Терапия

— Нет, — сказала Морин, — я бы не смогла бросить бедного старого Беду. Что он будет без меня делать? Совсем свихнется.

— Но ты же имеешь право на счастье, — заметил я. — Не говоря уже обо мне.

— С тобой, Пузан, все будет в порядке, — улыбнулась она.

— Мне нравится твоя уверенность. Я признанный невротик.

— А по-моему, ты вполне здравомыслящий человек.

— Это потому, что я снова с тобой.

— Было так хорошо, — призналась она. — Но, как и паломничество, это словно остановка во времени, когда обычные жизненные правила не действуют. Когда я вернусь домой, я снова стану женой Беды.

— Брак без любви!

— Без секса, возможно, но не без любви, — сказала Морин. — И я, между прочим, действительно вышла за него, чтобы быть с ним и в горе и в радости.

— Ты никогда не думала его бросить?

— Нет, никогда. Видимо, меня так воспитали. Для католиков развод вещь немыслимая. Я знаю, сколько горя это принесло многим людям, но у меня все получилось удачно. Упрощает жизнь.

— Одним решением меньше принимать.

— Вот именно.

Мы немного помолчали. Морин сорвала и пожевала травинку.

— А ты никогда не думал о том, чтобы попытаться помириться с женой? — спросила она.

— Нет смысла. Она все решила.

Разумеется, за эти недели я успел во всех подробностях рассказать Морин о разрыве с Салли, и она слушала с неподдельным сочувствием и интересом, но никого не стала осуждать.

— Когда ты в последний раз с ней виделся? — спросила Морин.

Я посчитал: выходило около трех месяцев.

— За это время ты мог незаметно для себя очень измениться, — сказала Морин. — Ты сам говорил, что весной был немного не в себе.

Я признал, что это правда.

— Салли тоже могла измениться, — продолжала Морин. — Может, она ждет, что ты сделаешь первый шаг.

— Содержание писем ее адвоката говорит совсем о другом, — сказал я.

— Это ничего не значит, — убеждала Морин. — Адвокатам платят, чтобы они угрожали.

— Верно, — согласился я. Я вспомнил довольно неожиданный звонок Салли перед моим отъездом из Лондона. Если бы я так не торопился в дорогу, то мог бы истолковать ее тон как примирительный.

Мы сидели и разговаривали, пока не село солнце, а потом поужинали в ресторане на пляже, который казался выстроенным из обломков дерева, выброшенных морем. Мы выбрали рыбу в огромном аквариуме, и нам приготовили ее на углях. Ни одно блюдо, подаваемое в «Рейес католикос», и в подметки не годилось этой рыбе. Возвращались мы в темноте, и где-то посреди голой равнины я остановил машину и потушил фары, и мы вышли посмотреть на звезды. Вокруг на мили не было ни искусственного освещения, ни источников загрязнения атмосферы. Млечный Путь протянулся по небу с востока на запад, как бледный, мерцающий поток света. Я никогда не видел его так ясно.

— Боже! — восхитилась Морин. — Какое чудо. Наверное, в давние времена его можно было видеть таким отовсюду.

— Древние греки считали, что это путь на небеса, — сказал я.

— Неудивительно.

— Некоторые ученые полагают, что задолго до христианства существовало своего рода паломничество: люди шли за Млечным Путем, сколько могли пройти.

— Господи, откуда ты все это знаешь, Пузан?

— Вычитываю в словарях. Привычка.

Мы вернулись в машину и быстро поехали в Сантьяго, почти не разговаривая, сосредоточившись на дороге, которая летела перед нами в свете фар. В «Рейес католикос» мы быстро уснули, обнявшись, слишком усталые или слишком опечаленные, чтобы заниматься любовью.

На пароме у меня было предостаточно времени, чтобы подумать над советом Морин, и к моменту швартовки в Портсмуте я решил попытать счастья. Позвонил Салли, чтобы убедиться, что она будет на месте, и не мешкая поехал прямо в Холлиуэлл. На скрежет шин по гравию подъездной дорожки Салли открыла парадную дверь. Подставила для поцелуя щеку.

— Ты хорошо выглядишь, — сказала она.

— Я был в Испании, — ответил я. — Прошелся пешком.

— Пешком! А как же твое колено?

— Похоже, оно наконец-то прошло, — сказал я.

