Адъютант его превосходительства

В кабинет к Лацису деловито вошел начальник оперативного отдела 12-й армии Басов. Одет щегольски – в новенький, защитного цвета, военный кос­тюм из мериносового сукна. Лицо озабоченное, взгляд многозначительный.

– Мартин Янович, прошу прощения, хотел кое-что уточнить в связи с эвакуацией штабных документов, – вежливо произнес он.

– Если время терпит, давайте отложим этот разговор на час, – попросил его Лацис.

Басов хотел было тут же стремительно выйти. Но Лацис задержал его:

– Владимир Петрович! Уделите минутку!

– Слушаю вас, – подойдя к столу, Басов поднял на Лациса вопроси­тельный взгляд.

– Хочу с вами проконсультироваться. Нам стало известно, что военные миссии французов и англичан после посещения Деникина намерены встре­титься в Харькове с Ковалевским. Предстоят переговоры… Как вы думаете, что бы все это могло означать? – спросил Лацис совсем будничным тоном.

Басов на мгновение задумался, утвердительно тряхнул головой:

– Все правильно. По иному и быть не должно… Не так давно английская «Тайме» опубликовала заметку. В ней говорится, что пост военного минист­ра в новом русском правительстве, вероятно, будет предложен генералу Ко­валевскому, – четко отвечал гость, – Таким образом, генерал Ковалевский для союзников уже не просто командующий Добровольческой армией, но и без пяти минут военный министр.

«Ишь, словно по-писаному отвечает! – пытливо поглядывая на Басова, одобрительно подумал Фролов. – Это ж сколько надо было учиться, чтоб вот так грамотно уметь все анализировать!..»

– Что касается переговоров, то, что ж, и это понятно, – продолжал между тем Басов. – Добровольческая армия движется на Москву. И Деникин справедливо решил, что Ковалевский лучше знает свои нужды в вооружении, а главное – лучше сумеет выпросить все необходимое. Заметьте, психологи­ческий фактор Деникин тоже учел. Одно дело – вести переговоры в Екатери­нодаре, а иное – в Харькове, откуда до Москвы рукой подать… Но это, конечно, мои предположения. Вполне возможно, что я ошибаюсь!.. – После этого Басов выразительно посмотрел на часы с затейливой монограммой, ко­торые извлек из кармашка галифе, с деловой озабоченностью обратился к Лацису: – Значит, разрешите зайти через час? – и поспешно удалился, всем своим видом и походкой показывая, что у него нет времени, ему нужно спе­шить, у него сотня срочных и важных дел… И все же что-то старомодное было в этой поспешности и в том, как он неумело демонстрировал свою де­ловитость.

«Время такое, все торопимся», – философски заключил Фролов, удивляясь по-кошачьи бесшумной походке Басова: появился внезапно, как наваждение, и так же, даже не стуча коваными каблуками, испарился…

– Отличный штабист… Толковый, – перехватив взгляд Фролова, отозвал­ся о Басове Лацис и тут же задумался о чем-то.

И пробарабанил пальцами по столу, словно показывая, как скачет конни­ца. Продолжил: – Он прав. Союзнички, конечно, едут к Ковалевскому, чтобы подтолкнуть его в спину. Им не меньше, чем Деникину, нужна Москва.

– Но прежде всего Тула с ее промышленностью, – вставил Флоров. – И поэтому ни англичане, ни французы не поскупятся на оружие.

– Бесспорно! – согласился Лацис. – Ну и сам Ковалевский – не промах, уж он-то попытается выжать у них побольше вооружения… Да, это будет очень важное совещание. – И, не меняя интонации, неожиданно спросил: – А что с Красильниковым, уточнил?

– В тюрьме.

– Н-да… – удрученно произнес Лацис. – И Кольцов тоже, как я пони­маю, на грани разоблачения… – Фролов вздрогнул – только не это! А Ла­цис, перегнувшись через стол, ровным, суховатым голосом жестко добавил:

– Да-да! К сожалению, это суровая и горькая истина, которую нам, как ни печально, необходимо признать. Об этом красноречиво свидетельствуют про­верки, которым полковник Щукин постоянно подвергает Кольцова. Они учас­тились. Щукин ему не верит… подозревает… Даже если он не скоро доко­пается до истины, в такой обстановке много не сделаешь.

