Страница 11 из 150
Застенчивая, съежившаяся, чувствующая себя здесь, среди напористых взрослых людей иного социального круга, словно рыба, выброшенная из воды, мисс Мина Раумлихт, похоже, поначалу никак не могла взять в толк, что «мистер Стерлинг скончался», — казалось, она не слышала этих слов, она лишь, часто моргая и бессмысленно улыбаясь, с болезненным напряжением смотрела на Тайлера, которому пришлось повторить свои слова. В это время Фанни, измученная мигренью и отчаянием, старалась ожесточить свое сердце против этого робкого деревенского воробышка, незваной гостьи, которая в иных обстоятельствах вызвала бы у нее лишь христианское сострадание. (В течение нескольких лет Фанни Стерлинг со своими приятельницами вела довольно активную работу по сбору средств и строительству Пресвитерианского дома для незамужних матерей Контракэуера.) У Мины Раумлихт были огромные голубовато-серые глаза, от усталости покрывшиеся сейчас сеточкой кровеносных сосудов и обрамленные темными кругами; на ее щеках играл лихорадочный румянец — признак повышенной температуры или чего-нибудь похуже; лицо с мелкими, кукольными чертами осунулось и казалось больным. Светло-каштановые волосы были заплетены в косу, туго уложенную короной вокруг головы. Плащ, сильно поношенный, казавшийся непомерно большим на ее стройной фигурке, был сшит из какой-то дешевенькой бархатистой ткани такого темно-красного цвета, что выглядел почти черным, он был аккуратно подшит, но подол начинал уже обтрепываться. Из-под него виднелось простое темное хлопчатобумажное платье с квадратной кокеткой и узкими рукавами с рюшами на манжетах, спускавшимися до самых пальцев. Кисти рук у нее были загрубелыми. Широкая присборенная юбка топорщилась, ее неприятное шуршание напоминало приглушенный шепот, обвисший на плечах жакет на животе распирал застежку. Догадываясь, насколько дурно одетой она выглядит в глазах богатой матроны с Гринли-сквер, мисс Раумлихт сидела, смущенно ссутулившись, положив руки на колени и плотно сцепив пальцы. Фанни Стерлинг с удивлением отметила, что девушка пришла без перчаток; на пальцах у нее не было колец, а жалкие, короткие ногти, судя по всему, были обкусаны . Вот так же и я когда-то обкусывала ногти в ужасе перед окружавшей меня мужской тайной.
Наконец Мина, похоже, осознала, что мистер Стерлинг, которому она недавно писала и которого столь дерзко и отчаянно искала теперь, был мертв.
— Но как Бог мог такое допустить? — прошептала она. — В такой момент!..
Бросив предупреждающий взгляд на невестку, Тайлер произнес тоном, вероятно, более холодным, чем намеревался:
— Боюсь, мисс Раумлихт, не нам судить, что может и чего не может допускать Бог в Своем мире и в Своем времени.
Воцарилась тишина. Неподалеку начали отбивать время мрачноватые, но невыразимо прекрасные колокола церкви Святой Марии Магдалины. В болезненном наплыве проносящихся перед мысленным взором картин, словно находясь на грани бреда, Фанни Стерлинг плакала, не в силах сдержать слезы. Теперь слезы покатились и из глаз Мины. Так они и плакали обе: одна, изможденная горем, и другая, несравненно более молодая, по-детски всхлипывающая, — слезы струились из ее прекрасных глаз и, словно капли едкой кислоты, падали на маленький кулачок, прижатый к губам.
Тайлер, с видом, выражавшим любезность и досаду одновременно, попытался успокоить женщин. Как быстро мужчина устает от женской слабости, особенно если женщина горюет о другом мужчине! Но когда он встал со стула, маленькая помощница белошвейки отпрянула от него, словно испугавшись, что он может ее ударить; глаза у нее закатились, лицо мертвенно побелело, она прошептала: «О, помогите мне!» — и лишилась чувств, тяжело рухнув на ковер, прежде чем кто-нибудь из Стерлингов успел ее подхватить. И в этот момент Фанни и Тайлер с ужасом увидели под бесформенным платьем ее небольшой, но определенно округлившийся, раздавшийся живот.
Он выглядел так гротескно,до конца своей несчастной жизни вспоминала Фанни Стерлинг , потому что был диспропорционален детскому тельцу, только злодей мог сделать с ней это.
Разумеется, опасаясь скандала, они не решились послать за доктором или хотя бы позвать кого-нибудь из слуг.
Хотя Фанни Стерлинг, дрожащими пальцами расстегивая тесный в талии жакет девушки и поднося к ее носу флакон с нашатырным спиртом, воскликнула:
— Помоги нам Бог, если она умрет!
