Час зверя

И вновь картинка сменилась. Мгновенная перебивка кадра, на всех девяти экранах одновременно: несколько мужчин выносят из дома носилки. На них темная бесформенная фигура. Черный мешок, в который кутают мертвых.

«Я знаю, знаю! Черт побери!»Желудок медленно вращался, точно центрифуга стиральной машины, дыхание участилось, сердце выбивало негритянскую дробь. Нэнси казалось, она уплывает куда-то далеко-далеко, покидает собственное тело, этот физический сосуд, наполненный глухим, бессмысленным страхом.

Словно загипнотизированная, девушка прилипла взглядом к экрану. Смена кадра. Множество людей на крошечной лужайке перед домом. Полисмены поспешно обходят фотокорреспондентов. Дрогнувшая в руке оператора камера направлена на пластиковую корзину в руках одного из копов. Камера наезжает. Девять корзин заполняют экраны, по корзине на каждом. Нэнси тихонько приподняла руку и, борясь с удушьем, обхватила пальцами горло. Господи, страх-то какой!

— О! — выдохнула Нэн. Быстро переместив ладонь от горла вверх, девушка прикрыла рот На нее с экрана, с девяти экранов, двигался мужчина, молодой парень в джинсах: черные волосы до плеч, усталые глаза. Она узнала его — несомненно. Узнала эти усталые, печальные одинокие глаза.

«Но ведь… я же его выдумала?»

Она не могла ошибиться. Резкие очертания лица, знаки пережитого. Поэт из ее грез! Тот самый поэт о котором она мечтала, исстрадавшийся художник, обвивший руками ее нагое тело. Нэнси сама выдумала его. Она вызвала к жизни грустные глаза, которые обернутся к ней, оторвутся от кипы бумаг на столе, взгляд обратится к постели, где лежит она, нагая, укрытая одной лишь простыней. И пожалуйста — вот он. Идет по дорожке, высоко вздернув плечи. Отстраняет рукой протянувшиеся со всех сторон микрофоны. Репортеры наседают. Полицейские окружают поэта со всех сторон, уводят в свою машину Нэнси переполнял страх, но теперь она испытала также и изумление: она создала идеальный образ, и вдруг — вот он, прямо перед глазами.

Прохожие услыхали ее вскрик. Сейчас на тротуаре, рядом с Нэнси собралось немало людей: вновь начинался час пик. Асфальт гудел в такт поспешавшим домой шагам. В вечернем сумраке горели живые глаза. Нэнси вскрикнула, и все услыхали ее, оглянулись в ее сторону, оглядели жалкую, грязную, оборванную, что-то бормочущую, с отвисшей челюстью бродяжку, постарались аккуратно обойти ее, а Нэнси стояла неподвижно, позабыв обо всем на свете, уставившись на девятикратное изображение в витрине «Ньюмарка и Льюиса», на девять лиц, глядящих на нее с девяти экранов, похожих, как девять капель воды.

И никто, ни один из прохожих не догадался, что лицо, на которое она смотрит, лицо на экране — это лицо Нэнси Кинсед.

Это она. Нэнси покачала головой, не в силах признать факты. И все же: вот она, девять раз, трижды по три ряда, смотрит с экрана на самое себя. Еще секунда, и она осознала происходящее, очнулась от транса. Рванулась вперед, подбежала к стеклянной двери, где поджидал покупателей изглоданный червями скелет. Вторглась в магазин.

Теперь собственное изображение окружало ее со всех сторон. Повсюду, на двух длинных полках вдоль стен магазина, в центре, на прилавке, протянувшемся поперек торгового пространства, лицо Нэнси Кинсед смотрело с экранов различной яркости и величины. Фотография, цветной снимок, чуть-чуть не в фокусе, но она узнавала широкие скулы, крепкий подбородок, которому опускавшиеся на шею пряди волос придавали некоторую женственность. Ясный, прямой и честный взгляд.

— Это я! — бормотала Нэн, поворачиваясь от одного экрана к другому, сливаясь со своим «я». — Это я! Я нашла себя! Вот же…

Откуда-то из-за кадра невидимый диктор, переносчик новостей, короткими, ритмичными строками передавал свою информацию. Нэнси попыталась сосредоточиться, вслушаться, но тут:

— Мисс?

Сперва она не поняла, с какой стороны послышался этот голос, но вскоре разглядела — приказчик, полнотелый индус в белой рубашке, под мышками — круги от пота. Узел красного галстука распущен, высвобождая воротник. Спешит к ней с того конца зала, отгораживает ее от Нэнси Кинсед на экранах, на полках.

— Мисс! — Он сердито погрозил ей пальцем. — Вы не должны входить. Вы не одеты. Вы должны уйти.

