Хроники Фрая

В понедельник той недели Алан зашел вечером в гримерную, которую я делил с Дэвидом Горовицем.

– У меня к вам довольно странная просьба, Стивен. Не знаю, согласитесь ли вы исполнить ее, но я все же изложу ее вам.

– Да?

– Я знаю, что уезжаете вы в четверг, однако не будете ли вы против, если я сыграю Темписта и в среду – на дневном и вечернем спектаклях?

– О господи, да нисколько. Нисколько.

Я понял, что этот милейший человек немного нервничает и хочет попробовать, так сказать, воду ногой, найти возвратный путь к роли, воспользовавшись для этого дневным представлением, на котором публики будет относительно мало. И самое замечательное – я смогу посидеть в зале и понаблюдать за его игрой. И не на одном спектакле, а на целых двух. Актеру редко выпадает случай посмотреть постановку, в которой он играет, да многие предпочитают и не видеть других исполнителей своей роли, однако я был слишком большим поклонником Алана, чтобы бояться того, что он сможет затмить меня. А в том, что произойдет именно это, я нисколько не сомневался. В конце концов, роль Темписта он написал для себя и был к тому же Аланом, господи помилуй, Беннеттом.

Посмотрев два спектакля, я зашел в гримерную.

– Ах, Алан, вы были изумительны. Изумительны.

– Вы правда так думаете?

– Я ужасно рад, что вы играли сегодня, – сказал я, – но, знаете, попытка вжиться в роль на дневном представлении была вам решительно ни к чему. Вы идеально исполняли ее с первой же минуты.

– А, но я попросил у вас разрешения поиграть сегодня вовсе не поэтому.

– Нет?

– Честное слово, нет.

– Но тогда почему же?

– Ну, вы, наверное, слышали о моем фильме?

Еще бы я не слышал. Алан написал сценарий фильма «Спецобслуживание», в котором снялись Мэгги Смит, Майкл Пэйлин и Денхолм Эллиот. Я как раз собирался посмотреть его в ближайший уик-энд.

– Понимаете, – сказал он, – сегодня вечером пройдет его официальная премьера, и мне требовалась основательная отговорка, чтобы на ней не присутствовать.

Застенчивость в духе Беннетта – выходить на сцену перед сидящими в зале сотнями зрителей ему легче, чем присутствовать на приеме.

Дни в Лестере пролетели для меня как в тумане. Генеральная репетиция прошла вроде бы хорошо, однако без зрителей сказать, получился у нас грубый фарс или настоящая комедия, было невозможно. Роберт и Эмма смотрелись великолепно. Игра Роберта с плащом, котелком, сигаретами, диванными подушками – с любым попадавшимся ему под руку реквизитом – была попросту мастерской. Ничего подобного за пределами немых фильмов я еще не видел.

Я обошел гримерные, желая актерам удачи, – с бутылками шампанского, букетами роз и выражениями веры, надежды и благодарности.

– Ну что же, теперь осталось дождаться самого главного начальника… – сказал Фрэнк Торнтон, отвечая в мрачнейшей его манере на не заданный мной вопрос, – публики!

– О! – Я закивал, подтверждая мудрость этого актерского высказывания.

По завершении премьерного показа Главный Начальник вскочил на ноги, поднял вверх большие пальцы и завопил во все горло: «“Прогулка по Ламбету”, ой!» Зрители простояли и прокричали полчаса, так мне, во всяком случае, показалось. То был триумф, чудеснейший, все обнимались и плакали от радости совершенно так же, как за кулисами успешных голливудских мюзиклов. Волшебная, детальная режиссура Майка Оккрента, хореография Джиллиан Грегори, аранжировки Майка Уолкера и его работа с хором и актерами, которые отдавались телом и душой каждой секунде двухчасового представления, – все это привело к самому счастливому из вечеров, какой я когда-либо видел в театре.