Тайлер, у которого дрожала нижняя челюсть, немного сердито возразил:
— Уверен, что женщины такогосорта не умирают от пустяков.
Вдвоем они неловко перенесли девушку на диван, где она медленно начала приходить в себя, хотя потребовалось не меньше часа, чтобы она очнулась окончательно и вспомнила, где она, кто эти люди рядом с ней и зачем она сюда пришла. Одеревеневшими губами она шептала, что ей очень неловко, так неловко и так страшно, что она понимает: нужно уйти, но как она может вернуться домой, в Иннисфейл, или хотя бы к тетке — до сих пор она скрывала от нее свое положение, но дальше скрывать не сможет, Мейнард обещал помочь ей, ах каким добрым человеком был Мейнард и как это жестоко, что Бог прибрал его!.. Она была в таком отчаянии, что Фанни посчитала нужным прервать ее излияния с заботливой тревогой, с какой могла бы говорить с одним из своих сыновей.
— Нет, моя дорогая! Никогда так не говорите. Мы должны верить, что Бог милостив.
— Ничего он не милостив, — рыдала Мина Раумлихт, корчась на набитом конским волосом диване. Ее аккуратно уложенные волосы растрепались, от маленького раздавшегося тела шел неприятный влажный жар. — Бог причинил всем нам такое жестокое страдание.
Тайлер отошел, чтобы принести девушке немного виски, но она вдруг впала в глубокий сон или в транс: покрасневшие глаза были полуприкрыты, губы, на которых виднелся след от зубов, по-детски обмякли. Стерлинги стояли, склонившись над ней и не зная, что делать. Даже Тайлер, понимавший в жизни гораздо больше, чем его невестка, казалось, был поставлен в тупик. Глубоко шокированный в душе, он сердился на покойного брата — каков лицемер был этот пресвитерианский дьякон! В какую ярость пришел Мейнард, по крайней мере на людях, когда двадцать дней назад кандидат в президенты от Демократической партии Гровер Кливленд был разоблачен в общедоступной прессе: оказалось, что у него есть незаконный ребенок — словно незаконные дети не рождаются на свет каждый день от таких, с позволения сказать, джентльменов, как Мейнард Стерлинг и Гровер Кливленд.
— Она права, — устало сказала Фанни Стерлинг. — Бог причинил нам всем такое жестокое страдание.
— Но он же укажет нам и выход, Фанни. Никогда не сомневайся в Нем.
Тайлер Стерлинг тоже обучался юриспруденции; не обладая репутацией старшего брата, всегда находясь в тени великолепного Мейнарда, он тем не менее не был лишен некоторых способностей. В течение того часа, что Мина Раумлихт крепко спала, Тайлер в дальнем углу кабинета совещался с невесткой, они решали, что делать.
— Замечательно то, что девушка не выдвигает никаких обвинений. И ничего не требует. Похоже, она не осознает своих преимуществ и предоставляет дело нам. Ее даже можно пожалеть, — шептал Тайлер. И Фанни горячо поддерживала его:
— Мне действительно жаль ее и всех нас. Кого я не могу простить, так это Мейнарда.
— Вероятно, девчонка лжет, — неуверенно предположил Тайлер, — и Мейнард здесь ни при чем. Если бы он сам был здесь…
— Но его здесь нет, — напомнила Фанни и со странным чувством добавила: — Если бы он был здесь, мы бы никогда не встретились с мисс Раумлихт, мы бы даже не узнали о ее существовании; все было бы очень тихо и тайно улажено. О, я начинаю понимать, как такие вещи делаются в мире мужчин!
Чтобы успокоить нервы, они потягивали бренди; Фанни, не привыкшая к крепким напиткам, тем более в столь ранний час, снова наполнила опустевший бокал и поднесла его к дрожащим губам. Резкие винные пары замечательным образом прочистили ей голову: словно кто-то вымыл давно не мытое окно. Она даже почти развеселилась, вдруг почувствовав себя свободной! Если честно признаться, любила ли она вообще Мейнарда? То, что она была его женой, не в счет. Она смутно припомнила давние обиды и пренебрежение, с каким он порой к ней относился, особенно тогда, после рождения Уоррена, когда Фанни была еще относительно молодой женщиной, а муж отказывался «прикасаться» к ней, как это случалось и прежде; не то чтобы Фанни, как истинная пресвитерианка, не чувствовала от этого даже некоторого облегчения, разумеется, чувствовала и даже благодарила Бога за то, что он освободил ее на время от супружеских обязанностей, но в то же время не ощущала ли она себя… брошенной? оскорбленной? отвергнутой? Зная ненасытные аппетиты мужа, она даже терзалась мыслью, что он, вероятно, тайно утоляет на стороне свою «супружескую неудовлетворенность», как это называлось в учебниках, подобных «Медицинскому руководству для жен».