Час зверя

Муллиген медленно извлек руку из кармана и вытянул указующий перст — точь-в-точь Дух Рождества на могиле Скруджа. Потом вновь обернулся к снимкам, лежавшим на столе.

— Человек, доставивший фотографии Вудлауна, по описанию похож на вашего брата. Он приехал в машине, взятой напрокат в Нью-Джерси на имя Захари Перкинса. Когда мои сотрудники провели обыск в квартире вашего брата нынче утром, они обнаружили в кладовке тайник.

— Что?

— Тайник с глазком, специальным фотооборудованием и кое-какими порнографическими принадлежностями — все это несомненно было использовано, чтобы сфотографировать Вудлауна с девушкой.

Перкинс медленно повернулся к снимкам, прикрывавшим его книгу. Наверху лежала фотография Нэнси Кинсед, но она сдвинулась чуть влево. Фотография Тиффани — эта женщина в маске — Тиффани? — выглядывала из-под нее. Перкинс мог разглядеть только закрытое лицо, но он вспомнил темную, усыпанную веснушками кожу.

«Ты ничего не понимаешь, Оливер, ровным счетом ничего».

Он вспомнил обнаженную задницу, и его пробила дрожь. Маленький, аккуратный, аппетитненький зад Тиффани. Нет, это не ее задница. Детская попка. Голая попка братишки Заха, лямки комбинезона свисают до колен, ягодицы побагровели, почернели от синяков, тяжелая медная линейка вновь и вновь шмякает, врубается в мягкое тельце, беззвучный, тошнотворно тихий шлепок…

«Но ведь это я сломал ее, я сломал машинку», — подумал Перкинс. Желудок снова ухнул вниз, глотку щипало безнадежным ужасом.

— И еще одно, — промолвил Муллиген. Перкинс поднял голову. — Сегодня утром мы получили анонимный звонок. Сообщили, что мужчина с длинными черными волосами, в джинсах и свитере, вошел в коттедж на Макдугал-стрит.

— Да, и что? Это же был я.

— Сообщили также, что оттуда послышались отчаянные вопли…

— Что?

— И что мы немедленно должны выслать патруль — возможно, совершается убийство.

— Что? — Перкинс поднялся со стула. — Анонимный звонок? От кого?

Перкинс на голову возвышался над полицейским. Муллиген, задрав подбородок, ответно замигал.

— Вы же понимаете, что я имею в виду, — проворчал Перкинс. — Голос был мужской или женский?

— Женский.

«Тиффани, Тиффани», — вновь пронеслось в голове Перкинса. Это она подставила Оливера. Он едва не высказал вслух свои подозрения. Тиффани заманила его в коттедж, позвонив бабушке, а потом позвонила полицейским, чтобы они схватили его на месте преступления. Он-то догадывался, что ангельская кротость рано или поздно обернется предательством. Тиффани подставила его, и он готов поклясться, что она расставила ловушку и для Заха. Машина арендована на имя брата. Вся эта чепуха, припрятанная в кладовке, в тайнике. Все дело рук Тиффани. Она впуталась в какую-то темную историю, а теперь хочет свалить все на Заха, на Заха и на Оливера. «Я ведь знаю своего брата», — мысленно объяснял Перкинс Муллигену. Странный, нервный парнишка, все верно, и проблем у него хватает. Однако шантаж, не говоря уж об убитой девочке, — не выйдет, приятель. Не его рук дело. Заха подставили. Их обоих подставили. Тиффани.

Оливер сам не понимал, почему не сказал все это вслух. Очевидно, сработал мощный инстинкт самосохранения, почти что физиологический. В конце концов, речь идет о подружке Заха, и Оливер обязан защитить брата. Протест замер в нем, как увядали последние два года все стихи. Поднимались изнутри, рассыпались, растекались капельками росы. Что теперь? Детектив глядит на него, помаргивает. Непроницаемое лицо таит угрозу. Перкинса обнаружили на месте преступления, в том самом коттедже, рядом с окровавленным телом. Ему предъявят обвинение в убийстве. Потащат в суд. Его могут даже…

— Можете идти, — сказал Муллиген.

— Что вы сказали?

Кажется, Муллиген вздохнул. Во всяком случае, это прозвучало очень похоже на вздох. Запихнув руки в карманы военной куртки, он повернулся и отошел от Оливера, направился к окну. Окунулся в пропылившийся солнечный луч.

— Я могу идти? — переспросил Перкинс.

