Страница 23 из 47
— Что будет? — спрашивала Евгения, глядя в темную воду «Черного воробья». Сейчас она показалась ей мутной.
— Сначала в таких случаях хозяйство банкротят, потом за бесценок его покупает тот, кто приложил руку к банкротству. — Евгения хотела привычно возразить, что хозяйство матери невозможно обанкротить, ведь оно прибыльное…
— Вот, — он подал ей файловую папку, — здесь найдешь все — цены на землю вроде вашей, стоимость имущества, если вас все-таки обанкротят и выставят на аукцион. Не боишься, что такой подготовкой накличешь беду? — он внимательно посмотрел на девушку. — Мать знает, что ты попросила меня сделать?
— Нет, не знает. Но беду и кликать не надо, — она усмехнулась. — Мне кажется, я знаю, откуда она явится.
— Знаешь? Так чего же ты…
— Но в то же время и не знаю. Поэтому хочу все просчитать заранее.
— Ну вот и ответ на вопрос, у кого мужские мозги. — Он удовлетворенно потер руки и продолжил: — К тому же местечко у вас в Петракове — прелакомый кусочек. Здесь и то пахнет бывшим совхозом. — Он втянул носом воздух. — А от ваших норок — никакого запаха. От живых зверей!
— Может, вытяжку убрать? — поспешно проговорила Евгения и сама поморщилась. — Это я так, глупости говорю.
— Если уберете, я бы на месте норок умер. Они привыкли к свежему воздуху.
— Это правда, — согласилась она.
— Значит так, — словно подвел итог Дмитрий Павлович. — Мы с тобой люди конкретные. Сидя под этой липой, на берегу «Черного воробья», сказали друг другу правду. Она оказалась тоже черная. Можно тебя обнять по этому случаю?
Евгения кивнула:
— Можно. Только не очень крепко.
— Я сильный.
— Вижу, какие у вас мускулы!
— Тренируюсь. Если нет бороды, должны быть хотя бы мускулы. У меня ведь не женская фигура?
— Конечно, нет.
У Дмитрия Павловича фигура была мужская, но борода не росла.
— Но я все же не понимаю, — вернулась она к волнующему вопросу, — если у нас прибыльное хозяйство, почему его можно сделать банкротом?
Дмитрий Павлович обнял ее за плечи:
— Скажи, бывает белый воробей? А черный? А малиновый?
— Нет, — она засмеялась.
— Но ты сама так называешь эти пруды и не морщишься. Значит, как назовешь, так и будет. Все поверят и станут повторять. И мы с тобой давай повторим пройденное. — Дмитрий Павлович внимательно посмотрел на Евгению. — Итак, хозяйство банкротят. Потом устраивают аукцион. Вы покупаете хозяйство.
— Но деньги…
— Мать знает, где их взять. А я знаю, как их правильно оформить.
— Но… Вы прикинули, сколько надо денег? — Она вынула из папки бумаги.
— Конечно. — Он назвал сумму.
— Как много! — Она поморщилась.
— Нет, мало, — возразил он. — Поэтому вас и хотят купить — задешево!
— Вы думаете, маме столько дадут «сестры»?
— А если нет, тогда зачем нужны «родственные» отношения? — Он засмеялся. — Аукцион, я думаю, непременно произойдет. Послушай, давай пересядем к «Малиновому воробью». Интересно, почему это он — малиновый?
— Может, пел, как малиновка. Или малина росла на берегу… Думаете, там веселее?
— Конечно.
— А не лучше сесть у «Белого воробья»? Там такие два пенька… Я привезла пироги с капустой, угостимся…
Он встал, они перешли к третьему пруду, уселись на пни, Евгения достала свое угощение.
— А-ах, — простонал Дмитрий Павлович, отправив в рот пирожок целиком. Потом, блаженствуя, опустил голову девушке на плечо.
Цифровая камера, которая следила за ними из зарослей борщевика, тихонько сработала.
Они доели пирожки, потом сели в свои машины и разъехались. Дмитрий Павлович отправился дальше по шоссе, в Талдом, по делам. А Евгения повернула к Москве.
От «Волги», в которой ехала цифровая камера, ее отделяло машин двадцать, не больше…
16
— Ты сейчас где?
— Все там же, — ответила Евгения, плотнее прижимая трубку к уху. Лилька сидела напротив, и ей не хотелось, чтобы она узнала, кто звонит.
— Ты не одна? — спросил Костя.
