Время ангелов

— А как же Элизабет?

— Элизабет останется здесь.

— Но кто же будет за ней ухаживать?

— Я займусь этим.

Мюриэль перевела дыхание и попыталась все обдумать. Этого не может быть, не может! Она всегда готовила себя к худшему со стороны отца, но даже в самых страшных фантазиях представить не могла, что он разлучит ее с Элизабет.

— Не думаю, что Элизабет сможет обойтись без меня, — сказала она и мысленно добавила: прожить без меня, дышать без меня.

— А я не сомневаюсь, что она скоро привыкнет к твоему отсутствию.

Мюриэль искала нужные слова. Ей хотелось стать ловкой, хотелось сопротивляться. Неужели отец может вот так, просто, делать с ней все, что захочет? Она сказала: «Если я уйду, то заберу Элизабет с собой».

Карл усмехнулся. Белые зубы сверкнули на сухом лице.

— С моей точки зрения, это не очень разумно, Мюриэль.

Он говорил об этом, как о чем-то само собой разумеющемся.

Еще одна догадка посетила Мюриэль.

— Но Элизабет наверняка… Она знает о твоих планах? Она согласна?

— Да. Я говорил с ней, и она согласна.

Мюриэль встала. Отец остался сидеть и только смотрел на нее. Она хотела сказать: «Я тебе не верю», а сказала: «Я тебя ненавижу».

Карл по-прежнему смотрел на нее, но лицо его окаменело и глаза как будто опустели, словно он устал от сосредоточенности, словно был уже один. Мюриэль сделала жест рукой, как бы отмахиваясь от слишком яркого света. Потом вдруг наклонилась вперед, схватила икону и прижала ее к груди. Повернулась и выбежала из комнаты.

— Мюриэль, Мюриэль, постой. У меня к тебе разговор. Ну куда ты летишь?

Мюриэль остановилась посреди зала.

— Лео, мне надо увидеться с твоим отцом.

— Его нет. Вышел за покупками. Ну давай поговорим.

Мюриэль положила икону на столик, изображением вниз. Лео не должен знать, что это. Зазвонил дверной колокольчик. Минутой позже уже было слышно, как Пэтти объясняет Антее Барлоу, что пастор, увы, занят.

Первой мыслью Мюриэль после того, как она покинула комнату отца, было — бежать прямо к Элизабет. Но она тут же остановила себя. Прежде чем видеть кузину, нужно подумать, заручиться, быть может, чьей-то поддержкой. Решение отца выпроводить ее из дому она восприняла сначала без всякого удивления, просто как очередную его прихоть. Ну вот, теперь ему захотелось, чтобы она ушла. Не сразу, не вдруг она поняла, почему он этого хочет. Молчание кузины, ее безмятежность, а больше всего, возможно, ее такие знакомые и привычные маленькие жалобы и тревоги, почти убедили Мюриэль, что Элизабет ничего не знает. Мюриэль сознавала, что это невероятно. Но легче поверить в неведение кузины, чем допустить, что она молчит намеренно, что начал осуществляться какой-то план, что это часть какого-то ужасающего возмездия.

Теперь, когда Карл объявил свое решение, она взглянула на случившееся по-иному. Если Карл не лжет, значит, он и Элизабет должны были предварительно все обсудить. В самом деле, не странно ли предположить, что Карл приказывает ей уйти и при этом не ставит в известность Элизабет? Безусловно, Элизабет могла воспротивиться, если бы захотела. Элизабет и Карл обсуждали ее, говорили о ней и холодно решили ее судьбу. Значит, конфигурация изменилась… Мюриэль была настолько потрясена, что позабыла задать себе вопрос: что же они собираются дальше делать?

То, что они, может быть, действуют вместе против нее, потрясло Мюриэль даже больше, чем приказ Карла покинуть дом. Теперь она и прошлое увидела в ином свете. Мюриэль задавала себе вопросы, требующие безукоризненно точных ответов. Как долго? На что это было похоже? Как началось? Почему это случилось? Она чувствовала, что не в силах видеть сейчас Элизабет. Все это обернулось бы слезами, криками и стыдом. А вдруг Элизабет останется невозмутимой? Вдруг поведет себя, как Карл? Ведь они так похожи! Как же она раньше этого не замечала?

Икону она схватила автоматически, инстинктивно, но теперь икона стала для нее знамением. Совершив свой загадочный путь, икона вернулась, чтобы привести ее к Евгению. Отдать ему икону — единственный значительный поступок, который она еще может совершить. Она представила, как возвращает икону, как плачет затем неудержимыми слезами, и наконец ощутила, почувствовала всем телом, до чего ей плохо.

