Спаси меня

Ах.

— Как песчинка в раковине?

— Не преувеличивай. — Бет открывает глаза. — Ты смешной, забавный, очаровательный и прочее. Но мне все это уже попадалось, и далеко никогда не заходило. — Она думает. — Ты был растерян и беспомощен, хотя и не как маленький мальчик. И в конце концов я поняла — у нас с тобой совпадают взгляды на многие вещи. Меня даже разозлило, что твой любимый фильм «Добрые сердца и диадемы», потому что он у меня второй или третий среди особенно нравящихся. И еще ты вроде как взрослый. Я не скажу, что ты невероятно зрел для своего возраста, — все в меру. Среди твоих ровесников такое встречается редко. Была в тебе какая-то усталость от жизни. Не наигранная, как у подростков, которые делают вид, будто познали жизнь, а настоящая. Это хорошо. — Она вздыхает. — Думаю, я всегда была к тебе в чем-то неравнодушна.

— А сейчас?

— Я по-прежнему к тебе неравнодушна, — осторожная улыбка, — в чем-то.

Опускаюсь на постель. Проходит довольно долгое время, как вдруг Бет снова шевелится, кладет руку мне на плечо и бормочет:

— И всегда буду.

Воскресенье выдалось странное. Рано утром раздается звонок, и наследникам сообщают, что ночью лорд Крэйгмур ушел в мир иной. Из больницы приезжает Оливия, и каждый понимает, что должен пребывать в глубоком трауре, однако никакой подавленности не чувствует. А у меня вообще такое чувство, будто хозяйка вот-вот прикажет подать на завтрак шампанское.

Гектор теперь новый лорд Крэйгмур и владелец наследного замка. Он преисполнен планов все здесь переоборудовать и устроить лучший в Европе гольф-клуб для гомосексуалистов. С подачи матери он даже предлагает превратить огромные заброшенные парники викторианской эпохи в сауны и парильни.

Наверное, что-нибудь из этого выйдет.

Кэт бросает на меня неоднозначные взгляды. Наконец я решаюсь поинтересоваться, в чем дело.

— Я все никак не могу забыть вчерашнюю шутку Оливии. Будто бы ты в последнее время был кем-то вроде альфонса. Ты не обижайся, но я хочу спросить, это правда?

Я вздыхаю, кладу ложку в тарелку с овсянкой и с одухотворенным лицом, выражающим, как ранят меня подобные нелепые предположения, говорю:

— Кэт, мы ведь давно знакомы. Неужели ты могла такое подумать?

— Вообще-то, — задумчиво протягивает она, — я и сейчас в это верю.

После воскресного ленча мы все набиваемся в микроавтобус и отъезжаем в Лондон. Включая Бет, которая решительно отказывается поселиться у меня и намерена пожить некоторое время у Лесбо-Ливви. На следующей неделе у нее начинаются съемки в низкопробном блокбастере «Без пощады», и ей выделят квартиру в Камберленд-террас. Договор действует на все время съемок, хотя главную героиню пускают в расход в течение первых пяти минут.

Едем неимоверно долго. В голову не приходит забавных историй, чтобы хоть как-нибудь занять время. Я мог бы, конечно, рассказать один интересный случай из жизни, но не хочу, чтобы меня назвали лгуном. И еще не знаю, счастливый ли у моего рассказа конец. А это — как раз то, что нам сейчас так нужно.

Глава 29

Двумя неделями позже: пропитанный солнцем майский день, но на розах в Риджентс-парк лежит снег — искусственный снег.

— Не любопытно на съемки взглянуть? Приходи, — приглашает по телефону Бет. — Только близко не рассчитывай подобраться, — смеется она. — Сгоришь в лучах моей звездной славы.

— Ну-ну.

— Шучу. Тебя не пустят без пропуска. Но хотя бы издали полюбуешься.

— Как ты любезна. Спасибо.

И вот я на месте, вращаюсь по периферии всего этого действа, как рассеянный электрон, пока банды пузатых и бородатых здоровяков в футболках и бейсболках, усердно ругаясь, тягают ящики с оборудованием, ассистентки и помощницы жмут кнопочки своих сотовых телефонов и безрадостно щебечут друг с другом, а режиссер (тоже пузатый, бородатый и так далее) горланит на всех в мегафон.

Ах старые добрые времена!