— Вот именно. Вы ни в чем не виноваты. — Муллиген обращался к закрытому грязным окном небу над 10-й улицей. — К тому времени, как вы пришли, девушка пролежала там уже несколько часов. Кроме того, я провел допрос и убедился в вашей непричастности. Хотя ФБР может посмотреть на это иначе.

Перкинс подавил желание сорваться со стула и бежать.

— Вы ведь рассчитываете, что я приведу вас к Заху? — намекнул он.

Муллиген по-прежнему глядел в окно.

— Думаю, вам удастся его найти. Или он сам придет к вам.

— Значит, вы пойдете за мной по пятам?

— Нет. — Детектив покачал головой. — Выприведете его ко мне. Вы обязаны сдать его.

— В самом деле?

— Да. — Муллиген с трудом выдавил из себя единственный слог, быстро оглянулся на Перкинса и вновь устало повернулся к окну. — Девушка обратилась ко мне за помощью, а в результате ей отрезали голову и сунули в унитаз, — монотонно продолжал он, — в унитаз, будто это кусок дерьма, а не девушка, не человек.

Муллиген сосредоточился. Перкинс прикрыл глаза, чтобы не видеть, как глядят голубые фарфоровые глаза.

— Вы приведете ко мне брата, и, даю вам слово, я допрошу его так, что он расскажет мне все — все, что ему известно об убийстве.

Поэт невесело рассмеялся.

— С какой это стати я выдам Заха?

Муллиген вновь повернул голову и смерил Оливера долгим взглядом. Очки сверкали. Лицо оставалось неподвижным.

— Я до смерти напуган, по уши в дерьме и готов удариться в панику, — размеренно, произнес он, — но я и вполовину не так напуган, не так глубоко увяз в дерьме и не настолько поддаюсь панике, как Федеральное, мать их, бюро расследований. Теперь ясно? Если они схватят вашего брата прежде, чем он попадет ко мне, они пристрелят его на месте и объявят дело закрытым. Они убьют его сразу же, Перкинс. Я это знаю. Если фэбээровцы первыми доберутся до него, твой брат — покойник.

Телефон на столе продолжал звонить.

«Совсем скверно», — подумала Нэнси.

Доктор Шенфельд, скорчившись, лежал на полу у ее ног. Кровь все еще бьет толчками из разбитого носа, пятнает усы, маленькой струйкой стекает в рот. Нэнси уставилась на врача.

«Бип! Бип!» — верещит телефон. В такт ему верещит голосок в голове Нэнси: «Кто это сделал? Что за человек способен на подобные дела? — визжит пронзительно, настойчиво, как телефонный звонок. — Какое чудовище творит такое, Нэнси?»

— Заткнись — не знаю — все так скверно — мне надо подумать!

Нэнси прижала ладони к ушам. Посмотрела вниз, на доктора Шенфельда. Телефон все звонит. Голосок в мозгах надрывается. Да и доктор Шенфельд тоже дает о себе знать. Теперь он принялся стонать:

— О-о-о!

Надо убираться отсюда.

«Какое чудовище…»

— Заткнись, заткнись! Все вопросы потом. Господи!

Нэнси в отчаянии оглядывалась по сторонам. Заперта, как в ловушке, в крохотной комнате. Зажата между столом, рабочим столиком, стульями. Входная дверь заперта. Куда двинуться? Свалившись на пол, доктор занял остаток свободного пространства. Твидовый пиджак лег на ступни Нэн.

— О-о-о! — стонет доктор. Пытается сплюнуть, сломанный зуб вывалился изо рта.

«Бил! Бип!»

— Господи! — шепчет Нэн.

Надо что-то делать. Нэнси перешагнула через тело врача. Пробралась в узкое пространство между ним и рабочим столиком. Теперь она чувствовала лодыжками пушистый затылок доктора. Легкие волоски щекочут ее кожу.

«Бип! Бип!»

«Что же ты за человек, Нэнси?»

— Заткнись! — шепчет она. Господи, она же не хотела стать шизофреничкой. Нэнси нагнулась над столом. Отбросила в сторону бумаги. Папка с ее именем. Нэнси Кинсед — заглавными буквами. Поверх букв расплылась кровь. Нэнси отшвырнула жалкие листки. Нужно найти оружие. Все, что подвернется под руку.

Орет-надрывается телефон.

Ручка с пером, которой писал доктор Шенфельд. Схватила, зажала в ладони. Воткнуть острие в горло.