Страница 9 из 18
– Ну уж нет, – улыбнулся Александр Иванович, и столько всего было в этой улыбке: и боль, и страх, и любовь. – Разве нам плохо вдвоем? А тут появится в доме чужая женщина...
– Пускай появится. Я не против.
– Странно.
– Что?
– Ты стала взрослой, а я не заметил: Давай есть – котлеты остынут.
И Александр Иванович отломил вилкой кусок «Богатырской» котлеты. Он ел и думал о той женщине, о том, что ей уже сорок и мужа она не бросит. Поздно им пускаться в любовные приключения.
А еще Александр Иванович думал о Юле. Надо же, как время летит. Она уже большая – скоро замуж выдавать...
– Пап?
– А?
– А она красивая?
– Ешь.
И Юля молча принялась за котлету.
Однажды в жизни дочери появится другой человек, и тогда Александр Иванович будет ей не нужен. Так уж устроен мир, что делать. Только бы она была счастлива. А ему поздно свою жизнь менять. Это ничего. Так лучше.
– Пап.
– Ешь.
14
– Вот уже скоро неделя, как украли велосипед, – вслух сказала Марина, как если бы она была в комнате не одна, – а я так ничего и не сделала.
С этими словами она достала из ящика стола деньги, которые ей оставил дедушка, и, положив их в карман, вышла на улицу.
Пахло сиренью. и мокрой землей. Натыкаясь на прохожих, Марина разглядывала тяжелые, влажные облака: одно из них было похоже на замок с высокими зубчатыми башнями; другое напоминало упавшее дерево, и на ветру его ветви раскачивались. Но облака быстро меняли свои очертания, и от этого небо казалось живым. То там, то тут появлялось яркое солнечное пятно, наскоро небо снова затягивалось облаками.
Повернув варку, Марина пересекла двор и в нерешительности остановилась.
– Извините, – сказала она, обращаясь к полной женщине, которая только что вышла из подъезда, – вы не знаете, в какой квартире живут Ежовы?
– В сорок первой? Честное слово, забыла. Да, наверное, сорок первая. Третий этаж.
– Спасибо.
Это была добрая женщина с детским лицом и задумчивыми карими глазами.
– Ну вот, – вспомнила она, – зонтик забыла. Ей пришлось вернуться, и Марина вошла в подъезд вместе с ней – не хотелось говорить по домофону: пока объяснишь, что да как.
Марина поднялась на третий этаж и остановилась. Она с тоской глядела на хлипкую деревянную дверь, выкрашенную в унылый коричневый цвет: неудобно все-таки к человеку... вот так, без приглашения. Наконец она позвонила.
Дверь открыл Коля.
– Привет, – сказала Марина и улыбнулась, во всяком случае так ей показалось.
– Ты?
Коля просто своим глазам не верил. Марина его не любила, и он это знал. Последнее время они даже не здоровались. И вдруг она приходит к Нему домой.
– Ты что? – удивился Коля.
– Хотела, с тобой поговорить. Можно?
– Можно, – пожал плечами Коля. – проходи.
«Хорошо, что мамы нет, – сообразил он, – а то решила бы, что это моя девчонка, чаем бы стала поить, о жизни расспрашивать – неудобно».
– Я на минутку, – неуверенно начала Марина. – Тут такое дело.
Они зашли на кухню. Коля предложил ей сесть и поставил чайник.
«Вежливый», – отметила про себя Марина.
– Ну?
«Вежливый, как же. Хам».
Но она уже пришла, и отступать было поздно.
– У Юли велосипед украли, знаешь?
«Это уже слишком, – подумал Коля. – Они что, издеваются?»
– На площади, – для чего-то объяснила Марина. – В понедельник.
– Знаю, – сказал Коля равнодушно. – И что?
– Это я виновата, – призналась Марина и сама удивилась, как легко у нее это выходит: пришла к человеку, с которым раньше даже не здоровалась, и изливает душу. – Это я виновата, – уверенно повторила она.
– А я тут при чем? – спросил он тем же тоном. Его тон не испугал Марину: что-то стояло за этим напускным равнодушием. Коля не привык любезничать, это правда, но было в нем что-то особенное, настоящее, и это к нему располагало. Иногда он казался даже, злым, но за грубыми словами пряталась живая, отзывчивая душа. И Марина сразу это почувствовала.
– Мне твой совет нужен. Я не могу этого так оставить.
– Залко Юлю? – спросил Коля, передразнивая Сюсюку.
Сам вопрос и такое знакомое пришепетывание все это было странно, но Марина не знала, как на это реагировать, и поэтому ответила просто и искренне:
– Жалко.
«Начинается, – подумал Коля. – Сговорились они, что ли?»
