1982, Жанин

– Девчонки! Вы просто сборище девчонок. Кроме тебя, Андерсен. В тебе есть зерно мужества. Займите свои места.

И мы возвращались, все в слезах, на свои места, один только Андерсен садился, сверкая улыбкой. Чем больше я вспоминаю свое детство, тем более странным оно мне кажется, хотя ничего особенного в нем вроде бы не было. Итак, Роскошная сердито хмурится, но, что поделать, она берет подвязки Жанин, оборачивает пояс вокруг талии и не может сдержать крика:

– Он слишком маленький! Я же говорила,что это не моя одежда!

Большая Мамочка мило улыбается и говорит.

– Растяни его. Потяни посильнее. Представь, что ты – маленькая сирота и тебе нечего надеть, кроме этих вещей, тем более что с этого момента так оно и есть.

Слезы текут по щекам Роскошной, когда она застегивает кружевной пояс Жанин с подвязками, он продавливает глубокую складку в ее талии и почти исчезает в плоти. Она натягивает черные чулки, хотя некоторые ячейки рвутся, когда она пытается пристегнуть их к подвязкам. Когда она надевает атласную безрукавку, прорехи для рук разъезжаются по швам. Ей с трудом удается застегнуть пояс мини-юбки. А Большая Мамочка, по-прежнему сидящая на столе, осторожно потирает себе клитор резиновой палкой (между прочим, осуществимо ли это в таком положении с анатомической точки зрения?), наблюдает за Роскошной и мечтательно шепчет:

– Теперь надень туфли.

– Я не могу надеть туфли. Я не могу нагнуться в этом наряде, я не могу даже присесть.

– Сейчас помогу.

Мамочка встает со стола. Она опускается на колени, аккуратно натягивает на ступню Роскошной туфлю Жанин и застегивает ее, приговаривая:

– Тебе не понадобится садиться. В ближайшие три часа тебе придется лежать на спине.

– Что это значит?

– Я просто шучу, милая, неужели не понятно?

Она натягивает и застегивает на ступне Роскошной вторую туфлю, поднимается, расставив, раздвинув, расставив ноги и уперев руки в бока, и разглядывает Роскошную, как художник свое неоконченное произведение. Роскошная стоит на кончиках пальцев на невообразимой высоте, плотно сжав ноги, с ужасом ожидая, что сейчас грохнется оземь. Икры ее сведены от боли. Она тихо шепчет:

– Больно!

– Стоит того. Выглядишь неотразимо. Но вот этотебе не понадобится.

Она делает шаг к Роскошной, расстегивает на ней юбку и бросает ее в сторону.

– И это тоже, хватило же у меня ума натянуть это на тебя.

Она сдергивает с нее блузку. Потом мягко обнимает ее, целует в беспомощный и мокрый от слез рот и шепчет:

– Только туфли и чулки – вот все, что ты теперь будешь носить. Если только у Доктора не будет специальных указаний. Прости меня, милая, ты даже не представляешь, как мне не хочется отдавать тебя мужчинам.

И она направляется к столу, окинув Роскошную печальным и страстным взглядом. Она берет трубку и говорит:

– Соедините с боссом, – и после паузы: – Она приготовлена для вас. Опознание не понадобится. Поторопитесь, иначе я оставлю ее себе.

Мамочка кладет трубку, а Роскошная вся дрожит. Она испытывает странные ощущения. Несмотря на боль в ногах, пояс, врезавшийся в талию, следы слез, сохнущих на лице, ее тело словно бы пробудилось, она хочет раскрыться и принять в себя, отдаться этому… кто этот босс? Кто должен прийти?

Я. Не Макс, не Холлис и не Чарли, а я. Кровать вдруг взмывает, словно ковер-самолет, пролетает сквозь потолок, уменьшается, выскальзывает из конуса земной тени прямо в солнечный свет над Атлантикой, и вот, Калифорния, я лечу к тебе! Но, снижаясь над Америкой, кровать вдруг останавливается. Замирает на месте. Матрас увеличивается и превращается в пол гимнастического зала, где в углу Роскошная лежит на мате, как морская звезда, под бедра ей подложили большую подушку, так что розовая сердцевина ее обнаженных гениталий открыта и беззащитна. Мамочка возбудила ее, сейчас ей нужен я, и я сжимаю ее в объятиях, проскальзываю внутрь Джейн Рассел издательницы Жанин Зонтаг Большой Мамочки Хелен забудь ее, забудь ее, и вот я снова дома. Снова дома Снова дома. Нет. Нет. Нет. Я не дома. Я не дома. Я один. Один. Один. Я совершенно один.

Это адададададададададададададад ададададададададададададададададад ададададададададададададададададад ададададададададададададададададад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад ад адАД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД АД. Я теряю контроль, теряю контроль.