Поймите меня правильно. Мюзиклы по-прежнему оставляют меня равнодушным, и я уверен, что очень многие из вас морщатся, вспоминая «перламутровых королей и королев» [162]и разудалые канканы, исполняемые под пумти-тумти 1930-х. И все же я доволен тем, что оказался причастным к чему-то столь чуждому обычным моим вкусам, к зрелищу, в котором била ключом и пенилась непринужденная легкость, пылкое легкомыслие и не считающее нужным в чем-то оправдываться приподнятое настроение. Мы пошли против течения, по коему плыла самодовольная, манерная, сплошь состоящая из пения оперная мелодрама. И не просто пошли, а еще и отбивая на ходу чечетку. Мне нравилось, что наш спектакль воздает должное самому происхождению слова «мюзикл». Истоком этого жанра была «музыкальная комедия», и все мы надеялись, что спрос на представления подобного рода еще существует. На приеме, который состоялся после спектакля, я наклонился к лучезарно улыбавшемуся Ричарду Армитажу.

– Как вы полагаете, перенос будет? – прокричал я ему на ухо, щеголяя знанием театрального жаргона.

– Наверняка, – ответил Ричард. – Спасибо вам, дорогой мой. Отец сейчас смотрит на нас сверху и подмигивает.

Я отвернулся, на глазах моих выступили слезы. Я знал, насколько важно для человека чувство, что он заслужил наконец одобрение своего отца.

Престижные расходы [163]

Загородные коттеджи, чеки, кредитные карточки и классические автомобили [164]

Я вернулся в Лондон, представления «Сорока лет службы» продолжались, миновало Рождество, за ним новогодние праздники. Я начал ставить крестики на висевшем в моей гримерной календаре, точно заключенный, выцарапывающий зарубки на стене камеры. Есть что-то прямо-таки жуткое в воздействии, которое оказывает на мозг вынужденное повторение одних и тех же слов и поступков. Опытные театральные актеры знают, насколько распространено в их среде постигающее человека на сцене чувство расставания с собственным телом, – ему начинает казаться, что он воспарил над ней и теперь беспомощно наблюдает за собой сверху. И когда приходит время его реплики, он либо застывает и не может сказать ни слова, либо произносит ее три и четыре раза подряд, сам того не замечая. Спасти его может только щипок или пинок коллеги-актера.

В «Сорока годах службы» была сцена, где я отчитывал ученика за какой-то проступок. Произнося выговор, я с силой пристукивал в ритм ему указательным пальцем по столу. Во время одного проходившего при полупустом зале дневного спектакля я опустил взгляд на стол и обнаружил, что в месте, на которое приходились удары моего пальца, облупился лак. Непонятно почему, но меня это потрясло, и я решил, что вечером буду стучать по другому месту. Когда наступил соответствующий миг, я поднял руку, нацелился дюймов на шесть в сторону от попорченного мной участка стола и со стуком опустил палец в точности на него. В следующие несколько вечеров я производил одну попытку за другой, но некая форма всесильной, нелепой мышечной памяти неизменно заставляла меня бить все туда же. Встревожило меня это до крайности, и оставшиеся нам две или три недели стали восприниматься мной как срок кошмарного заключения в тюрьму, из которой я, может, вообще никогда и не выйду. Я не поделился этим чувством ни с Дэвидом, ни с Филлидой, ни с Полом, поскольку они, обладатели гораздо большего, чем мой, опыта, оставались, казалось мне, спокойными и ничем не встревоженными.

В Дорис Хэр, которой к тому времени уже стукнуло восемьдесят, энергии было больше, чем во всех нас вместе взятых. Только она одна из ведущих актеров труппы не уходила домой сразу после окончания спектакля. В бóльшую часть вечеров мы с ней отправлялись в заведение, которое называется «У Джо Алленса». Дорис обладала умением входить в ресторан так, что каждый сразу понимал: на плечах у нее не шерстяная шаль, а лисья горжетка с изумрудной застежкой, сопровождает же ее не конфузливый и неловкий молодой актер, но некий сплав Ноэла Кауарда, Айвора Новелло и Бинки Бомонта.

– Секрет, дорогой мой, в том, – говорила она мне, – чтобы получать удовольствие. Как оказались бы мы в театре, если бы не любили каждую минуту, которую в нем проводим? Подбор актеров, репетиции, дневные спектакли, турне… это же чудо.

162

Победители проводимого в лондонском Ист-Энде конкурса традиционной одежды уличного торговца и торговки.

163

Conspicuous Consumption.

164

Country Cottages, Cheques, Credit Cards and Classic Cars.