Адъютант его превосходительства

– А, капитан! Здравствуйте!

– Здравия желаю, – сухо отозвался Кольцов и отвернулся.

– Не желаете ли настоящую «гаванну»? – Осипов положил на край стола бумаги, которые принес с собой, и неторопливо полез в карман за короб­кой. – Вот. Рекомендую, весьма отменные… Предлагаю, так сказать, труб­ку мира…

– Не понимаю вас…

– Ах, Павел Андреевич… Иногда такая чушь лезет в голову – от переу­томления, что ли. Пришла ко мне дама, ну, просить за одного арестованно­го. И как это мне пришло на ум… Дай, думаю, проверю железную выдержку капитана, о которой столько говорят.

– Надеюсь, вы понимаете, что пошутили крайне неудачно, – сухо ответил Кольцов.

– Приношу извинения, вполне искренне прошу простить меня, Павел Анд­реевич. – Осипов отвел глаза в сторону, ему ничего не стоило унизиться.

– Так сказать, осознал и каюсь.

– Ладно, – свеликодушничал Кольцов, – забудем. И впредь будем больше доверять друг другу. – Он небрежно взял сигару и, прикуривая, бросил ко­роткий взгляд на бумаги, лежащие на краю стола. На лежащей сверху было четким почерком – выведено: «Динамит доставлен… Киев, Безаковская, 25, Полякову Петру Владимировичу…»

Текст отпечатался в памяти мгновенно. Кольцов подумал: «Это крайне важно…»

…Спустя часа два Осипов доложил Щукину, что порученная ему работа проделана. Все шесть офицеров, включенных в список подозреваемых, с до­несением ознакомлены. Текст один и тот же, адреса разные. Теперь остает­ся только ждать…

– Ну и что же вы сочинили? – усмешливо спросил Щукин.

– Э-э… вполне… – не растерялся Осипов под ироничным взглядом на­чальника. – «Динамит доставлен по такому-то адресу. Взрывы назначены на двадцать седьмое. После операции немедленно уходите…»

– Ваша беда, капитан, в том, что вы в своей жизни ничего, кроме дур­ной приключенческой литературы, не читали, – криво усмехнулся Щукин.

– Видите ли, господин полковник, по получении такого текста чекисты не станут медлить, – оправдываясь, сказал Осипов. – Речь идет о дивер­сии, следовательно, человек, указанный в донесении, должен быть немед­ленно арестован…

– Ну… в общем-то… логично, – принужден был согласиться Щукин пос­ле некоторого раздумья.

– И нам остается только выяснить, по какому из шести адресов будет произведен арест. Для этого я отправляю в Киев Мирона Осадчего.

– Этого ангеловца? – Щукин вскинул вверх удивленные брови, прожег взглядом Осипова. – Вы ему доверяете?

– Просто я ничем не рискую, Николай Григорьевич, – спокойно выдержал Осипов взгляд Щукина. – Осадчий не посвящен ни в какие детали этой опе­рации. К тому же ему не очень хочется оказаться в руках Чека. Старые грехи.

– Ну что ж… – как бы нехотя согласился Щукин. Пододвинув к себе список, хмуро склонился над ним.

Против фамилии «Кольцов», которая была в списке последней, значилось: «Киев, Безаковская, 25. Поляков Петр Владимирович».

В тот же день, под вечер, взяв с собой Юру, Кольцов отправился гулять по городу.

До шести – до встречи с Наташей – еще было много времени, и они мед­ленно шли по городу, иногда заходили во дворы, дивясь их причудливой планировке. Почти каждый двор был со всех сторон замкнут домами, в каж­дом росли чахлые городские деревца, под окнами были разбиты на крохотные квадраты палисаднички, в которых горели огненным осенним пламенем шары мальв, отцветали подсолнечники, в иных палисадниках дозревали помидоры. Видно, люди, живущие в этих каменных мешках, тосковали по природе, по изумрудной степной зелени.

Глядя на эти крошечные палисадники с пыльной, постаревшей зеленью, Юра рассказывал своему покровителю о их родовом имении, окруженном луга­ми, о буйных зарослях бузины, о реке, куда его все время манило…

– А ведь у людей, которые здесь живут, нет имений, – осторожно обра­тил Юрино внимание на другое Кольцов. – Этот крошечный клочок земли-их имение, и лес, и огород.

– Почему? – задумался Юра.

