прикрытого высокими домами неба, появился перекресток с Кристофер-стрит. Девушка различала там более густые, более подвижные скопления народа, до нее вновь донесся мотив «Пляски смерти», в уши ударила барабанная музыка парада. «Еще шаг, — думала она, цепляясь за воздух, торопясь к углу. — Еще шажок — потом другой». Она подталкивала вперед непослушное тело, револьвер завис у самого уха, мушка касается обрамленной электрическими огоньками маски.

Вот и перекресток. Узкая дорожка открывалась в широкую, косо уходившую вверх улицу. Вот и Король Чума, белый череп сверкает посреди окружающих его вычерненных или нарумяненных лиц. Король бежит прямиком к ней, оглядывается через плечо, боится, не гонятся ли за ним сзади. Девушка в домино остановилась и, развернувшись, опустила револьвер, направив мушку прямо в лицо надвигавшемуся на нее черепу. Послышался женский вопль, еще один мужской голос крикнул: «Берегись!»

Король, несшийся, пригнув голову, не смотрел по сторонам — он прямиком врезался в девушку. Она потеряла равновесие, рука, державшая револьвер, беспомощно загребла воздух, и девушка опрокинулась навзничь, врезавшись спиной в тротуар, дыхание с громким стоном вырвалось из ее груди. И все же, падая, она выкинула вверх руки, пальцы изогнулись хищными когтями, в отчаянии она успела ухватиться за лоскутную рубаху и обхватить рукой хрупкую фигурку Чумы. Они рухнули вдвоем и, крепко обнявшись, покатились по мостовой. Король вырвался и приподнялся на четвереньках. Громко вскрикнув, девушка в маске успела оттолкнуться от земли — она уже стояла на коленях, обеими руками сжимая оружие. Направила дуло револьвера в лицо Чумы.

— А-а-а-а! — протянула она. Единственный звук, который она еще способна издать. Все тело сотрясалось при каждом вздохе.

Вокруг собиралась толпа. Люди молчали. Лишь карнавальная музыка врывалась в наступившую тишину. Какое удивительное затишье. Стало слышно, как ветер колеблет увядшие листья.

Медленно-медленно Король Чума повернул голову. Девушка в маске увидела бледно-голубые глаза, глубоко ушедшие в глазницы черепа, услышала доносящееся из-под резиновой маски тяжелое дыхание.

— Мертва! — прошептал Король странным, звучным, почти что мелодичным голосом. — Ты мертва. Ты должна была умереть.

И тут он заплакал. Во всяком случае, звуки, вырывавшиеся из-под черепа маски, весьма напоминали рыдания.

Король стоял на четвереньках, склонив лысую голову и приподняв плечи.

Девушка в маске сняла левую руку с револьвера. Протянула ее к маске, точно так же, как во сне.

«Это я!» — успела подумать она.

Ощутила прикосновение плотной синтетики, потянула ее, рванув на себя тощую фигурку. Дернула еще и еще раз — с третьего раза череп соскользнул.

В воздухе взметнулась грива черных волос, на мгновение мелькнув седой прядью. Волосы заструились, укрыв лицо. Король Чума осел на мостовую, в отчаянии перекатившись на бок. Девушка в домино изумленно вглядывалась в него. Это не он. Совсем не то лицо, которое она ожидала увидеть. Под маской скрывалась девушка. Девушка с нежным фарфоровым личиком, розовые щеки перемазаны слезами. Незнакомка. Совсем чужая.

Она тоже глядела на девушку в маске и, всхлипывая, качала головой.

— Ты должна была умереть!

Девушка в домино не нашлась с ответом. Она молча смотрела на незнакомку. Потом медленно-медленно ее левая рука вновь обхватила револьвер. Палец лег на спусковой крючок. Люди, окружавшие их, отступили, резко втянув в себя воздух, испуганные металлическим щелчком. Девушка в маске направила дуло револьвера в голову неизвестной. Она все еще с трудом ловила губами воздух, но теперь слова ее прозвучали отчетливо:

— Скажи мне, где Оливер, или я застрелю тебя! — пригрозила она.