Немного погодя мне надоедает все это зрелище, и я стараюсь проскользнуть мимо охраны, но не тут-то было. Тогда я нарочито ухожу, заворачиваю за угол к Камберлендским воротам и, когда охранник, патрулирующий эту сторону, отворачивается, одним махом перескакиваю через забор и, затаив дыхание от боли, приземляюсь на больные пальцы — как все-таки долго заживают, мерзавцы! — прокрадываюсь обратно и отыскиваю Бет.

Ей даже выделили отдельный фургончик. Правда, в нем переодеваются еще две актрисы, которых убьют чуть позже в ожесточенной перестрелке между женихом, обратившимся в машину убийства, и бандитами латиноамериканской наружности. Обе девицы одеты в мини-платьица, в которые только что умудрились запрятать целый набор самовзрывающихся псевдокровяных капсул.

— Брайан обожает кровь, — объясняет Бет. — Мы прозвали его Брайан-де-Плазма.

Брайаном, надо полагать, зовут их режиссера. Актрисы ослепляют нас на прощание улыбками и выскальзывают из фургончика.

— Милашкам, — говорит она, — пришлось здорово попотеть, прежде чем они получили эти роли.

Бет сидит перед зеркалом в фургоне в роскошном свадебном платье и курит марихуану.

— А тебя тоже снабдили самовзрывающимися капсулами с кровью?

— Не сомневайся, сладенький.

— Слушай… Фильмец-то — ширпотреб. Прости, конечно, за откровенность. Не подумай, будто я пренебрежительно отношусь к твоей работе, просто…

— «Всем до фени, — поет она, — лишь бы платили деньги». Такова жизнь, наивный мой мальчик. Хорошо хотя бы, что мне пока не приходилось обслуживать Брайана.

— Даже и не думай!

— Ах какой ревнивец!

— И не называй меня уменьшительными именами, — пригрозил я.

Бет безмятежно улыбается, выдыхая пьянящий дым.

— Тебе обязательно курить?

— Нет. И по двум причинам: во-первых, меня могут уволить, а во-вторых, я жду ребенка.

— Что?

— От тебя.

Фургон отчаянно дергается, будто в него только что врезался жирный бородатый оператор.

— Ты…

— Жду ребенка. От тебя.

— А с чего ты взяла, что от меня?

— Потому что за последние три месяца у меня больше никого не было.

Конечно, нашли дурака — так я и поверил. Она же сама говорила, что была с «одним или двумя». Да и Майлз к тому же… Не верю, не могу поверить. Или все-таки могу?

— Я… — Лучше присяду. Наконец обретаю дар речи: — Ну-ка брось сигарету. О чем ты вообще думаешь?

— А что еще прикажешь делать? Мой выход через пять минут. Пришлось тайно перекроить платье. — Она встает и разглаживает складки на животе. — Сильно выпирает? Пожалуйста, скажи «нет».

— Нет, — соврал я. — Беременна!

У меня нет слов.

— А что тут скажешь…

Да уж. Перед глазами помутнело, а вы хотите, чтобы голова была ясной! Протягиваю руку, беру сигарету и от души затягиваюсь. Надо собраться с мыслями.

Выдыхаю и говорю:

— Кажется, мы с тобой все сделали наоборот.

— То есть?

— Сначала переспали, — гневно смотрю на нее. — Да, попросту переспали. Надеюсь, ты не станешь утверждать, что между нами было нечто большее. В некой безымянной гостинице Вест-Энда. — Она не возражает. — Потом устроили себе что-то вроде медового месяца в Корнуолле. Тогда же впервые поцеловались и занялись любовью. Потом я сделал тебе предложение. А потом… — Хмурю лоб. — Проблема в том, что твоя беременность совсем не вписывается в общую картину. Это должно было случиться в самом начале, если взглянуть на события с точностью до наоборот.

Что за чушь я несу? Так хладнокровно толкать какие-то теории, когда она сидит передо мной с моим же отпрыском в животе. Нашим отпрыском, судя по всему. Еще затяжка. Новые раздумья.

— Ну что ж, — говорю я. — Теперь тебе придется на мне жениться.

Она похлопывает меня по голове.

— Считай, что ты получил отказ, сладенький.

Бет направляется к двери, и я бросаюсь к ней:

— Иди к черту.

— И тебя туда же, сахарный.

Что ж, пока все складывается удачно.

На противоположной стороне парка, где я перелезал через ограду у Камберлендских ворот, висит воздушный шар. По крайней мере этот объект кажется шаром. Воздушное судно так и рвется с канатов, горя нетерпением взмыть в лондонское небо и начать рекламировать зубную пасту, или страхование жизни, или саму жизнь, или что-нибудь еще.