– Понимаешь, – объяснила Марина, – я хотела с тобой посоветоваться. У меня есть деньги, и я хочу купить Юле велосипед. Может, ты знаешь где. Я в этом мало понимаю. И потом, велосипед должен быть хороший, а денег у меня не так много.
– Не так много – это сколько? – спросил Коля, просто из любопытства.
– Двести пятьдесят долларов.
– Это много.
– И можно купить хороший велосипед?
– Можно. Только покупать ничего не нужно.
– Почему? – не поняла Юля.
– Потому что велосипед у Юли. – Как это у Юли?
– У Юли.
– Юлин велосипед?
Ее темные, широко открытые глаза смотрели недоверчиво. Этот пытливый взгляд как будто говорил: «Ты меня не обманываешь? Не надо обманывать, это плохо».
Эта наивность обезоруживала. Коля чувствовал себя добрым и сильным, как взрослый, которого оставили с ребенком. В Марине действительно было что-то детское, даже во внешности: походка, голос, и лицо, и прическа.
«У соседской Насти такая прическа, – вспомнил Коля. – ей лет пять, наверное, а может, шесть... Как это называется? Каре?»
Марина, смотрела на него, слегка наклонив голову набок, и терпеливо ждала, что он скажет, на ней были шерстяные клетчатые брюки и белый вязаный свитер. Каждая деталь ее костюма была, как всегда, тщательно продумана – даже маленькие, золотые сережки. И казалось, что вместе с клетчатым зонтиком, который она оставила в прихожей, Марина принесла с собой кусочек лондонского тумана и терпкий аромат трубочного табака, какой курят в закрытых клубах невозмутимые лорды и обходительные сэры, соленый морской ветер и крепкий запах одеколона, какой покупают в лондонских лавках бывалые моряки. У них было так мало общего – у него и Марины. Ему казалось, она живет на другой планете. Но теперь, когда у него была Юля, они оба, были как-то с ней связаны – и пропасть, которая их разделяла, вдруг исчезла, как если бы теперь они стали одной семьей. Она могла говорить с Юлей, прийти к ней, когда захочет, – и уже только за это он был готов ее полюбить.
«Хорошая она, – думал Коля, – смешная».
– Коля, – не выдержала Марина, – я утром к ней заходила, и велосипеда там не было.
– А теперь он у Юли.
– Значит, велосипед был у тебя?
– Нет, но я его забрал.
– У того, кто украл? Выходит, ты знал, кто это сделал?
– Так я тебе и сказал.
– Хорошо. Предположим, ты знал, у кого велосипед, я понимаю. Ты пошел к этому человеку и его забрал. Но как?
– Обыкновенно: пришел и взял. Сказал, что у меня покупатель есть.
– В каком смысле?
– Просто – покупатель. Человек, которому можно продать велосипед.
– А деньги?
– Какие деньги? – спросил Коля, сделав, придурковатое лицо и всем видом давая понять, что как раз это ее не касается.
– Знаешь, если нужны деньги, мы могли бы пополам. Или я...
– Мне чужого не надо.
– Коля, это не чужое: это для Юли.
– Все равно не надо. Ты спросила – я ответил: А остальное – Мое дело, ладно?
– Ладно: Выходит, велосипед у Юли?
– Выходит, так.
– Значит, я пойду?
– Нy да, – пожал плечами Коля, – иди.
На небе были все те же густые, тяжелые облака. Все так же из-за туч иногда выглядывало солнце и снова исчезало. И все-таки было понятно, что дело к вечеру, – может, у нас действительное, есть внутренние часы, а может, просто освещение изменl1лось.
С наступлением вечера Марина часто чувствовала легкое беспокойство, ей становилось грустно и она хотела домой, к маме. А Юле она может позвонить но вместо того чтобы вызвать лифт, Марина пешком поднялась на второй этаж. Она вдруг поймала себя на мысли, что скучает по этому злополучному велосипеду, как если бы это был близкий человек или любимая игрушка. Казалось бы, она с самого начала знала: велосипед вернуть нельзя, но смириться с этой утратой не могла. Два одинаковых велосипеда, как два брата-близнеца, вот уже несколько дней жившие в разлуке, и в этом была виновата Марина. Она с грустью думала, что их с Юлей велосипед (именно их), их велосипед, которому так нужна их забота и дружба его названого брата, его двойника, – их велосипед, в который их любовь как будто вдохнула жизнь, попал в чужие руки, и кто знает, как с ним там обращались. Неужели Коля сказал правду и велосипед у Юли? Она столько раз прокручивала в голове их разговор, что теперь могла бы пересказать его с любого места, и, казалось бы, все тут ясно.