Глава 4

4: Не такой уж я плохой, скорее даже хороший.Я делал все, чего хотела моя мать, чего хотела моя жена, чего хотел ее отец, когда-то у меня был друг, которому я нравился, и теперь мною вполне довольна компания «Нэшнл секьюрити инсталлейшнс». Если не верите, спросите, сколько я зарабатываю. Я делал пожертвования в «Оксфам», «Армию спасения» и Центр исследований рака, хотя почти уверен, что никогда ничего не получу взамен от этих организаций. В переполненных автобусах и трамваях я всегда уступаю места калекам и бедно одетым пожилым женщинам. Я ни разу в жизни не поднял руку ни на ребенка, ни на женщину, ни на мужчину, никогда не терял самообладания, никогда не повышал голоса c тринадцати лет я не пролил ни одной слезинки. Но я, конечно, заслужил право обладать любой женщиной каким угодно способом в этой таинственной пустоте моего тела и черепа. Однако

Однако мне не следовало отвечать на телефонный звонок Большой Мамочки. Надо было послать одетых в шелковые плащи и маски Страуда, Холлиса, Чарли и Макса, а прежде чем они приступили бы к надругательству над Роскошной, быстро переключиться обратно на Жанин. Мужчины привыкли думать, что женщинам нравится, когда их насилуют, и мысли эти отрадны. Практически любое тело может ответить другому телу несколькими приятными инстинктивными сокращениями, но это нельзя считать наслаждением. Я подвергался насилию, и это было приятно во время самого процесса, но после я чувствовал себя таким жалким ничтожеством, что единственным желанием было умереть. Что угнетало меня больше всего, так это невозможность благодарности. Когда мы с той, кого надо забыть, не занимались любовью и не спали, тогда мы просто лежали, обнявшись, благодарные друг другу за то, что можем просто сжимать друг друга в объятиях. Не покидать бы нам никогда той кровати. Ведь одетая она выглядела даже не заурядно, как издательница, она выглядела бедно и вульгарно, стоп. Стоп. Мне казалось, что я в этом костюме выгляжу изящно, не чопорно и не скучно, вот почему я выбрал ШАРМ, то есть выбрал Хелен. Обманщик. Это Хелен выбрала меня, ой, так я обгрызу свои пальцы до костей.

Ай

Больно. Успокойся. Где это я только что был? Ага, думал об изнасиловании.

Эх, если бы только удалось заснуть. Беда в том, что людям, которые видят сны с открытыми глазами, не обязательно много спать. Ночью мне удается поспать не более трех часов, хотя я постоянно дремлю в поездах, самолетах, такси. Все-таки есть что-то в быстрых перемещениях, мозги расслабляются. В наши дни это обычное дело. За исключением нескольких запуганных старушек, все на свете уверены, что если мы путешествуем с высокой скоростью, то в будущем что-то удержит нас от падения. Кровать эта стоит смирно, а потому я лучше буду думать об изнасиловании. После того как в мое отсутствие Роскошную хорошенько изнасиловали, я собирался вернуться и придумать для нее новые потрясения, но, увы – я сам все сделал и сейчас ощущаю себя жалким ничтожеством. То же самое я чувствовал всякий раз после занятий любовью с издательницей. Для начала нам всегда требовалось хорошенько выпить. Каждый знал, чего хочет другой, но оба боялись одного и того же – каждый был в ужасе, что не сможет доставить другому удовольствие и сам не сможет его получить. Познакомился я с ней в связи с какой-то работой, потом мы случайно встретились на улице, и оба раза она приглашала меня к себе выпить кофе. После кофе появлялся шерри, потом он заканчивался, и мы переходили к виски, выпивали весь виски у нее в доме, и все это время безостановочно говорили, говорили, говорили. Догадываюсь, что ей было не менее скучно, чем мне, но оба надеялись на лучшее. В конце концов я на несколько минут вышел купить еще виски, так что не помню даже, кто сделал первый шаг. Не исключено, что его сделал я. Известно, что обычно мужчина делает первый шаг. Все происходило на коврике у камина, и я каждый раз не мог справиться с какой-нибудь деталью ее гардероба – то на ней оставались чулки, то подвязки. Когда все заканчивалось, меня, разумеется, начинало клонить в сон, да и ее тоже, но она всегда просила меня уйти и спать где-нибудь в другом месте, только не у нее дома. «Представь, что подумают соседи, если увидят утром, как ты выходишь из моей квартиры». Я отвечал, что буду лежать неподвижно до обеда, пока все не разойдутся по делам. Соседями были разведенная пара, одинокая мать с сыном и парочка гомосексуалистов. В те времена случайные связи были делом привычным, и все же она говорила: «Уходи! Уходи немедленно!Ты должен сейчас жеуйти!»