Адъютант его превосходительства

Воцарилась тягостная тишина, которая, казалось, длилась бесконечно.

– Идите, полковник! – наконец нарушил молчание Щукин, удрученный не­поколебимой простоватостью Щетинина. И, отвернувшись от градоначальника, сел в кресло. Не оборачивался до тех пор, пока тот, возбужденно гремя шашкой, не дошел до двери и не закрыл ее за собой.

Спустя немного времени полковник скорым шагом направился в приемную, вызывающе остановился посередине, не глядя на Кольцова и не обращаясь к нему, спросил:

– Союзники отбыли?

– Так точно, господин полковник! – ровным голосом ответил адъютант, он привык к устрашающим странностям начальника контрразведки.

Ни о чем больше не спрашивая, полковник скрылся в кабинете командую­щего.

Теперь Кольцов обеспокоенно смотрел на закрывшуюся тяжелую дверь…

При появлении Щукина командующий отложил в сторону циркуль и каранда­ши. На столе была расстелена мелкомасштабная карта района Белгорода, Ор­ла.

– Владимир Зенонович, скажите, вы отдавали распоряжение об освобожде­нии из тюрьмы железнодорожников?

Ковалевский машинально снял пенсне, стал медленно протирать его плат­ком, не сводя глаз со Щукина.

– Видите, Николай Григорьевич! Как вам известно, планируется гене­ральное наступление. – Назидательная интонация командующего неприятно уколола Щукина. – Естественно, предвидятся большие и срочные переброски войск и военных грузов в район основного ударного направления. А транс­портное ведомство уже сейчас – да-да, уже сейчас! – жалуется на нехватку паровозных бригад. Не паровозов, заметьте, а паровозных бригад… Однако чем вы так взволнованы?

– Нет-нет, ничего, – досадуя на себя, сказал Щукин. Закравшиеся было в его душу подозрения командующий рассеял. Очевидно, это была всего-нав­сего халатность градоначальника. Не больше. Подняв глаза на Ковалевско­го, Щукин глухо добавил: – Из тюрьмы были выпущены железнодорожники из паровозной бригады сто пятого-бис, те самые, не без помощи которых был убит капитан Осипов. Я, конечно, уже принял меры, но поиски пока не дали никаких результатов…

Оба долго молчали: Ковалевский – удивленно, Щукин – уязвлено.

– Вас преследуют неудачи, полковник, – угрюмо напомнил прежний их разговор Ковалевский.

– Нас, ваше превосходительство! – поправил его Щукин, впадая в обыч­ную, непроницаемую угрюмость.

– Какими последствиями это чревато? – спросил Ковалевский, не обращая внимания на плохое настроение Щукина.

– Пока не знаю. Но боюсь… боюсь, что сегодняшний день еще будет иметь продолжение!.. – с какой-то мистической верой произнес полковник.

Ковалевский прошелся по кабинету, торопливо вернулся к столу, скло­нился над картой, словно спешил заняться привычным, понятным и подвласт­ным ему делом и хотя бы на время уйти от явно не случайной предопреде­ленности ударов с той стороны, которая так плотно была защищена до не­давнего времени многоопытным Щукиным, а теперь оказалась столь уязвимой. Взяв лупу, командующий стал водить ею над картой. Лупа, похожая на выц­ветшую луну, покружилась и остановилась над точкой с надписью: «Орел».

– Этот район большевики успели сильно укрепить, – с несвойственной его характеру сухостью сказал он. – Но… если на этом участке фронта мы сумеем неожиданно» для красных ввести в бой танки, они во многом решат исход наступления.

– Не слишком ли сильно верите вы, Владимир Зенонович, в эти железные коробки? – усомнился Щукин. – Французы неоднократно применяли их, но значительного эффекта не добились.

– А я верю, Николай Григорьевич! На русского мужика, который и авто­мобиля толком вблизи не видел, эти железные громады способны навести су­еверный страх. Остальное сделают войска!

– Дай-то бог, дай-то бог! – наконец решил поддержать командующего полковник.

После этого рука командующего перенесла лупу в район Тулы. Медленно пересекла город в сторону Москвы.

– Задача – гнать красных до Тулы. Тулу взять с ходу. Вы тем временем свяжитесь с Московским центром. Взятие нашими войсками Тулы должно пос­лужить сигналом Центру к вооруженному выступлению и захвату больше­вистского правительства. Не будет вооруженного выступления Центра, Вла­димир Юрьевич! – с расстановкой, выделяя каждое слово, сказал он.