—  Полицейские, возмущенные этим злодеянием, поклялись во что бы то ни стало разыскать преступника… — донесся комментарий диктора.

Торговец уже подбегал к Нэн, выставив, словно таран, свое брюхо.

— Извините. Извините, мисс!

—  …улики, собранные к настоящему моменту…

«Я должна выяснить все до конца», — решила Нэн.

—  …пытаются решить загадку зверского убийства…

— Вон, вон, вон, вон.

—  …Нэнси Кинсед.

— Что? — изумилась Нэнси.

Приказчик уже набросился на нее. Круглое брюхо теснит ее прочь, к выходу. Палец раскачивается перед самым Носом.

— Вы не можете покупать, если вы так одеты. Вы должны уйти.

Нэнси отшатнулась от него. Глядела с отвисшей челюстью, как ее лицо, множество принадлежащих ей лиц исчезают с экранов вдоль стен и на прилавке. Вновь появилась дикторша новостей.

—  Городские новости, — произнесла она, — пожарники в Бруклине сражаются с огнем, вспыхнувшим в результате…

— Бруклин? — повторила Нэнси. — Но как же…

«Зверское убийство Нэнси Кинсед?»

— Уходите! — орал приказчик пронзительным, сохранившим акцент голосом.

«Значит, я вовсе не убийца? Я — жертва, разрази меня Господь?»

— Что случилось? — вскрикнула Нэнси.

— Я вызову полицию, — посулил индус.

Он с силой надвигался на нее, отпихивая, почти сбивая с ног, пока она не налетела на дверь. Нэнси хотела протянуть руки к этому человеку, возопив: «Бога ради! Оставьте меня в покое. Ведь я же — я мертва!»

Однако приказчик уже протянул руку поверх ее плеча. Распахнул дверь за спиной у Нэнси.

— Вон, вон, вон, — зачастил он, надавливая животом.

Пешеходы, огибавшие магазин, едва удостоили взглядом девушку, внезапно вылетевшую к ним на тротуар. Она постояла минутку посреди торопливой толпы, уставившись на входную дверь, которая тут же захлопнулась с пневматическим шипом.

«Какого дьявола? — крутилось у нее в голове. — Какого дьявола тут происходит?»

Она вновь поглядела на стеклянную дверь: внутри гудели и мерцали телевизоры, прямо перед ее носом покачивался скелет. Скелет, пораженный червями, объеденный крысами, таращится прямо на нее. Усмехается, глядит желтыми глазами, затмевая ее перепуганное, отраженное в витрине лицо.

Перкинс оттолкнулся от балюстрады. Проложил путь сквозь набившуюся в кафе толпу, перешагивая через сту пеньки, спустился по мраморной лестнице на площадь вокзала. Сперва он хотел сразу же пересечь площадь Поймать Тиффани. Заставить ее обернуться и крикнуть ей прямо в лицо: «Тиффани, что за херню ты затеяла?»

Однако Перкинс помедлил, следя, как Тиффани пробегает мимо него, пробирается среди ручейков пассажиров вдоль сводчатого коридора, ныряет под мраморную арку Она крепко прижимала к себе красную сумку Опустила голову, лицо прикрыла бейсбольной кепочкой, волосы упрятаны под головной убор. Тиффани решительно прорывалась в любую щель в толпе, двигалась, судя по всему, очень торопливо, спешила к какой-то вполне отчетливой цели.

«Почему она вернулась?» — удивился Перкинс. Он протиснулся сквозь толпу за спиной Тиффани и начал упорно продвигаться вслед за девушкой, Не спуская с нее глаз. Все его тело, казалось, затвердело, пульсировало волнение и гнев слегка кружили голову, сбивая дыхание, и точно так же короткими электрическими разрядами пульсировали мысли: «Куда она пошла? Что она делает? Почему вернулась? Черт бы ее побрал, зачем ей понадобилось возвращаться?»

— Извините, — негромко произнес Оливер, обходя широкоплечего дельца. Он уже не пытался приблизиться к Тиффани. Он просто шагал вслед за ней.

Обошел пожилую женщину, прорвался сквозь парочку обнимавшихся ребят. Он все время видел Тиффани поверх толпы, в просветах между разделявшими их телами. Двигался вслед. Тиффани добралась до входа в метро и там остановилась. Перкинс замер примерно в пятнадцати ярдах позади нее. Позволил толпе между ними сгуститься. Наклонился, стараясь укрыться за чужими плечами, но по-прежнему украдкой наблюдая за девушкой. Он видел, как она медленно оборачивается, обшаривает широкий перрон огромными затравленными глазами. Она что, почувствовала за спиной шпиона? Неужели заметит его? Перкинс не знал. Он вглядывался в пепельно-серое лицо узкую полоску побледневших губ.