Страница 68 из 103
– Я еще из Сент-Джонса звонил доктору Томпсону. И он сказал, что у пациентов никаких воспалительных процессов. Ни в легких, ни в бронхах. И в тканях головного мозга изменений нет.
– Чего не знаю, того не знаю. Я так понял, у них просто дыхалка отказывает.
Баша снисходительно посмотрел на Чейза.
– «Дыхалка отказывает». Еще скажите «батарейки садятся». Ладно. Допустим, что угнетенное дыхание и эти тела как-то связаны между собой. Но как? Разве что вирус какой-нибудь, который выделяется при разложении тканей.
– Каком разложении?
– А вот сейчас и посмотрим.
Баша подошел к телу девушки, аккуратно достал из кармана пару резиновых перчаток и натянул их на руки. Потрогал горло женщины, потом поднял и внимательно осмотрел ее левую руку. – Не окоченела, – пробормотал он и задрал на трупе футболку.
Чейз отвел глаза от бледной с зеленоватым оттенком груди.
– Повреждений нет. Помогите мне ее перевернуть. Вот эту ногу – вот сюда, – скомандовал Баша.
Сержант взялся за джинсы Бонни Поттл, стараясь не касаться розовой морской звезды. Ткань была насквозь мокрой и ужасно холодной. Тело перевернули на бок. Баша осмотрел спину девушки.
– И здесь чисто.
– Может, она из лодки нечаянно выпала?
– Возможно. (Так, теперь осторожненько опускаем.) Хотя вряд ли. Вы только поглядите на одежду. – Доктор помахал карандашом над трупом. – Тепло было. Если она и выпала из лодки, ее вполне можно было спасти. Скорее уж, она утопилась. – Баша коснулся левой лодыжки девушки и задрал штанину. – Ага, – пропел он и показал кончиком карандаша на красное кольцо воспаления. – Это след от веревки. К веревке – камень, камень – в воду, вода – в легкие. Вот так вот.
Слева ударил яркий свет. Чейз прищурился и с трудом различил силуэт солдата с видеокамерой, умник светил прямо в глаза. Баша тоже поднял голову и взглянул на прожектор.
Камера подвинулась ближе, доктор и полицейский застыли перед объективом.
– Ведите себя естественно, – велел им бесплотный голос, самого солдата за потоками света было не разглядеть. – Представьте, что меня здесь нет.
Томми задержался у входа в приемное отделение. Люди в холле сидели и лежали, привалившись друг к другу или кое-как примостив голову на спинку переднего кресла. Кто-то застыл у стены. У всех – потерянные лица, каждого оторвали от повседневных забот и заперли в этом помещении, где нельзя ничего, можно только тихонько переговариваться.
Райну увезли на обследование. Больше Томми ничего о ней не знал. Он наблюдал за женщиной, которая искала свою маленькую дочь. Томми надеялся, что с девочкой все будет хорошо. Всякий раз, как Томми думал о больных детях, его начинало страшно клонить в сон, словно все его жизненные силы куда-то утекали. Вот и сейчас Томми чувствовал, как от него уходит счастье. Надо подумать о чем-нибудь хорошем. Вокруг головы женщины сгущались цвета болезни – сиреневый и зеленый. Рядом стоял какой-то человек, Томми решил, что это ее муж. Аура у него была серая, а в центре почти черная: он с головой ушел в свои мысли. Ни у кого в зале не было ярких цветов, не было мира и спокойствия в душе. Когда та женщина и ее муж приближались друг к другу, их цвета – серый, зеленый и сиреневый – смешивались. Получалось облачко, похожее на отвратительный синяк, и обоим от этого становилось только хуже. Рядом стоял старик. Вот у него аура была поярче, хотя он тоже сердился и печалился. Облачко над его головой было желто-оранжевым. Когда его аура смешивалась с аурой женщины, ее облачко светлело, в ней просыпался дух и засыпало тело. Темные цвета, такие, как серый, черный, коричневый и синий, – это цвета плоти, земли и воды. Желтый, красный, золотой всех оттенков – цвета духа и солнца. Томми все еще ходил в марлевой повязке. Команды снять ее никто не давал. В комнате оказалось полно знакомых. Некоторые махали рукой, он махал им в ответ. Все волновались, в аурах пылали розовые, синие, красные и коричневые цвета. Кто-то смотрел телевизор, что висел под потолком, кто-то мерил комнату быстрыми шагами. Старики спокойно сидели в креслах и мирно беседовали, среди них царило полное согласие. Они занимали себя тем, что разглядывали потертый ковер и соседей. Томми огорчался, когда встречал людей с серыми аурами. Они ведь не знали, что с ними стало, какой бесценный дар не смогли удержать.