Черноволосая плакала все громче, уставившись на мушку револьвера. Все ее тело сотрясалось от рыданий.

— В библиотеке! — прошептала она.

И тут раздался первый удар часов на библиотечной башне. Било восемь.

Часы пробили во второй раз. Оливер и Зах шли по коридору библиотеки. Мотив «Пляски смерти» замирал вдали. Голоса толпы совершенно затихли. Библиотека погрузилась в тень и тишину. Готические своды сумрачно Нависли над головой, пустоглазые статуи выглядывали из ниш в стене. Раздался третий удар часов. Братья в темноте подходили к лестнице.

Они начали подниматься. Лестница уходила вверх, изящно выгибаясь вдоль округлой стены. Оливер шел впереди, Зах карабкался за ним. Он медленно двигался след в след за старшим братом, на ходу снимая кепочку и пряча ее в карман серого плаща. Расстегнул плащ, чтобы не сковывал движения. Настал великий миг, и Зах почувствовал, что почти перестал волноваться, он почти ничего не испытывал. Померк не только шум карнавала, затихла и муравьиная возня деталей в его сознании. Внутри царил покой. Заху казалось, он плывет в жидком сонном облаке. Он следил, как чуть впереди подымается с каждой ступенькой спина брата, печально улыбался Оливеру, всему, что они помнили вместе. Он вдруг ощутил печаль, что-то вроде ностальгии. В конце концов, ему приходится тяжелее, чем всем остальным. Столько тревог, боли, насилия. Его вынудили. Разве все это было так уж необходимо? А теперь придется убить брата. Какой позор! Ему и впрямь казалось, что он еще долго-долго будет вспоминать этот вечер с отвращением.

Они шли вверх по лестнице, мимо разноцветных окон, вкрапленных в стену на правильных расстояниях друг от друга. Витражи казались темными, пыльными, но порой в них отражалась вспышка уличных огней. Призраки в окнах сливались с тенями, устилавшими винтовую лестницу. Королева с золотыми локонами и сострадающим взглядом. Рыцарь с высокомерно вздернутыми бровями и острой, точно кинжал, бородкой. Они вспыхивали на миг в темноте, словно полузабытые лица, и исчезали, когда братья проходили мимо них. Почему-то эти лики усилили ностальгическую тоску Заха. Он с нежностью вспомнил прошлое, осенние запахи возле дома в Порт-Джефферсон. Как все это грустно! Запах травы, сквозь изменчивые оттенки листвы пробивается ленивое солнце. Прохладный воздух и облака… высоко-высоко в голубом небе. Черт бы побрал всех этих людишек! Копы, фэбээровцы. Разве так все задумывалось? Шуточка, затейливый карнавал. ФБР. Гребаные фэбээровцы, бьющиеся в судорогах по поводу жалких двадцати пяти кусков. Он хотел только денег. Немного денег. Свобода. Избавиться от бабушки и ее психиатров, от Оливера и его… скажем, похоти. От всего мира, который удерживал Заха в плену, приковал его к земле своими чертовыми подробностями. Но ФБР, это сраное ФБР, приняло все за какой-то мафиозный заговор. Они думали, им удастся наконец пришпилить Фернандо Вудлауна.

Подослали своего агента. Подослали проклятую сучку-агентшу, изображавшую из себя посланницу Фернандо, Нэнси Кинсед.

Хотя, надо отдать ей должное, она замечательно играла свою роль. Да уж, без сомнения. Личное удостоверение, банковские карточки, водительская лицензия. Этакая девчачья наивность — очень убедительно, все взаправду. Если бы Зах поменьше нервничал, он бы, может, ничего и не заподозрил бы… Взял бы у нее деньги, вручил фотографию. И тут ему в горло ткнулся бы 38-й, и сучка-агентша с горящими глазами заорала бы: «Ты арестован!»