Рубин Рафаэля

Рядом со стариком у мольберта стоял еще один помощник и наносил на портрет Папы мазки темно-красной краски, чтобы подчеркнуть складки тяжелой мантии. Другой подмастерье подготавливал доску для картины, нанося на нее первый слой грунтовки. В мастерской шла работа сразу над несколькими заказами, находившимися на разных стадиях готовности, но самым главным делом, доминантой, оставалось изображение Мадонны, набросок фигуры которой, без лица, стоял на большом мольберте. То была часть большой алтарной росписи с изображением апостолов. Роспись предназначалась для церкви Святого Сикста (Сан-Систо), и сегодня мастер снова отложил ее исполнение.

Когда девушка встала и приняла горсть монет от Джованни, тот снова повернулся к Рафаэлю:

– Но что вы будете делать, отвергнув и эту девушку, учитель? Вы обещали кардиналу Биббиене, что закончите роспись к концу месяца, а еще даже натурщицу не нашли!

– Значит, нам не остается ничего другого, как продолжать искать ее дальше.

Заказ на Сикстинскую Мадонну Рафаэль получил еще четыре года назад, от предыдущего понтифика, Юлия II. Она должна была стать даром бенедиктинцам Пьяченцы, символом добровольного присоединения этого города к Папскому государству. Среди всех заказов, сделанных Рафаэлю преемником Юлия, Львом X, этот был наименее значительным, но с приближением празднований в Пьяченце новый понтифик пожелал приурочить свой подарок к торжественной дате. Ходили слухи, что кардинал Биббиена, личный друг и секретарь нового Папы, использовал задержку в исполнении заказа для того, чтобы лишить Рафаэля милостей Ватикана. Причиной тому послужила обида за племянницу Марию: Рафаэль был с ней помолвлен, но со свадьбой не спешил.

Биббиена терял терпение и начинал сердиться, а неоконченная Мадонна дала ему повод подпортить репутацию Рафаэлю.

– Господи! – Да Удине не сдержал стона. – Ведь эта девушка идеально подходила для образа.

– Тебе, может, она и подошла бы. Если хочешь, используй ее для «Галатеи» во дворце Киджи. Но для Мадонны она, определенно, не годится!

– При всем уважении, учитель, разве вы не могли бы написать Мадонну, соединив в ней черты всех этих женщин?

Рафаэль повернулся к да Удине. Глаза мастера горели решительностью. Он обладал иным видением жизни, восприимчивым к форме, линии, игре света. Как объяснить, что лицо натурщицы должно будить в нем вдохновение, побуждая воссоздать черты обычной женщины в лике матери Иисуса Христа? Этот образ был ему не безразличен, поскольку постепенно слился в воображении с образом собственной матери, держащей его на руках. Той матери, которую он потерял при трагических обстоятельствах, когда был совсем маленьким. Каждый раз, когда Рафаэль рисовал Мадонну, ему казалось, что он воскрешает свою мать. С годами черты родного лица стерлись из памяти, и облик ее становился все более и более идеальным, неземным. Но это все равно была мать, утрата которой оставила в его сердце неизгладимый след.

С тех пор как Рафаэль уехал из Урбино, он успел написать не меньше дюжины образов Мадонны. За годы учения в мастерской первого наставника, Перуджино, тема Мадонны стала одной из главных в его творчестве. Сначала он просто копировал облик натурщиц, которых выбирал для него Леонардо да Винчи, обучавший его во Флоренции. Теперь он больше не ученик. На пороге тридцатилетия он сам стал мастером и учителем, идеальное лицо, запомнившееся ему с молодости, снова и снова повторяемое в образах Мадонны, больше его не удовлетворяло. Он стремился к чему-то большему.

Здесь, в Риме, получив заказ лично от понтифика, он не мог довольствоваться теми критериями, которых придерживался в Урбино или Флоренции. Ставки были совершенно иными. Предложением выполнить самые важные заказы для нового Папы ему была оказана высочайшая честь. Микеланджело, бывший некогда самым серьезным его соперником, бежал во Флоренцию, даже не закончив надгробия Юлия II. Именно Рафаэлю достались заказы на картоны к шпалерам для недавно расписанной Микеланджело Сикстинской капеллы. К тому же он пообещал Папе уделить пристальное внимание темной и драматичной сцене «Месса в Больсене», которая должна была украшать пространство над арочным оконным проемом. Предполагалось, что она станет частью убранства второй великой Станцы Элиодора.

