Жизнь Микеланджело

Он был нерешителен в искусстве, в политике, во всех своих поступках, во всех своих мыслях. Он не мог решиться, не мог выбрать между двумя произведениями, двумя планами, двумя партиями. Доказательством могут служить памятник Юлию II, фасад Сан — Лоренцо, гробница Медичи. Он начинал, начинал и все не мог дойти до конца. Он хотел и не хотел. Только остановит свой выбор, как начинает сомневаться. К концу своей жизни он уже ничего не оканчивал, ему все надоело. Говорят, что заказы были ему навязаны, и на его хозяев хотят свалить ответственность за его вечные перескакивания с одного плана на другой. Упускают из виду, что заказчики не могли бы никоим образом навязать ему заказы, если бы он твердо решил от них отказаться. Но у него не хватало смелости на это.

Он был слаб. Он был слаб всячески, и в силу добродетели и в силу робости. Он был слаб в силу совести. Он мучил себя множеством нравственных сомнений, которые натура более энергичная отбросила бы. Из преувеличенного чувства ответственности он считал себя обязанным исполнять посредственные заказы, с которыми любой подрядчик справился бы лучше, чем он [27]. Он не умел ни исполнять своих обязательств, ни забывать о них [28].

Он был слаб из благоразумия и боязни. Тот самый человек, которого Юлий II называл «грозным», «terribile», определяется Вазари как «благоразумный», слишком благоразумный; и тот, «который наводил страх на всех, даже на пап» [29], — сам всех боялся. Он был слаб с князьями. А между тем, кто презирал сильнее его тех, кто был слаб с князьями, — этих «княжеских вьючных ослов», как он их называл? [30]Он хотел бежать от пап; но оставался, покорный [31]. Он переносил оскорбительные письма от своих хозяев и смиренно на них отвечал [32]. Изредка он возмущался, начинал говорить гордо; но всегда уступал. До самой смерти он отбивался, не имея сил для борьбы. Климент VII, который, вопреки ходячему мнению, из всех пап с наибольшей добротою относился к нему, знал его слабость; и он жалел его [33].

В любви он терял всякое достоинство. Он унижался перед молодчиками вроде Фебо ди Поджо [34]. Он называл «мощным гением» такую привлекательную, но посредственную личность, как Томмазо деи Кавальер и [35].

Эти слабости любовь, по крайней мерс, делает трогательными. Но они печальны, прискорбны, — не смею сказать: позорны, — когда вызываются чувством страха. Внезапно на Микеланджело нападает панический ужас. Тогда он бежит с одного конца Италии на другой, гонимый страхом. Он бежит из Флоренции в 1494 году, напуганный видением. Он бежит в 1 529 году из Флоренции, — из Флоренции осажденной, защита которой Поручена ему. Он бежит в Венецию. Он готов бежать во Францию. Потом он стыдится этой ошибки; он заглаживает ее, возвращается в осажденный город и исполняет свои обязанности вплоть до конца осады. Но когда Флоренция взята, когда действуют проскрипции, как он был слаб, как дрожит! Он доходит до того, что ухаживает за Валори, составителем проскрипций, только что пославшим на смерть друга его, благородного Баттисту делла Палла. Увы! Он отказывается от своих друзей, флорентийских изгнанников [36].

Он боится. И до смерти стыдится своего страха. Он презирает «себя. Заболевает от отвращения к самому себе. Думают, что он умрет [37].

Но он не может умереть. У него бешеная сила жизни, которая возрождается каждый день, чтобы испытывать еще большие страдания. Если бы он по крайней мере мог оторваться от деятельности! Но это для него (невозможно. Он не может обойтись без деятельности. Он действует. Надо, чтобы он действовал. — Сам ли он действует? — Это им действуют, он увлечен вихрем своих страстей, бешеных и противоречивых, как дантевский грешник.

Он обращается к богу с отчаянными призывами:

Если он жаждал смерти, то потому, что видел в ней конец этому безумному рабству. С какою завистью говорит он о тех, кто умерли:

Умереть! Не существовать! Не быть собою! Избавиться от тирании вещей! Избегнуть галлюцинации самого себя!

Я слышу, как этот трагический крик испускается скорбным лицом, беспокойные глаза которого продолжают еще смотреть на нас в Капитолийском музее [42].

Он был среднего роста, широкоплеч, коренаст и мускулист. Тело у него искривилось от работы; он ходил, подняв голову кверху, выгнув спину, выставив живот. Таким мы видим его на портрете Франсишко да Оланда: стоя, в профиль, на плечах широкий плащ, на голове матерчатое покрывало, на это покрывало глубоко нахлобучена большая шляпа из черного фетра [43]. У него круглый череп, квадратный лоб, выдвинувшийся над глазами, изборожденный морщинами. Глаза, маленькие [44], печальные и острые, были рогового цвета, изменчивые и испещренные желтоватыми и голубоватыми пятнами. Нос, прямой и широкий, с горбинкой посредине, был раздроблен ударом кулака Торриджани [45]. Глубокие складки шли от ноздрей к краю губ. Рот тонкий, нижняя губа несколько выдается. Тощие баки и бородка фавна, острая, негустая, в четыре — пять пальцев шириною, обрамляли впалые щеки с выступающими скулами.

Доминирующие черты физиономии: печаль и неуверенность. Это характерное лицо времени Тассо, изглоданное сомнениями. Пронзительные глаза вызывают сострадание, взывают к нему.

Не поскупимся на сострадание. Отдадим ему эту любовь, к которой он стремился всю свою жизнь и в которой ему было отказано. Он испытал величайшие несчастия, какие могут выпасть на долю человека. Он видел свою родину обращенною в рабство. Он видел Италию на века отданною варварам. Он видел, как умирала свобода. Он видел, как один за другим исчезали все, кого он любил. Он видел, как один за другим угасали все светочи искусства.

