В незнакомой комнате

— У меня нет адреса, нет дома, но я напишу вам адрес своей подруги.

Он дает ему адрес, после чего обмен можно считать завершенным. Вместе они пешком, по главной улице, покидают деревню, спускаясь по пологому склону к вокзалу. Их поезда отходят в разных направлениях с интервалом в несколько минут. Вокзал представляет собой домик в одну комнату и бетонную платформу на краю бескрайней зеленой равнины. Они здесь единственные отъезжающие пассажиры, единственный служащий за грязным окошком продает им билеты и, когда прибывает первый поезд, сам выходит на перрон, чтобы дать свисток. Южноафриканец поднимается в вагон, подходит к окну:

— До свидания, рад был познакомиться.

— Я тоже.

— Послушайте!

— Да.

— Почему вы всегда в черном?

— Я люблю этот цвет, — улыбается немец.

Поезд начинает медленно двигаться.

— Увидимся, — говорит Райнер, поднимая руку. Его фигура постепенно тает, отдаляясь, статичный пейзаж становится текучим и уплывает.

Он едет в Спарту, едет в Пилос. Через несколько дней после отъезда из Микен, в каком-то маленьком городке, проходя через сквер, он видит на экране стоящего в кафе телевизора взрывы бомб и пожары. Подходит ближе. Что это? Один из сидящих в кафе и смотрящих телевизор мужчин по-английски отвечает, что это война в заливе. Все ждали, ждали ее, и вот она идет, идет в двух разных точках планеты, но на одном телевизионном экране.

Он смотрит, но не воспринимает то, что видит, как нечто реальное. Слишком долгие блуждания по свету и отсутствие привязанности к месту лишили его ощущения причастности к чему бы то ни было, поэтому для него история вершится где-то в другом месте и никакого отношения к нему не имеет. Он просто проходит сквозь нее. Вероятно, ужас непосредственнее всего ощущается, когда ты дома. В этом одновременно заключается и спасение, и прискорбие. Он не несет на себе никакого морального бремени, но за отсутствие такового приходится расплачиваться бесконечной чередой засиженных мухами безликих, постоянно сменяющихся комнат, в которых он спит ночь за ночью. Но при этом все они — одна и та же комната. Чужая комната.

Дело в том, что по характеру он вовсе не склонен к странствиям, бродяжничество навязано ему обстоятельствами. Переезжая с места на место, он большую часть времени испытывает острое беспокойство, что придает всему окружающему возвышенность и яркость. Картина жизни складывается из последовательности малозначительных опасных штрихов, он не ощущает связи ни с чем, что его окружает, он постоянно боится умереть. В результате он почти никогда не чувствует себя счастливым в том месте, где пребывает в настоящий момент, что-то внутри побуждает его двигаться к следующему, и хотя у него никогда нет определенной цели, он всегда бежит прочь, прочь, прочь. Таков изъян его характера, который странствия превратили в обычное состояние.

Двадцатью годами раньше, по иным причинам, нечто похожее случилось с его дедом. После смерти жены в этом укорененном, малоподвижном человеке что-то необратимо сломалось, и он пустился в дорогу. Он объехал весь мир, побывал в самых отдаленных и неожиданных местах, гонимый не любознательностью и жаждой чуда, а горем. В домашнем почтовом ящике появлялись открытки и письма с экзотическими штемпелями и марками. Иногда он звонил, и его голос, хриплый от желания вернуться, казалось, доносился с морского дна. Но он не возвращался. Только гораздо позже, когда совсем состарился и изнемог, он приехал обратно и доживал последние годы в задней части дома, выходившей в сад. Днем он бесцельно бродил между клумбами в пижаме, с всклокоченными немытыми волосами. К тому времени рассудок его померк. Он не помнил, где побывал. Все картины, впечатления, страны и континенты, которые он посетил, стерлись из памяти. А того, чего вы не помните, словно и не существует. Сам он считал, что никогда не выходил за пределы своей лужайки. Раздражительный и скаредный в течение большей части жизни, теперь он был в целом покладистым, хотя все еще способным на вспышки иррационального гнева. Что ты болтаешь? Я никогда не бывал в Перу, я ничего не знаю об этой стране! Не пори чушь о каком-то Перу!

