Парижское таро

– Зачем нам СВЧ? – отговаривал меня Ксавье. – У нас хорошая газовая плита с грилем и духовкой. И потом, она небось сломана – на вид совсем новая, а новую даже в шестнадцатом квартале никто не станет выбрасывать.

Я уперлась и принесла микроволновку домой. Она оказалась вполне исправной. Только дверца не блокировалась – ее можно было открыть при включенной печке. Ксавье фотографировал этапы приготовления яичницы. Он положил в СВЧ двадцать разбитых яиц и вынимал по одному каждые пять секунд.

– Наклею на дверцу микроволновки фотографию запекшегося белка, – заявил он, – чтобы представить себе, как будет выглядеть рука, если сунуть ее в СВЧ.

– Пять секунд – и готово. – Михал недоверчиво рассматривал яйца. – Может, испечем пирог или пиццу? Эва готовила прекрасную пиццу, – мечтательно добавил он.

Ксавье протянул мне записку: «Скорее смени тему, а то он снова впадет в депрессию».

– Михалик, можно и пиццу, если ты сделаешь тесто. Посмотри, что у нас в холодильнике. Нужно, наверное, купить еще пармезана и ветчины. Сходишь со мной в магазин? – Я протянула ему сумку.

– В магазин? Не стоит, сделаем из того, что есть: рыба, обычный сыр. Пусть Одиль с Ксавье сходят за вином, ужин через полчаса.

Мы остались в кухне вдвоем, Михал замесил тесто, порезал помидоры и принялся их рассматривать. Не сводя с них глаз, сел на табуретку.

– Знаешь, эти помидоры… я покупал такие Эве до свадьбы… еще ананасы, дыни… А ей хотелось цветов. Что такое цветы? Пестрое, безответственное обещание. Помидоры, ананасы – оплодотворенные цветы, плод зрелой любви, которую можно изведать, раскусив сладкую мякоть. Эва жаловалась, что я все это специально придумываю, а на самом деле просто эгоист – ведь цветы предназначались бы одной ей, а фрукты можно съесть вместе. Уже после нашего разрыва я принес ей букет тюльпанов. Эва ничего не сказала, накрыла стол белой скатертью, зажгла свечи, унесла вазу в кухню – налить воды. Мы чудесно поужинали. На губах у Эвы была пурпурная помада того же оттенка, что и вино. Поблескивали подсвечники, тихо звучала барочная музыка. Мы беседовали о голландских мастерах, о натюрмортах. Я спросил, понравились ли ей мои тюльпаны. Их можно поставить рядом со свечами, как на картинах Рейсбека.

– Понравились, – ответила Эва. – А как они тебе на вкус? – Она указала вилкой на мою тарелку с остатками пиццы.

Я пригляделся и обнаружил запеченные среди ломтиков ветчины и помидоров смолистые пестики и желтые лепестки тюльпанов.

– Ксавье разбил бутылку, – хлопнула дверью Одиль.

– Только одну, – оправдывался Ксавье.

– Пустяки, ужин все равно не готов, – утешил его Михал. – Съедим сыр и помидоры.

Мы отнесли тарелки в мастерскую.

– Сидим за столом, разглядываем дырки в сыре. Возможно, они нас тоже… – произнесла Одиль.

– Дырки в сыре едят или выплевывают? – спросила я.

– Эва… – вздохнул Михал.

– Что «Эва»? – вышел из себя Ксавье.

– Не знаю, вот как раз и хотел бы узнать, но не знаю.

– Шарлотта, погадай ему на таро, чтобы он успокоился. – Ксавье убрал со стола. – С сумасшедшим следует вести себя соответствующе. – Он протянул мне коробочку с картами.

– Я миллион раз говорила: это не гадание, а медитация.

– Мне тоже погадай, – попросила Одиль.

Ксавье присел на корточки рядом с кузиной:

– Ты слышала, что сказала Шарлотта? Это не детские карты, ты еще слишком мала для метафизики.

– Я уже взрослая.

– Ах так? – Ксавье поднял ее вместе со стулом. – Тогда пошли, пропустим по пивку. Мы вернемся через час! – крикнул он, захлопывая дверь.

Михал рассматривал карты.

– Я никогда не видел с такими картинками.

– Семнадцатый век, марсельское таро, копия средневековых рисунков. – Я отобрала у него карты и сложила обратно в коробку.

– Почему ты не хочешь гадать? – Он зажег от сигареты свечку.