Ковалевский отбросил карандаш, сел в кресло и удивленно Смотрел на сидящего напротив Щукина.

– Что вы сказали? – спросил он, весь подавшись вперед.

– Я сказал, что ничего этого не будет. Ни выступления Центра, ни зах­вата большевистского правительства, – безжалостно, с горечью повторил Щукин и затем объяснил: – Центр несколько дней назад разгромлен чекиста­ми.

Ковалевский схватился за пенсне, снял его и опять надел.

– Откуда вам это известно?

– Получил почту от Николая Николаевича, – жестко продолжал Щукин, на­ходя утешение в том, что не только его преследуют неудачи.

Ковалевский привалился к спинке кресла и несколько мгновений сидел так с закрытыми глазами. А Щукин не решался продолжать. Наконец Кова­левский открыл глаза, спросил отчужденно:

– Ну и что сообщает Николай Николаевич?

– У них в штабе зачитывали ориентировку за подписью Дзержинского. Он мне переслал ее копию. Подробностей там никаких. Перечисляются лишь арестованные руководители.

Ковалевский монотонным, усталым голосом спросил:

– И кто же?

– Многие из них занимали большие посты в Красной Армии. Миллер, нап­ример…

– Василий Александрович? Когда-то я его знал, – сказал Ковалевский.

– Миллер был начальником окружных курсов артиллерии и читал лекции кремлевским курсантам. Последнее время числился военным референтом Троц­кого.

– Это, однако, не помешает чекистам расстрелять его, – саркастически усмехнулся Ковалевский. Он озабоченно барабанил по столу пальцами, нап­ряженно о чем-то думая. Щукин Затаенно ждал. – Скажите, а не может в один далеко не прекрасный день такая же участь постигнуть и Николая Ни­колаевича?

– Чека – серьезный противник, – вместо ответа сказал Щукин. – Но Ни­колай Николаевич осторожен и хорошо законспирирован.

– Таких людей надо ценить! – вздохнул командующий. – Уже за одно то, что он для нас сделал, ему нужно отлить при жизни памятник. Ибо нет та­ких наград, которыми бы можно было по достоинству оценить его вклад… Кстати, вы можете срочно с ним связаться?

– Могу, ваше превосходительство.

Ковалевский снова склонился над картой.

– Смотрите сюда! – пригласил он Щукина. И опять лупа медленно закру­жилась над темными и четкими линиями железных дорог, над голубыми изги­бами рек. – Корпус генерал-лейтенанта Мамонтова громит сейчас больше­вистские тылы вот здесь, северо-восточное Воронежа, – продолжал Кова­левский. – Но его берут в кольцо, теснят. Над корпусом нависла угроза. Мамонтову самое время прорываться обратно. Но кто, кроме Николая Никола­евича, может указать участок фронта, наиболее удобный для прорыва? – Ко­валевский сделал выжидательную паузу и, глядя на начальника контрразвед­ки, сказал: – Кстати, штаб двенадцатой армии красных недавно переместил­ся вот сюда, в Новозыбков.

Карандаш командующего лег почти плашмя на карту. Острие его упиралось в мало кому известное и странно звучащее название: «Новозыбков».

– Я об этом уже осведомлен, – ваше превосходительство, – отозвался Щукин и четко добавил: – Планирую днями отправить туда связного.

Таня с особым нетерпением ждала новой встречи с Кольцовым. Но шли дни

– однообразные, скучные, дни-близнецы, и от того давнего, чудесного настроения ничего не осталось. Печаль питается печалью, надежда – ожида­нием, но ожидание не может длиться бесконечно, ему нужен выход, нужна какая-то определенность… А теперь еще разговор с отцом – резкий, почти до разрыва…

Конечно, ей нужно с Павлом Андреевичем объясниться. Он должен ее по­нять, он такой внимательный и сильный, не похожий ни на кого из офице­ров. Ей только необходимо найти для этого нужные слова.

Лихорадочным движением, вся во власти немедленного действия, Таня вырвала листок из блокнотика и, не отрываясь и почти не вдумываясь в смысл как бы со стороны приходящих слов, стала быстро писать. Слова обидные, смешные, невнятные безрадостно, даже как-то обречено, ложились на бумагу… Затем она недовольно перечитала письмо и отбросила листок к краю стола.