Страница 18 из 64
И тут уголовник выхватил из левого рукава телогрейки кусок арматурного прута и врезал им офицеру по голове. Удар был секущим, прошел по касательной, лишь слегка зацепив, вдобавок спасла шапка.
Угольников бросился бежать, слыша за спиной издевательский крик мнимого локальщика:
– Ссышь, начальничек!!!
Еще один удар, теперь по затылку. Дежурный неловко крутнулся на месте и опрокинулся на спину, однако нашел в себе силы пнуть наседавшего урку. В отместку тот наотмашь врезал арматуриной офицеру по ногам, затем еще и еще…
От сумасшедшей боли туманился рассудок. Последним, что успел увидеть старший лейтенант, была зловещая улыбка Циркача. Тот скалился, обнажив темные от чифиря рандолевые [13]фиксы.
Потом резкая обжигающая боль в груди и темнота.
Стоявший все это время столбом Карпов попытался укрыться в дежурке.
Набежавшие отовсюду зеки принялись ломать дверь и выковыривать решетку на окне. Стекло разнесли вдребезги, отчего в дежурке разом похолодало. Отчетливей стали слышны крики и мат беснующихся уголовников.
Пока Карпова спасала решетка. Когда ее выломали, в оконный проем полезли страшные лица, больше похожие на обтянутые кожей черепа.
Карпов вышел из ступора и схватил швабру, которой пользовались шныри, наводя порядок.
– Не подходи!!! Понял?! Назад!!! – кричал он истошно, размахивая своим «грозным» оружием.
– Ну, здравствуй, Антрацит, – недобро выдохнул Циркач, уже влезший в окно.
Ударом штыря он разбил лейтенанту лицо. Тот дико заорал, выронил швабру и упал вслед за ней на пол, захлебываясь кровью.
Второй удар проткнул его насквозь. Удар был столь силен, что заточенная арматура вошла в дощатый пол, пригвоздив несчастного, словно жука.
Плюнув в искаженное мукой, окровавленное лицо лейтенанта, Циркач присоединился к беснующейся толпе, штурмующей локалку «козлятника» – огороженную территорию с бараком, где проживал «актив» – заключенные, сотрудничающие с администрацией.
«Козлы», чуя неизбежную расправу, кричали часовым на вышке, чтобы те открыли огонь по толпе.
А на вышках и впрямь царило беспокойство. Кое-кто, вопреки уставу, уже направлял автоматы с запретки на локалки отрядов.
В одной из них располагался барак одиннадцатого отряда, сплошь состоящего из так называемых лиц кавказской национальности. Все они имели тяжелые статьи и большие сроки за участие в бандформированиях. Сейчас эти зеки – опасные, сплоченные, по привычке сидели на корточках, бросая по сторонам быстрые колючие взгляды, оценивая ситуацию, вероятно рассчитывая на рывок в город, жилые дома которого возвышались сразу за внешним периметром. На балконах, несмотря на зиму, торчали любопытные, наслаждаясь бесплатным зрелищем.
К середине дня буйство заключенных слегка улеглось. Самопроизвольно разделившись на несколько неравных групп, зеки хаотично перемещались по зоне через сломанные ворота локалок.
Уже полегли под ударами арматурин все «козлы». Оборзевших повара и хлебореза отметелили до состояния окровавленного мяса, раздербанили зоновский ларек. Избили до смерти нескольких «бугров», напрягавших мужиков работой, разгромили клуб.
кто-то попытался сунуться к шлюзу, но с вышек открыли предупредительный огонь, и толпа отхлынула, кроя матами часовых.
Каким-то образом среди зеков прошел слух, что «хозяин» зоны полковник Десятников, прозванный жуликами Червонец, уже прибыл и находится в административном корпусе. Значит, недолго осталось ждать и спецназ.
Недаром зоновский «кум» – начальник оперчасти подполковник Степанцов по кличке Панцирь, забрался на одну из вышек и орал оттуда в мегафон – местная громкоговорящая связь почему-то не работала, – предлагая разойтись по баракам. Мол, скоро приедет прокурор и выслушает все жалобы. Его увещевания встретили смехом. Любой зек знал, что за «прокурора» обычно выдает себя какой-нибудь переодетый опер из другой зоны. Выслушает всех с сочувствующим видом и уедет. А наивные жалобщики ждут результата.
Но сегодня «прокурорами» будут бойцы спецназа. Они всех «выслушают» и всем «посочувствуют».
Самые сообразительные уже понимали, что пора спрятаться или хотя бы вернуться в бараки, накрыться подушками и матрасами – так хоть есть шанс, что спецназ, который обязательно войдет в зону, не отобьет ливер. Бить, конечно, будут и потом, но уже не так, все-таки злость сорвут на первых. Тут главное – не стать этими первыми.