– Так устроен мир – у всех не может быть имений, – с той же осторож­ной убежденностью растолковывал Юре Кольцов о правде жизни и о жестокой правде неравенства.

– А у вас? У вас было имение? – с надеждой спросил Юра, ему стало стыдно, что он заговорил сейчас об имении: выходит, что хвастался.

– Кажется, было…

Юра удивленно посмотрел на Кольцова.

– Кажется – потому что это было давно, – успокоил мальчика Павел. – Я забыл б нем. Слишком долгой получилась война.

К шести часам они вышли к Благовещенскому базару, и Кольцов сразу увидел Наташу. Она медленно прогуливалась вдоль высокой кирпичной огра­ды.

– Подожди меня, – сказал Кольцов и, оставив Юру возле афишной тумбы, направился к Наташе.

Они стояли на широкой, мощенной булыжником улице. Рядом, за стеной, глухо и напряженно шумел неугомонный базар, Мимо них, громыхая колесами, с базара неслись пролетки, мужики и бабы толкали тачки с нераспроданным за день добром – овощами и фруктами.

– Сообщение надо передать срочно, – сразу же приступил к делу Павел.

– Не исключено, что это крупная диверсия, направленная на деморализацию Киевского гарнизона.

– Хорошо, – с видом слегка кокетничающей особы кивнула Наташа. – Пос­тараюсь отправить сегодня же.

– Следующий раз встретимся в пятницу в пять часов возле церкви свято­го Николая. Если не приду в пятницу – в субботу, тоже в пять.

Наташа согласна кивнула, и они расстались. Юра тем временем дочитал афишу о гастролях оперной труппы. Под рисунком танцующей Кармен крупными буквами было выведено: «В роли Кармен – госпожа Дольская».

Кольцов положил руку на плечо Юре, и они двинулись по улице мимо не­загорелых застенчивых девушек, которые, выстроившись в ряд, продавали цветы. Рядом с корзинками, полными пышных букетов, стояли большие медные кружки: девушки собирали пожертвования в пользу раненых.

– Вы любите ее? – вырвалось у Юры неожиданно для него самого – рев­ность остро обожгла его сердце и он, не сдержавшись, задал своему другу бестактный вопрос.

Но Кольцов не рассердился и спокойно ответила:

– Это-дочь одного очень хорошего человека… И я ее люблю как товари­ща. Понимаешь?

Юра, благодарный Кольцову за то, что он не рассердился да него, не отговорился какой-нибудь прописной истиной или шуткой, тихо проговорил:

– Да.

Они уже подходили к штабу, когда неподалеку послышались окрики: «Гей, в сторону!.. В сторону!..» Усиленный конвой из пожилых солдат гнал арес­тованных. Лица у многих были изможденные, бледные, сквозь разорванную одежду виднелись кровоподтеки, синяки и грязные, окровавленные повязки.

Арестованные, шли медленно, с трудом передвигая ноги по гладкой, за­литой предвечерним солнечным светом брусчатке. И хотя многие были босы или в лаптях, шум их шагов был тяжелым.

По тротуару с бравым видом шагал начальник конвоя поручик Дудицкий. Увидев Кольцова, он кинулся к нему, радостно выкрикивая:

– Господин капитан! Господин капитан!..

Кольцов почувствовал, что от начальника конвоя несло лютым водочным перегаром.

– А, поручик, – слегка отстраняясь, произнес Кольцов. – Рад вас ви­деть в добром здравии.

Дудицкий повел осоловелыми глазами в сторону понурых арестованных и весело доложил:

– Вот, веду на фильтрацию сих скотов…

– В тюрьму? – с неприязнью спросил Кольцов.

– Бараки на мыловаренном возле тюрьмы под тюрьму приспособили, – ска­ламбурил Дудицкий и, напрасно подождав, чтобы оценили его остроумие, продолжил: – Ничего, справляемся. А это кто с вами? – Он посмотрел на Юру.

– Сын полковника Львова.

– Что вы говорите! – Поручик опустил руку на плечо Юры: – Мы с твоим отцом из банды вместе вырвались…

Но Юра уже не слушал Дудицкого, он почувствовал, как из шеренги арес­тованных его ожег чей-то мимолетный взгляд. Он поискал глазами и… сра­зу же увидел Семена Алексеевича. Красильников брел в последней шеренге, но больше не оглянулся.

А Юра не мог оторвать взгляда от спины Семена Алексеевича, где сквозь порванную рубашку проглядывала окровавленная повязка.