– Что вы предлагаете? – еще не до конца понимая, куда клонит Лацис, негромко спросил Фролов.

– Пока не поздно, пока есть время, создавать в Харькове запасную сеть. И своевременно выхватить из штаба Ковалевского Кольцова… Мне ка­жется, что в Харьков нужно идти тебе. Совещание Ковалевского с англича­нами и французами нас будет очень интересовать. И полагаться в этом деле сейчас на Кольцова – боюсь – рискованно!..

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Вход в штаб Добровольческой армии охраняли два мраморных льва с гроз­но разинутыми пастями, отчего казались ненужными вросшие в землю часовые с неподвижно бравыми лицами. А в стороне от входа, в зеленой прохладной тени вольно разросшихся каштанов, стояла садовая скамейка, на которой часами просиживал Юра с раскрытою книгой в руках.

Здесь Юре никто не мешал, потому что вряд ли кому взбрело бы в голову прогуливаться по густо разросшемуся саду или сидеть на скамейке под заш­торенными окнами штаба. А кроме того, отсюда он мог наблюдать немало ин­тересного: в диковинных автомобилях, откинувшись на мягких сиденьях, подъезжали внушительные генералы; с шиком подкатывали лакированные эки­пажи, из которых высаживались штатские – богато одетые люди; подкатывали на мотоциклетах запыленные офицеры связи; пробегали адъютанты; сновали вестовые… Интересно было наблюдать за всеми этими людьми, представ­лять, по какому неотложному делу спешили они сюда. Порой Юра придумывал, что все эти генералы, вестовые, офицеры и просто цивильные – все спешат к нему на доклад, и он волен остановить дивизии или повести их в побед­ный бой…

Просидев на скамейке с самого утра, Юра хотел было пойти обедать, когда к подъезду штаба подкатил, сверкая краской и стеклами фар, длинный «фиат» командующего. Из штаба торопливо вышел чем-то озабоченный Кольцов.

– Павел Андреевич, вы куда? – радостно бросился ему навстречу Юра. Юре показалось, что Кольцов не расслышал его, и еще громче повторил: – Вы куда?

– По делам, – коротко бросил Кольцов, занятый какими-то своими мысля­ми.

– Возьмите меня с собой, – заглядывая в глаза Кольцову, попросил Юра и совсем уже жалобно-плаксивым голосом добавил: – Мне скучно здесь, Па­вел Андреевич! Возьмите, а?

Кольцов посмотрел на часы, внимательно оглядел Юру, на секунду заду­мался и, вздохнув, произнес:

– Ладно! Только переоденься! И быстро…

Не скрывая радости, Юра поднялся по лестнице на второй этаж, вбежал в свою комнату и второпях стал натягивать форменные брюки, рубашку. Одева­ясь, он, по привычке, стоял у окна и смотрел во двор штаба…

С тех пор как было получено сообщение о приезде военной миссии союз­ников, во дворе воцарился убыстренный ритм жизни: больше обыкновенного бегали штабные интенданты, суетились солдаты комендантского взвода, сно­вала обслуга офицерского собрания. Под навес, где раньше постоянно нахо­дилась машина коменданта, теперь сгружали ящики с шампанским, винами, фруктами…

Целые штабеля ящиков выстроились и вдоль стены, примыкающей к штабу гостиницы, в верхних этажах которой жили офицеры, а внизу помещалось офицерское собрание – в его залах собирались дать банкет в честь союзни­ков. Принимать их готовились широко и щедро.

Надев куртку, Юра снова бросил взгляд во двор и – даже отшатнулся от неожиданности.

Через двор вслед за полковником Щукиным шел, словно крадучись, стран­но знакомый человек, одетый в вылинявшую поддевку. И эту поддевку, и ее владельца с широким оспенным лицам Юра узнал бы даже и через сто лет. Это был ненавистный ему человек, убийца его матери – Мирон Осадчий… Да что же это такое? Ужасное наваждение? Душный, дурной сон?

Вцепившись руками в подоконник, Юра смотрел во двор.

А Щукин и Мирон остановились, и Мирон, размахивая длинными, несклад­ными руками, стал что-то подобострастно говорить кину.

«Да как же так?!» – думал Юра, и бессильное отчаяние захлестнуло его сердце: этот человек из страшного Юриного прошлого неотступно следовал за ним…