— Прекрасно. Заходи, расскажи обо всем поподробнее. Я приготовлю чай.

Как хорошо было оказаться дома — я по-прежнему думал о нашем особняке как о доме. С гордостью окинул взглядом кухню, радуясь стройным линиям дизайна и удачно подобранным цветам. Салли, похоже, тоже находилась в отличной форме. На ней было красное льняное платье с длинной юбкой с разрезом, сквозь который то и дело мелькала ее загорелая нога.

— Ты и сама хорошо выглядишь, — заметил я.

— Спасибо, так и есть. Ты приехал забрать какие-то свои вещи?

— Нет, — ответил я, в горле у меня внезапно пересохло. Я прокашлялся. — Вообще-то я приехал поговорить. Я подумал, Сал, может, мы могли бы снова попытаться зажить вместе. Что скажешь?

Вид у Салли сделался смятенный. Именно это слово точно характеризовало выражение ее лица: смятение.

— Нет, Пузан, — ответила она.

— Я не имею в виду прямо сейчас. Какое-то время мы могли бы пожить в этом доме вместе на условиях раздельного проживания. В любом случае в разных спальнях. Посмотрим, что из этого выйдет.

— Боюсь, это невозможно, Пузан.

— Почему? — спросил я, хотя уже заранее знал ответ.

— Есть другой человек.

— Ты сказала, что никого не было.

— Ну, тогда не было. А теперь есть.

— Кто он?

— Коллега. Ты его не знаешь.

— Значит, ты уже давно с ним знакома?

— Да. Но мы не… мы не были…

Впервые Салли как будто не могла подобрать слов.

— Мы стали любовниками только… только совсем недавно, — наконец проговорила она. — Раньше это была просто дружба.

— Ты мне об этом не рассказывала, — упрекнул я.

— Ты не рассказывал мне про Эми, — ответила она.

— Откуда ты узнала про Эми? — спросил я. Голова у меня шла кругом.

— Ой, Пузан, да все знают про тебя и Эми!

— У нас были платонические отношения, — заявил я. — По крайней мере, пока ты не бросила меня.

— Знаю, — сказала Салли. — Когда я ее увидела, то так и подумала.

— Этот парень с работы, он женат? — спросил я.

— Разведен.

— Понятно.

— Возможно, мы поженимся. Полагаю, что это изменит условия соглашения о разводе. Вероятно, тебе не придется давать мне столько денег. — Она вымученно улыбнулась.

— А, да пошли они, эти деньги… — сказал я и покинул этот дом навсегда.

Разумеется, удар был страшный — мое тщательно подготовленное предложение о примирении отвергли, дали вторичную отставку, зарубили на корню, засунули мне назад в глотку даже раньше, чем я успел его изложить. Но, продираясь по М1 сквозь карликовые леса дорожных конусов, я начал различать положительную сторону случившегося. Было ясно, что Салли стала склоняться к этому типу много лет назад, какими бы в действительности ни были их отношения. Она бросила меня вовсе не потому, что скорее готова была остаться в одиночестве, чем моей женой, как думал я с момента установления невиновности Бретта Саттона. Меня это, на удивление, утешило. Восстановило самоуважение.

Однако удары на этом не закончились. Когда я добрался до Лондона и вошел в свою квартиру, то обнаружил ее совершенно пустой. Вынесли все подчистую. Не осталось ничего, даже лампочек и карнизов для штор. Стулья, столы, кровать, ковры, посуда и столовые приборы, одежда и постельное белье — все исчезло. Единственное, что осталось, — мой компьютер, аккуратно поставленный посреди голого бетонного пола. Любезный жест со стороны Грэхэма: как-то раз я объяснил ему, насколько ценно для меня содержимое жесткого диска, он не знал, что перед отъездом в Испанию я поместил коробку с дискетами, на которые скопировал свои материалы, в банк. Не знаю, как он со своими дружками попал в квартиру, потому что дверь они не повредили и, уходя, аккуратно заперли ее. Вероятно, Грэхэм снял отпечатки с моих ключей, когда я выходил в туалет, — на кухне у меня всегда висел запасной комплект. Или возможно, он просто взял их на время, а я не заметил. Как выяснилось, однажды утром они приехали с грузовым фургоном и даже имели наглость попросить в полиции специальное разрешение парковаться у здания, пока будут перевозить обстановку моей квартиры по какому-то мифическому адресу.