Томми повернулся к стене. Белая. Он начал ногтем процарапывать контуры больничных коек. Томми рисовал, пока ноготь сам собой не вывел шестерку. Потом рядом ноль. И еще шестерку: 606.
Томми запомнил это число, повернулся и снова посмотрел на людей в приемном покое. Многие подходили друг к другу, обнимались и разговаривали, делились переживаниями, а цвета их аур от этого менялись в лучшую или худшую сторону. Здесь, в больнице, ауры повреждались или наоборот выправлялись. Почти как в церкви.
Томми долго стоял на месте. Мелькали ауры и лица, мимо проходили люди, и каждый оставлял в его душе едва заметный след.
Томми трудно было оторваться от этого зрелища, от удивительных, нехарактерных для обычной жизни красок. Но все же он заставил себя отвернуться и пошел по коридору. На охранника Томми не обратил никакого внимания, просто прошел мимо – на лице повязка, под мышкой блокнот. Охранник даже придержал дверь, кивнул и пробормотал:
– Проходите, доктор.
Лифт он нашел сразу. За последние годы Томми много раз бывал в этой больнице, навещал друзей и родственников. Иногда просто вызывался посидеть с незнакомцами, помочь им поскорее поправиться, послушать их, дать им возможность поделиться переживаниями.
Кабина взлетела на шестой этаж. Томми вышел. Шестьсот третья, шестьсот четвертая, шестьсот пятая… Вот, наконец, и палата Райны. На двери – табличка, но Томми не стал ее читать. Он оглянулся. Вдалеке прошла по своим делам медсестра и скрылась за углом. Томми толкнул тяжелую дверь и вошел. Шесть коек. Шесть аппаратов искусственного дыхания, белые пластмассовые трубки, зеленые гармошки мехов. Приборы шипели и плевались. Все, как Томми себе представлял. Он сразу нашел Райну и сел рядом на оранжевый пластмассовый стул. Райна медленно повернула голову.
– Здрасте, – с трудом проговорила она.
Неужели не узнаёт? Может, дело в маске? Томми развязал тесемки, улыбнулся и кивнул, потом наклонил голову, подумал и еще несколько раз кивнул, застенчиво и почтительно. Положил блокнот на койку, сунул руку в карман и достал маленький, сточившийся от времени камешек, черный с белыми прожилками.
– Он желания исполняет, – сказал Томми и вложил камешек в забинтованную Райнину ладонь, как в церкви кладут облатку.
– Спасибо. – Райна поднесла подарок к глазам.
– Это мне феи дали. Вшестером притащили. Вот уж потеха была, я тебе скажу. – Томми рассмеялся. – Он для них, как мешок с гвоздями.
Райна не ответила, только крепче сжала камешек.
– Я когда рыбачил, – сказал Томми, – и не такое видал. – Он взволнованно облизал губы и нервно ухмыльнулся. – Ты ж помнишь, у меня много чего на картинках осталось. Другие тоже видали, только молчат. Боятся.
– Боятся?
– Ну да. – Он посмотрел на белые простыни, под ними угадывались очертания тела Райны. Томми вспомнил свой рисунок с черным силуэтом и отвернулся. Палату разгородили ширмами, но по теням на ткани Томми без труда узнал людей на соседних койках. Вот Джейкоб Батлер, вот Питер Ныоэлл, вот Бонни Тернбулл. Томми сотни раз встречал, их в море. Все из Уимерли, все рыбаки, и все как один разучились дышать.
– Чего боятся?
Томми нежно сжал ладонь Райны и опустил глаза. Ему вдруг показалось, что Райна уже не совсем Райна. От этой мысли Томми похолодел. Хотя может быть, все дело в лекарствах, которыми ее напичкали… Ее ладошка покорно лежала в его руке, пальцы переплелись, и у Томми перехватило дыхание. Не потому, что он тоже заболел, а от восторга.
– Боятся… – Он неуверенно прищурился и вытер нос рукавом. – Боятся, как бы кто не подумал, что они вроде меня…