Он покидает Грецию две недели спустя. В течение полутора лет продолжает переезжать с места на место, потом возвращается в Южную Африку. Никто не знает, что он вернулся. Он едет из аэропорта на автобусе, держа на коленях сумку, глядя сквозь затемненное окно на город, в который снова приехал жить, и невозможно узнать, о чем он думает.

За время его отсутствия все изменилось. Белое правительство капитулировало, власть рухнула и сменила форму. Но на том уровне, где происходит повседневная жизнь, ничто не выглядит по-другому. Он выходит на автовокзале, стоит посреди движущейся толпы и пытается сказать себе, что теперь он дома, приехал домой, но этого не ощущает.

Он берет такси до дома своей подруги, которая в его отсутствие вышла замуж. Она рада видеть его, но даже при первом объятии чувствуется, каким чужим он стал для нее. Для нее и для себя. Он никогда прежде не бывал в этом доме и бродит по нему, разглядывая мебель, украшения и картины, представляющиеся ему невыносимо тяжеловесными. Потом выходит в сад и стоит под солнцем.

Подруга выходит вслед за ним.

— Какое совпадение, что ты приехал именно сегодня, утром тебе принесли почту.

Она вручает ему письмо, которое с таким же успехом могло свалиться с неба. Оно от Райнера.

Они начинают переписываться. Каждые две-три недели приходит письмо. Немец сух и придерживается фактов, он пишет о событиях собственной жизни словно бы со стороны. Вернулся в Берлин. Не женился. Начал учиться в университете, но передумал и бросил. Позднее уехал в Канаду, откуда теперь пишет, работает в лесоводческом хозяйстве, сажает деревья.

Он пытается представить, как мрачная фигура в черном, с длинными шелковистыми волосами, опускает саженцы в землю и ногами приминает землю вокруг. Он не слишком хорошо помнит его, во всяком случае внешне. Что сохранилось в памяти, так это то чувство, которое всколыхнул в нем Райнер, — ощущение неловкости и волнения. Но он не решается писать об этом, чуя нежелание другого мужчины открыто обсуждать чувства, что в некотором роде было бы проявлением слабости. Однако, каким бы откровенным ни казался Райнер в отношении фактов, его рассказам о себе недостает множества подробностей: с кем он жил в Берлине, кто оплачивал его путешествия, что погнало его в Канаду сажать деревья. Даже когда эти вопросы он ставит перед ним напрямую, Райнер каким-то образом умудряется оставлять их без ответа.

Он со своей стороны никогда не таит своих эмоций, более того, он выплескивает их слишком свободно, по крайней мере в письмах. Слова не привязаны к миру. Поэтому ему не составляет труда рассказывать Райнеру о том, каким трудным оказалось для него возвращение. Похоже, он нигде не может прижиться. Живет у подруги и ее мужа, но он незваный гость и знает, что должен съехать… Снимает комнату пополам с каким-то студентом, чувствует себя несчастным — место грязное, кишащее блохами… Через два месяца присматривает за домами в отсутствие хозяев, спит в свободных комнатах… Снимает квартиру в доме, где живет и его хозяйка. Хозяйка является к нему в любое время с тявкающим истеричным пуделем, не отстающим от нее ни на шаг, она переживает тяжелые времена, ей надо выговориться, он старается слушать ее, но у него полно своих несчастий. Ему хочется побыть одному, однако она не оставляет его в покое, а собака оставляет шерсть на полу… В какой-то момент он пишет Райнеру: как бы мне хотелось, чтобы вы приехали сюда и взяли меня в какое-нибудь дальнее путешествие. Приходит ответ, благодарю за приглашение, приеду в декабре.

«Не надо встречать меня в аэропорту, — пишет Райнер, — нет необходимости, я сам найду вас». Но он звонит в справочную, выясняет номер рейса, одалживает у друзей машину и за час до прибытия самолета уже стоит в зале прилета. Он испытывает смесь предвкушения и тревоги. Прошло два года с тех пор, как они виделись, он не знает, как все обернется.