— Да, — коротко ответила девушка.
— Чем занимаешься? — в его голосе она услышала нечто задевшее ее. Неужели ей может нравиться его ревность?
— Все тем же, — снова уклончивость прозвучала в ее голосе.
— Надеюсь, репеллентами, — услышала она. Ее брови удивленно поднялись.
— Откуда ты знаешь? — Она не говорила Косте, что уже несколько месяцев работает над «отманкой», как называла препарат. Может, Костя знаком с кем-то из Фонда защиты природы? Но при Лильке спрашивать не хотелось.
— Мне нравится их свойство отталкивать, а не привлекать, как феромоны.
Евгения почувствовала, что краснеет.
— А откуда ты про них знаешь?
— Во-первых, наслышан от тебя. Во-вторых, у меня появился собственный опыт. — Евгения вспыхнула. Вот как? Но Костино объяснение успокоило: — Я купил тетке Марии в подарок духи. — Евгения улыбнулась. Мария ей всегда нравилась, она ей тоже. — Она меня чуть не убила за них.
Евгения расхохоталась. Она смеялась и кашляла.
— Неужели?
— Можешь хохотать сколько угодно, — сказал он. — Но они навели меня на одну мысль. — Он вздохнул в трубку. — Помнишь, я говорил тебе, что не знаю, как все вышло тогда… с этой твоей Лилит. Но после этих духов для тетки я подумал: может, она чем-то таким в тот раз воспользовалась?
— Вот как? — Евгения выпрямила спину.
— Ты проверь, нет ли утечки из сейфов Ирины Андреевны.
— Хорошо, поговорим после. Прости, мне сейчас некогда. Срочное дело. Пока!
Евгения не хотела продолжать разговор, когда напротив сидела Лилька и ловила каждое слово. А у нее был на редкость тонкий слух и очень хорошее зрение. Она перехватила взгляд подруги, брошенный на дисплей мобильника, но тот уже погас.
— Звонит? По-прежнему? — тем не менее догодалась Лилька.
— Звонит, — подтвердила Евгения. — Не сломался.
— А мог бы, — хмыкнула Лилька. — Какой упорный.
— Прочный, — с улыбкой поправила Евгения.
— Ты про что? — Лилька нахмурилась.
— Я — про аппарат. Мне нравится эта марка. Хотя он довольно старый.
— А… А я…
— Ой, погоди. — Евгения перебила ее, схватившись за трубку телефона, стоящего на столе. — Мне надо срочно позвонить.
Лилька встала:
— Я пошла к себе. Зайду потом.
Она вышла, а Евгения вернула трубку на место. То, что сказал Костя, следовало обдумать. Она встала и заперлась на ключ.
Конечно, подобное подозрение у нее возникало. Но всякий раз одно и то же видение — две головы на одной подушке — заставляло сердце обливаться слезами. И ей не хотелось заниматься поисками причин.
Но чем больше проходило печальных дней и одиноких ночей, тем чаще эта сцена, словно афишка на экране компьютера, вылезала, мешая думать, жить, спать.
Лилька ушла, наверняка решив, что звонил Костя, подумала она. Конечно, они с ней знакомы слишком давно, потому и трудно скрыть друга от друга что-то важное…
Лилька отходит все дальше от нее, вообще от них. Евгения предчувствовала, что подруга их чем-то удивит. Но чем — она не знала. И, в общем-то, не слишком хотела знать.
Новые знакомые из фонда, новая тема, увлекшая ее неожиданно сильно, беспокойство матери, а потому и ее собственное, о будущем хозяйства и лаборатории, отношения с Костей, которые, как ей казалось, становятся теплее — всего этого было более чем достаточно, чтобы не страдать от холодности подруги.
Но сейчас что-то насторожило ее. Почему-то она не слышала Лилькиных шагов. Ведь у нее такие звонкие каблуки, она ходит с утра до вчера на шпильках.
Дело в том, что Евгения и не могла слышать шагов — Лилька вышла за дверь, но не ушла, а стояла и слушала.
Уловив скрежет ключа в замке, поняла: Евгения заперлась. Лилька огляделась — никого нигде. Потом сняла туфли и на цыпочках завернула за угол. Дверь в лабораторию приоткрыта. Она юркнула туда. Она знала все, что в ней есть и где. Лилька открыла шкаф, взяла один флакон. Секунду думала, куда спрятать. Потом усмехнулась, оттянула ворот блузки, опустила пузыречек в лифчик.