Страница 46 из 57
Я прошелся по улице, где мы в первый раз поцеловались. «Вернулся на Минетта-стрит, на дороге нашел два наших поцелуя. Подобрал их и положил в карман. Сегодня вечером не забудь напомнить, что я должен отдать их тебе» — написал я Микеле.
Ближе к вечеру я зашел в бар рядом с гостиницей, взял чашку кофе и посидел немного с компьютером. В баре было беспроводное подключение к Интернету.
Мне позвонила Микела и сказала, что через полчаса она будет у меня. Я бегом бросился в номер и приготовил все, что нужно: напустил в ванну воды, добавил пену, положил губку и на зеркале написал: «Наслаждайся». Около ванны я расставил зажженные свечи и вышел из номера, оставив дверь приоткрытой.
Мне нравилась сама идея, что после долгого рабочего дня она сможет расслабиться. А потом ей самой хотелось полежать в ванне, она мне об этом говорила, когда я готовил ей ужин.
Мне хотелось, чтобы вначале она сделала все сама, без моих объяснений. Я знал, что она обо всем догадается и не будет меня искать. Через двадцать минут после того, как она поднялась в номер, я пошел к ней.
Микела лежала в ванне. Мы посмотрели друг на друга, она улыбнулась и просто сказала:
— Спасибо! — потом добавила: — Ты придешь ко мне?
Я разделся и вошел, но в эту минуту зазвонил мой телефон.
— Если бы я не был с тобой, то вернулся бы посмотреть, кто звонит.
— Можешь идти, мне это не помешает.
— Я хотел сказать, если бы я был один, то пошел бы посмотреть, не ты ли мне звонишь.
Мне нравилось разыгрывать романтического влюбленного. Микела всегда понимала, когда я шучу, и смеялась в ответ на мои неуклюжие розыгрыши.
Мы немного полежали в ванне. Время от времени выдергивали пробку, спускали часть остывшей воды и добавляли горячую. Плохо только, что из крана какое-то время текла холодная вода. Когда я жил в доме у матери и мне надо было долить горячей воды, я решал эту проблему просто: поворачивал кран в сторону биде, которое стояло рядом, и ждал, пока холодная вода стечет.
Я уже и не помню, когда последний раз принимал ванну вдвоем с девушкой. Хотя нет, пешню… Это было с Моникой года два назад. Мы тогда посвятили уикэнд эротическим играм. В памяти всплыли некоторые подробности… Вероятно, выражение моего лица при этом изменилось, а может, это было простое совпадение, но Микела придвинулась ко мне, раздвинула ноги, и через несколько мгновений мы предались любви.
Микела, сидевшая сверху, медленно двигалась, а я наблюдал, как плещется вода в ванне. Потом я взял губку и начал окатывать Микелу горячей водой. Я выжимал губку и смотрел, как вода тонкими струйками стекает с ее плеч на грудь и на руки. Микела уткнулась лицом мне в плечо. Ее прерывистое дыхание, чуть слышные стоны, тихий плеск воды — все эти звуки слились в волнующую мелодию. Микела сводила меня с ума. Эго было настолько прекрасно, что мне казалось: еще чуть-чуть — и мое сердце разорвется на куски. Я приподнял голову Микелы. Я хотел видеть ее лицо, целовать его. Не знаю, что она испытывала, но в ее глазах стояли слезы. Я осушил их губами, и мы снова обнялись.
В такие минуты я научился ни о чем не расспрашивать женщин. Или ты сам все понимаешь, или молчишь.
Немного погодя мы добавили пены и помылись.
— А тебе в душе не мешает батарея флаконов на полу?
— Нет, не метает.
Я сглотнул.
— Почему не мешает?
— Так, не мешает… Конечно, если бы я умела пользоваться дрелью, я бы повесила полку, но поскольку я не умею…
Уже лучше, подумал я.
Микела закрыла глаза и положила голову на край ванны. Она выглядела расслабленной. Я в тысячный раз разглядывал ее. Иногда я не мог связать ее с той девушкой из трамвая. Это было странно, но временами мне казалось, что Микела — это совсем другая женщина. Она, эта незнакомая женщина, подарила мне глубокое чувство, и впервые в жизни я подумал, что от такой женщины я хотел бы иметь ребенка.
— А тебе приходилось всерьез задумываться о детях? — спросил я у нее.
— Конечно, я думаю об этом. Мне будет обидно, если я не смогу испытать радость материнства.