— Мюриэль, что с тобой? Я к тебе обращаюсь, а ты не слышишь.

— Так ты сказал, отца сейчас нет?

— Он ушел в магазин. Скоро вернется. Поговорим здесь? А может, поднимемся в твою комнату?

Мюриэль повернулась и пошла вверх по ступенькам. Она вошла в комнату, включила свет и чуть не захлопнула дверь перед самым носом Лео. В комнате стоял ледяной холод. Поскольку Мюриэль большую часть времени проводила у Элизабет, камин здесь растапливали редко. Мюриэль села на кровать и закрыла лицо руками.

— Что с тобой, Мюриэль?

— Ничего. Что ты хотел сказать?

— Э, две вещи. Первое: признаюсь тебе, что я попал в чертовски трудное положение. Ну, как бы это сказать… старина Маркус… может, ты уже знаешь, что именно Маркус должен был выкупить эту проклятую икону? Хорошо, в сторону икону. Я сказал Маркусу, что собираюсь жениться. И тут он видит, как мы с тобой валяемся на полу. Но это меньше всего меня волнует. Однако я чувствую вину перед стариком. Я к нему, старому дуралею, очень нежно отношусь, честное слово. Но и на поводке вечно ходить не хочу. Ужасное дело. Помнишь, я говорил, что передал ему 75 фунтов? Так вот, я решил, что этого мало, что мне следует отдать всю сумму, чтобы он не выкладывал из своего кошелька. И знаешь, что я сделал? Занял двести двадцать пять фунтов. У той немолодой дамы, о которой я тебе рассказывал. Так что я снова в долгах, как в шелках. Ну, что ты на это скажешь?

Мюриэль рассеянно слушала Лео. Вот-вот появится Евгений, обнимет ее, вернет ей мысли и чувства.

— Все это пустяки, — равнодушно произнесла она.

— Что? Это не пустяки. Это позорно. Разве ты не собираешься выругать меня? Я же мерзавец.

— Ну почему я должна тебе верить? Ты нагородил столько лжи, что мне просто скучно.

— Мюриэль, я не лгу сейчас, клянусь.

— Ну хорошо, что ты хотел еще сказать? Я тороплюсь, так что говори.

— Ладно. Не будем об этом. Мне надо было тебе сказать… Я люблю тебя.

— Что?

— Я люблю тебя.

— Не кричи.

Мюриэль подошла к окну. Проходя по комнате, она заметила через полуоткрытую дверцу буфета маленькую голубую бутылочку с таблетками. Она чуть раздвинула шторы. Оконное стекло покрыл изнутри тонкий слой льда, а за окном была тьма. Дрожь прошла по ее телу. Ей страстно захотелось к Евгению, туда, где можно быть слабой. Она со стоном прижалась к стеклу. Колкие морозные крошки впились ей в лоб.

— Вижу, ты не очень обрадовалась, — сказал Лео. — Но тут я не виноват. Ты втянула меня в историю с этой девушкой. И потом вся эта неразбериха… и Маркус как с неба свалился. Кстати, что ты увидела через щель в стене? Мне не дала посмотреть.

— Я говорила. Она была голая. То есть не совсем голая. На ней был ортопедический корсет.

— Как ты сказала?

— У нее болит спина, и она должна носить такую металлическую конструкцию, чтобы тело находилось в правильном положении.

— Так что ж ты мне раньше не сказала?

— Боялась, что тебе не понравится.

— Мне не нравится. Но я ведь не влюблен в нее, правда? Я мог бы увлечься тобой.

— И знаешь, я тебя обманула. Извини. Она не такая уж и красивая.

— Странно, Мюриэль. Девушки обычно бегают за парнями, а ты хотела свести меня с другой. Но как бы там ни было, я перед тобой. Что ты будешь со мной делать?

Мюриэль с трудом повернула голову. Лоб как будто примерз к стеклу. Она отошла от окна. Ледяные капли скатились ей на глаза. Она вытерла лицо и взглянула на Лео. Он сидел, подняв воротник пальто, засунув руки в карманы. Нос у него покраснел от холода. Маленькая пушистая головка торчала из пальто, как у зверька, высовывающегося из норки. Ноги в узких потертых джинсах казались тонкими и слабыми. «Какой же он жалкий», — подумала Мюриэль.