– Погаси погребальную свечу. Для гадания нужно настроение. Но таро – не гадание. Хочешь узнать, что это такое? – Я разложила на столе карты. – Первая фигура – Фокусник. Приглядись к нему хорошенько, это ты. Тебе хочется забавы, игры. Ты ничем не рискуешь, спрашиваешь со смехом, что же будет дальше. Ловок, уверен в себе, свободен. В любой момент можешь поклониться и исчезнуть вместе со своим жонглерским хозяйством и заученными жестами – вот как этот, например, когда ты нервно покусываешь сигарету. Эта игра ничем не отличается от других – здесь тоже есть ставки, возможно, на чью-то жизнь. Твой вопрос раскроет книгу, лежащую на коленях второй фигуры таро, – Папессы. Книгу, где записаны все твои профессиональные улыбки, все слова, которыми ты жонглируешь. Достаточно откинуть вуаль с лица Папессы и посмотреть ей в глаза – она все знает, помнит будущее. Можешь называть ее душой или, если угодно, подсознанием. Играешь дальше?

Михал вытянул из-под моих пальцев третью карту и прочитал полустертую надпись: Императрица.

– Твоя женская половина, – я повернула к нему карту, – она не может управлять самостоятельно, рядом с ней Император. Властвует над мужским и женским началом, над миром физиологии. Теперь черед духовной власти. Пятая карта – Папа: он не стремится к царскому золоту, он жаждет покоя для твоей совести. Не требует, не приказывает, но учит различать добро и зло. Шестая карта – Влюбленные. Еще можно вернуться, еще не избран путь: добродетель или грех, победа или поражение. Влюбленный… Ты – влюбленный в самое себя жонглер. Веришь в свою неизменную удачу и играешь дальше. Ты оказался прав, Колесница (седьмая карта) – твоя. У кого ты выиграл? Кто в проигрыше? Появляется Справедливость (восьмая карта), которая рассудит победителя и побежденного. Еще можно избежать приговора одиночества. Отшельник (девятая) отыскал путь, неведомый Влюбленным. Однако Фокусник продолжает игру и бросает все на Колесо фортуны (десятая). Он не зря верил в свою звезду и Силу (одиннадцатая). Голыми руками побеждает льва и готов к следующему испытанию: вот он висит на дереве вниз головой. Повешенный (двенадцатая карта) уже не в состоянии защищаться, он видит мир вверх ногами и ждет, пока Смерть (тринадцатая) косой перережет веревку. Это последняя возможность повернуть назад. Теперь ты видишь – на кон поставлена жизнь. Посмотри, что следует за тринадцатой картой: пятнадцатая – Дьявол со своей адской свитой. Тебе бы хотелось вновь превратиться в рыцаря с Колесницы, бороться с Дьяволом и Ангелом (четырнадцатая). У тебя связаны руки, одна стопа свободна, ты можешь вырвать из петли вторую и бежать. Но предпочитаешь остаться и вопрошать: «Что после смерти»?

– И что же?

– Ты так и не узнаешь. Ты смертен, а следовательно – вечен. – Я смешала карты.

– Так зачем же все это?… – Михал был разочарован.

– Не знаю, поэтому и не гадаю, не жонглирую картами – потому что не знаю, зачем все это. Это все, как ты говоришь, просто существует, подобно «Я есмь тот, который есмь». Это не требует пояснений. Существует, потому что совершенно. TAROTAROT означает ROTA – колесо, круг, самая совершенная из всех фигура. Таро недоступно стороннему наблюдателю, невозможно веселиться, не включившись в хоровод, но ты не знаешь, куда уведет тебя танец, куда похитит. – Я убрала со стола пустую бутылку.

– Круг? Это помешательство, повторяющее самое себя безумное исступление, из него нет выхода, в прямом смысле нет, такой круг можно лишь разорвать.

– Или не кусать собственный хвост, – вставила я.

– Что за хвост? – Мысли Михала были далеки от каких бы то ни было хвостов.

– Уроборос, пожирающий собственный хвост змей гностиков. На самом деле его пасть и хвост разделяет миллиметр.

– Вот именно, – продолжал Михал, – чтобы избежать безумия круга, нужно проскользнуть этот миллиметр. Распрямленный змей, еще не сожравший свой хвост, – это не круг, а отрезок. Предположим, что он бесконечен, подобно прямой, тогда бесконечно и движение разума в поиске причин и следствий. Рационализм, пусть даже уходящий во тьму бесконечной прямой… лишь бы не циклическое безумие круга, где причина является следствием, а следствие – причиной.