— А со мной ты готова на это?
Не открывая глаз, она ответила:
— Не знаю. Думаю, да.
Мы помолчали.
— Но мы совсем недавно познакомились… — сказал я.
— Ты прав. Но только что в этом странного.
— Я тебе так и не сказал, что люблю тебя…
Наши фразы разделяли долгие паузы. Моя фраза — ее, моя фраза — ее… Как партия в пинг-понг, снятая рапидом…
— То, что ты не признался мне в любви, не имеет никакого значения.
— Как не имеет значения? Если ты хочешь родить ребенка от мужчины, то должна, как минимум, любить его.
— Для меня это не так. — Микела помолчала, а потом продолжила: — То, что ты любишь меня, — это не главный довод в вопросе о ребенка Вернее, одного этого повода недостаточно. Неважно, что ты испытываешь ко мне Важно другое — как ты живешь, кто ты есть на самом деле.
— То есть? Я тебя не понимаю. Разве не говорят о детях, что они плод любви?
— Возможно, но я так не думаю. И если я рожу от тебя ребенка, то, конечно, не потому, что мы любим друг друга.
— Тогда почему?
— Когда мне было двадцать лет, я была готова родить ребенка от своего жениха, потому что любила его, потому что верила в сказки. Но теперь все по-другому. Я чувствую, что готова иметь ребенка, и ищу мужчину, с которым смогу разделить это испытание. Но для этого вовсе не обязательно быть влюбленной, наоборот, как мне кажется, иногда лучше не испытывать этого чувства. Влюбленные — люди не очень надежные.
Ее слова показались мне абсурдными. Я никогда не слышал, чтобы женщина говорила что-то похожее.
— Я хочу, чтобы у отца моего ребенка были такие мужские качества, которые имели бы значение сами по себе, независимо от тех чувств, что он напитывает ко мне. Слишком несправедливо по отношению к ребенку выбирать ему отца, ставя на первое место любовь. Мне кажется, что это глупый женский эгоизм. Например, Паоло любил меня так, как никто больше не любил, но я никогда не думала родить от него ребенка. Я никогда не хотела, чтобы он был отцом моих детей. Видишь ли, женщина может быть влюблена в мужчину, может завести с ним роман, но их отношения устраивают ее только до тех пор, пока они касаются их двоих. Одно дело жить вместе — другое дело заводить детей. Намного важнее, чтобы мужчина был настоящим человеком, чем просто влюбленным. А если он к тому же и влюблен, так еще лучше Ты мне нравишься таким, какой ты есть. Знаешь, почему мне захотелось лучше узнать тебя? Я обратила внимание на твое поведение в тот день, когда мы пошли в бар и впервые поговорили с тобой. Мне твой поступок очень понравился.
— А что я сделал?
— Ты открыл дверь бара, чтобы пропустить пожилую женщину, и еще ты сказал ей, чтобы она запахнула пальто, потому что на улице холодна. По тому, как ты это сделал, было понятно, что для тебя это вполне естественно. Ты единственный в трамвае вставал, чтобы уступить место пожилому человеку, и когда ты это делал, то не оглядывался по сторонам, как многие, желая проверить, заметили ли другие твой поступок. Ты внимателен к посторонним, ты любишь людей. Мне нравится твой ум, твоя порядочность, твоя честность. А потом, в тебе не подавлено женское начало. Ты женственен.
— Как это понимать?
— Я не могу объяснить… Мне очень нравится твоя ранимость и то, что ты ее не скрываешь. Ты очень женственный мужчина, и это здорово.
— И ты хочешь ребенка от женственного, ранимого мужчины? Да ты с ума сошла!
— Многие думают, что нельзя быть мужчиной и в то же время быть ранимым. Даже больше нельзя быть женственным.
— Не знаю, что мужественного ты находишь в ранимом, женственном мужчине…
— Ты так говоришь, потому что под словами «женственный» и «ранимый» ты подразумеваешь «обабившийся» или «слабый». Но ранимый — не слабый. Женственный — не обабившийся. Это разные понятия.
— И в чем же проявляется моя женственность?
— В твоих жизненных интересах, в твоей чуткости, в остроте восприятия, в твоем внимании к деталям. В том, что ты никогда не пытаешься строить из себя мачо, а всегда остаешься самим собой. Ты помнишь, когда в душе мы впервые увидели друг друга обнаженными?