Он остался один, последним в наступающем мраке. И на пороге смерти, когда он оборачивался назад, он не имел даже утешения сказать, что совершил все, что должен был, что был в состоянии совершить. Жизнь ему казалась потраченной даром. И она была, совершенно напрасно, лишена радости. Он принес ее © жертву, совершенно напрасно, идолу искусства [46].

27

Годы, что он провел в серавеццких каменоломнях для фасада Сан — Лоренцо.

28

Например, относительно Христа для церкви Санта — Мария — сопра — Минерва, заказ на которого он принял в 1514 г., а в 1518 г. приходил в отчаянье, что не начал еще работать. «Я умираю от горя… Я сам себе кажусь вором…» Также относительно капеллы Пикколомини в Сьенне, договор на которую он подписал в 1 501 г., обязавшись сдать работу в течение трех лет. Через шестьдесят лет, в 1561 г., он еще мучился тем, что не выполнил обязательства!

29

«l’acte paura a ognuno insino a’papi», — пишет ему Себастьяно дель Пьомбо, 27 октября 1520 г.

30

Разговор с Вазари.

31

Так, в 1534 г. он хочет убежать от Павла III, но кончает тем, что остается и запрягается в работу.

32

Таково унизительное письмо кардинала Юлия Медичи (впоследствии Климент VII) от 2 февраля 1518 г., высказывающее подозрение, что Микеланджело подкуплен каррарцами. Микеланджело склоняется, принимает, пишет, что «ничем он так не дорожит, как возможностью угодить ему».

33

Смотри его письма и те, которые он заставлял Себастьяно дель Пьомбо писать к Микеланджело после взятия Флоренции. Он беспокоится о здоровьи Микеланджело, его тревогах; он пишет в 1531 г. послание, направленное против назойливых людей, злоупотреблявших его любезностью.

34

Смотри смиренное письмо Микеланджело к Фебо в декабре 1533 г. и ответ Фебо в январе 1534 г., попрошайнический и вульгарный.

35

«…Если я не обладаю искусством мореплаванья, как ваш мощный гений, он должен простить мне это и не презирать меня, так как я не могу себя сравнивать с ним. Кто единственный во всех отношениях, тот не может иметь себе равного». (Микеланджело к Томмазо деи Кавальери, 1 января 1533 г.)

36

«…До сих пор я остерегался разговаривать с изгнанниками и иметь с ними сношения; я и в будущем буду воздерживаться от этого… Я ни с кем не разговариваю, в частности с флорентийцами. Если со мной здороваются на улице, я не могу не ответить дружеским поклоном, но я прохожу мимо. Если бы я знал, кто изгнан из Флоренции, я бы им никоим образом не отвечал». (Письмо из Рима 1548 г. племяннику Лионардо, предупредившему его, что его во Флоренции обвиняют в сношениях с изгнанниками, против чего Козимо II только что обнародовал очень строгий декрет.)

Он сделал больше. Он отрекся от гостеприимства, которое во время болезни оказали ему Строцци:

«Что касается до упрека, сделанного мне в том, что во время моей болезни меня приняли и за мной ходили в доме Строцци, я считаю, что находился не у них в доме, а в комнате Луиджи дель Риччо, который был очень привязан ко мне». (Луиджи дель Риччо служил у Строцци.) Было так несомненно, что Микеланджело был гостем Строцци, а не Риччо, что он сам за два года до этого послал «Двух невольников» (теперь находящихся в Лувре) Роберто Строцци в благодарность за его гостеприимство.

37

В 1531 г. после взятия Флоренции, после его подчинения Клименту VII и ухаживания за Валори.

38

Стихотворения, XLIX. (Вероятно около 1532 г.)

39

Стихотворения, VI. (Между 1504 и 1511 гг.)

40

Стихотворения, LVIII. На смерть отца, 1534 г.

41

Cтихотворения, CXXXV.

42

Описание, которое я даю дальше, основывается на различных портретах Микеланджело: особенно на портрете Джакопо дель Конто (1 544—1 545), находящемся в Уффициях и которого ослабленное повторение дал Марчелло Венусти (Капитолийский музей), на гравюре Франсишко да Оланда, датированной 1538—1539 гг., на гравюре Джулио Бонасони 1546 г. и на описании Кондиви, сделанном в 1553 г. Ученик и друг Микеланджело, Данииле да Вольтерра, после его смерти сделал его бюст. Леоне Леони в 1 561 г. выгравировал медаль с его изображением.

Необычайное открытие сделал Франческо Ла Кава, нашедший лицо Микеланджело в его «Страшном суде». Четыре столетия народы проходили мимо, не замечая его. Но тот, кто раз его видел, не сможет его забыть. Микеланджело возымел дикую мывль, в которой сказалось его мрачное галлюцинирующее воображение, изобразить себя на окровавленной коже, которой потрясает св. Варфоломей. (Francesco La Cava: il volto di Michelangelo scoperto nel Giudizio Finale: un dramma psicologico in un ritratto simbolico. — Bologna, Zanichelli, 1925.)

43

Таким его видели люди, вскрывшие его гроб в 1564 г., когда его тело было перевезено из Рима во Флоренцию. Он казался спящим в своей фетровой шляпе на голове, обутый в сапоги со шпорами.

44

Кондиви. Портрет Венусти изображает их довольно широкими.

45

Около 1490–1492 гг.

46

…И страстное воображенье, Что идол из искусства мне воздвигло…

(Стихотворения, CXLVII. — Между 1555 и 1556 гг.)