Смотрящий зоны вор по кличке Фонтан и его окружение – «ближние», спровоцировавшие бунт, подались в стоящий на территории колонии храм Святого великомученика Георгия Победоносца. Они лучше всех знали, где надо прятаться от спецназовцев. Даже у этих церберов есть уважение перед храмом.
Фонтану бунт нужен был, в первую очередь, для того, чтобы окончательно не потерять лицо, потому как за утрату общака на сходке могут «дать по ушам» [14].
Смотрящим ему в любом случае уже не быть, но при этапировании в другую зону его авторитет останется на подобающем уровне. Поэтому бузу Фонтан рассматривал как личную страховку. И все же он понимал, что на сходке люди могут повернуть дело так, что бунт будет дополнительным обвинением против него. Дескать, Из-за бузы много братьев-сидельцев пострадало. Мало того, что общак потерял, еще и пацанов под пресс сунул!
Все это вор понимал, но вынужденно согласился с мнением остальных авторитетных сидельцев, что ходили у него в «ближних». Они высказались за бунт.
Циркач хоть и входил в касту блатных, но к ближнему кругу Фонтана отношения не имел. И, тем не менее, все же увязался за ними. Мешать ему не стали: каждый имеет право защищаться, как может.
Спецназ вошел в зону через шлюз, то есть с комфортом. При поддержке БТР-80 бойцы ворвались в зону.
«Бэтээр» сразу открыл огонь на поражение. Пули сбивали зеков с ног, пробивая тела насквозь, вырывая из черных бушлатов окровавленные куски ваты.
Когда уголовники увидели, что спецназовцы без щитов и дубинок, то сразу поняли: теперь отбитые почки за счастье покажутся – будут валить. Так и случилось. Рявкнул пулемет, к нему присоединились автоматные очереди.
Живущих на свободе никто не жалел. Кто ж станет жалеть каких-то заключенных?
А они в панике разбегались кто куда, да только спасения нигде не было. Одиннадцатый отряд положили полностью. Всех до единого. Видимо, их сплоченности и прошлых «заслуг» в бандформированиях опасались больше всего.
Когда спецназовцы сунулись в храм, навстречу им вышел батюшка – отец Юрий, как раз приехавший в зону перед самым бунтом. Священник был в полном церковном облачении и держал перед собой крест.
– Остановитесь! – произнес он громко.
Это подействовало на разгоряченных усмирителей бузы.
Отец Юрий продолжал:
– Люди, находящиеся в храме, под защитой Бога.
– Послушайте, как вас… – заговорил командир спецназовцев, – мы знаем, что в храме находится вся верхушка зачинщиков, это они виновны в бунте.
– В храме находятся кающиеся грешники. Если они и виновны в чем-то, то не вам их судить. Такое право есть только у Господа нашего. Или мало вам крови сегодня?
– Мы не уйдем, батюшка, – командир наконец-то нашел подходящее обращение, – не уйдем, пока не локализуем зачинщиков. Даю вам слово, что мы их не тронем.
После некоторого раздумья отец Юрий согласился.
Из храма приказали выходить по одному.
Как только кто-то появлялся, спецназовцы тут же заламывали ему руки, сгибая в три погибели лицом к самому потемневшему утоптанному снегу, и уводили в таком положении, заставляя двигаться почти бегом.
Их всех, и тех, кому посчастливилось уцелеть, закрыли в ШИЗО – штрафной изолятор, что-то вроде небольшой тюрьмы на территории самой зоны, предназначенный для наказания провинившихся заключенных. Зеки по старинке называли его БУР – барак усиленного режима.
Поскольку уцелевших оказалось не так много, то их раскидали по камерам, где отбывали наказание ранее помещенные туда. А ближе к ночи начали выдергивать по одному и жестоко избивать. Занимались этим зоновские опера из оперчасти, руководимой «кумом» – подполковником Степанцовым. Особо отличился капитан Петров, накрывший общак. Его сильные руки с рыжим волосяным покровом, с закатанными рукавами форменной рубашки, были по локоть измазаны кровью. Да и сама рубашка, пропотевшая на широкой с внушительной жировой прокладкой спине и подмышками, была в красных расплывшихся пятнах. Отчего опер, и без того отличавшийся склонностью к садизму, выглядел и вовсе устрашающе.
13
Рандолевые фиксы на зубах – это сочетание из тюремной стоматологии, практически не встречаемое в гражданской, так сказать вольной жизни. Рандоль – металл, по цвету и блеску напоминающий золото.
14
«Дать по ушам» – в воровской среде обозначает потерю статуса вора в законе.