Кроме того, Альфонсо д’Эсте, герцог Феррарский, с нетерпением ожидал своего «Торжества Бахуса», призванного стать украшением фамильного замка. Биббиена торопил с росписями огромной ванной комнаты в его личных апартаментах в Ватикане. Эскизы к ней были готовы лишь наполовину, и настойчивые пожелания короля Франции Людовика получить картины «Архангел Михаил» и «Святое семейство» пока оставались без ответа. Прикосновения кисти Рафаэля ожидало огромное количество портретов, лоджии Ватикана, фрески дворца Киджи. А эскизы для гравюр и каминных досок? И без того заваленный работой, Рафаэль получал один почетный заказ за другим, не представляя, где взять время на их исполнение. Умирающий Браманте лично рекомендовал избрать его главным зодчим перестраиваемого собора Святого Петра, невзирая на полное отсутствие опыта в архитектуре. У Рафаэля не хватало ни сил, ни терпения. Слишком много работы, и слишком мало сна – это делало его раздражительным. Кому бы ни поручалось тщательное выписывание деталей, он всегда внимательно следил за ходом работы, и все помощники полностью зависели от его творческой воли.

Рафаэль добился славы и богатства, но потерял то, что изначально подвигло его стать художником. Теперь он редко испытывал страсть к творчеству. Все было не так, как раньше. Только помощники еще не знали об этом. Рафаэль никого не подпускал к себе.

– Скажи, Джованни, – проговорил Рафаэль, спокойно набрасывая на плечи бархатную накидку. – Как думаешь, Господь Бог серьезно отнесся к выбору своей Непорочной Девы?

Разумеется, да Удине был достаточно умен, чтобы больше не возвращаться к этой теме. Рафаэлю требовался глоток свежего воздуха, и, желая окунуться в суету простой жизни, он решил прогуляться в одиночестве, отказавшись от сопровождения слуги и не взяв лошади. Он даже не стал брать с собой учеников, которые обычно сопутствовали ему в таких прогулках, и с огромным удовольствием отправился пешком по мостовой в полном одиночестве.

Полдень был на удивление мрачным. С севера надвигались тяжелые дождевые тучи, быстро затягивая лазурное небо. Рафаэль пошел в сторону Ватикана. От церкви Санта-Сесилиа плыл низкий, густой колокольный звон. Ветер с Тибра хлестнул по лицу, и он на мгновение ощутил себя ребенком, цепляющимся за плащ отца в Урбино. И сразу же нахлынули воспоминания. Вот он, совсем маленький, умоляет отца отпустить его из мастерской. День был такой же мрачный, и малышу Рафаэлю очень хотелось оказаться в спасительном уюте и безопасности дома, подальше от запаха краски и скипидара. Теперь эти запахи составляли саму сущность его жизни. Он с горькой иронией подумал, что мастерская стала ему родным домом. Самым уютным и спокойным местом во всем Риме.

Его отец, Джованни Санти, был придворным художником при дворе урбинского герцога. Рафаэль ощутил тяжелый приступ привычной тоски при воспоминании о человеке, который привил ему любовь к рисованию, но так и не добился ни славы, ни достатка. Горячо любимый отец умер на руках сына, когда мальчику было всего одиннадцать. Теперь Рафаэль вспоминал события далекого прошлого с удивительной ясностью.

– Рафаэль, сынок, бери от этой жизни все, что сможешь… Ты очень талантлив, гораздо талантливее меня, это точно… Я дал тебе все, что мог. Теперь я умираю. Но ты должен жить дальше, ты должен идти навстречу своей великой судьбе.

– Папа, пожалуйста, позволь мне остаться! Без тебя у меня ничего не получится!

– Нет, сынок, у тебя все получится, как только ты возьмешь кисть в руки. Это самое главное. Не надейся ни на что и ни на кого, только на свой талант. Сделай так, чтобы я мог тобой гордиться, Рафаэлло! Чти память своей матери и ее любви, развивая свой дар…

Так он и поступил. Рафаэль сощурился на последний бледный луч света, прорвавшийся сквозь тяжелую тучу, и почувствовал, что у него в глазах стоят слезы. Родители оставили его слишком рано. Ни одному из них не удалось снискать успеха, который выпал на его долю, и ни один из них не видел картин, которые принесли ему такую славу. Скромный малый из Урбино написал «Обручение Пресвятой Девы со святым Иосифом», теперь хранящееся в Милане, и портрет папы Юлия – понтифик на нем как живой, люди, впервые увидевшие его, не могут сдержать возгласов удивления. Он создал собственную версию «Оплакивания Христа», после Микеланджело, для церкви в Колонне. На исполнение завета отца ушли последние двадцать лет его жизни. Только теперь, когда ему исполнился тридцать один год и пришла настоящая слава, успех и богатство, о которых он даже не мечтал, Рафаэль понял, какой пустой стала его жизнь.