Страница 8 из 43
— А ты где ночевала?
— Нашла место.
— У Финни в машине?
— Нет, не у Финни. Знаешь же, что больше там не останусь. Ни на одну ночь там больше не останусь.
— А куда ты пойдешь?
— А ты где ночевал?
— Я ночевал в бурьяне, — сказал Френсис.
— А я койку нашла.
— Да где, черт возьми, где?
— У Джека.
— Я думал, ты больше не любишь Джека и Клару.
— Не скажу, что они мои любимцы, но койку они мне дали.
— Это хорошо с их стороны.
Подошел Махоня со второй чашкой кофе и сел напротив Элен. Махоня был толстый, лысый и целыми днями жевал незажженную сигару. В молодости он занимался стрижкой, но когда его жена вынула все их деньги из банка, отравила его собаку и сбежала с парикмахером, которого Махоня, за счет усердия и тупейного таланта, вытеснил с рынка, Махоня запил и кончил бродягой. Однако гребенку и ножницы он носил с собой в доказательство того, что талант его — не вымысел пропойцы, и стриг бродяг за пятнадцать центов, иногда за десять. Он и в приюте продолжал стричь — уже бесплатно.
В 1935 году, вернувшись в Олбани, Френсис познакомился с Махоней, и они не просыхали месяц. А несколько недель назад, когда Френсис снова появился в городе, чтобы регистрироваться за демократов — по пять зеленых за фиктивную душу, — пути его с Махоней вновь пересеклись. Избирательная кампания принесла Френсису 50 долларов и еще 55 осталась должна — но на эти рассчитывать не приходилось. А Махоня теперь был в завязке и полон энергии — заведовал хозяйством в приюте у Честера. Теперь он стал смирным, не пил и не пел, как прежде. Френсис сохранил к нему доброе чувство, но считал его эмоциональным калекой: да, трезв, но какой ценой?
— Видал, кто играет в «Позолоченной клетке»? — спросил Махоня.
— Я газет не читаю.
— Оскар Рио.
— Наш Оскар?
— Он самый.
— Что он делает?
— Бармен-певец. Докатился, а?
— Оскар Рио, который выступал по радио? — спросила Элен.
— Тот самый, — подтвердил Махоня. — Фарт свой пропил, но теперь завязал, работает в баре. Не то, что было, конечно, но хотя бы жив.
— Мы с ним и с Махоней дня три гудели в Нью-Йорке. Так, Махоня?
— Если не неделю, — сказал Махоня. — Счет дням потеряли. Но спел он миллион раз и в каждом месте, где пили, садился за рояль. Такого музыкального выпивохи я в жизни не встречал.
— И я когда-то пела его песни, — сказала Элен. — «Возлюбленный индиец», «Джордж, мой пирожок» и эту красивую, протяжную: «С тобой под персиковым деревом». Он сочинял душевные и добрые, я их все пела, когда еще пела.
— Я не знал, что ты пела, — сказал Махоня.
— Я безусловно пела и превосходно играла на фортепьяно. Пока был жив отец, я училась классической музыке. В Вассаре [5].
— Альберт Эйнштейн был в Вассаре, — сообщил Руди.
— Черт ненормальный, — сказал Френсис.
— Он там речь произносил. Я читал в газете.
— Это могло быть, — сказала Элен. — Там все выступают. Вассар — один из трех лучших институтов в мире.
— Надо пойти проведать Оскара, — сказал Френсис.
— Без меня, — сказал Махоня.
— Нет, — сказала Элен.
— Почему? — спросил Френсис. — Боишься, напьемся, если зайдем поздороваться с приятелем?
— Этого я не боюсь.
— Тогда пойдем. Оскар хороший малый.
— Думаешь, он тебя помнит? — спросил Махоня.
— Может, помнит. Я его помню.
— И я.
— Так пошли.
— Я пить не буду, — сказал Махоня. — Я два года не был в баре.
— Там есть лимонад. Лимонад тебе разрешают?
— Бар, надеюсь, не дорогой? — спросила Элен.
— Смотря что пьешь, — сказал Махоня. — Цены обычные.
— Публика чванливая?
— Бар как бар, в старинном духе. Но половина выручки — от богатых пижонов, которые ходят туда повидать дно.
К ним бодро подошел его преподобие Честер — рот благодушным полумесяцем, широкую грудь расперло добротой — и вручил Френсису пару серых шерстяных носков.
— Примерь.
— Спасибо вам за носки.
— Они хорошие, теплые.
— Как раз то, что нужно. Мои совсем сносились.
— Молодец, что не пьешь. И выглядишь сегодня свежее.
— Это у меня маска для Хэллоуина.
— Не надо себя принижать. Не теряй веры.
Открылась входная дверь, и в проеме возник худенький молодой человек с рыжими вихрами и в бифокальных очках. На нем было синее пальто размера на два меньше положенного. Он стоял прямо под лампой, не отбрасывая тени, и держался за дверную ручку.
— Дверь закрой! — крикнул Махоня.
Молодой человек сделал еще шаг и захлопнул дверь. Испуганный кроличий взгляд его бегал по помещению, лицо было как треснутая тарелка.
— Кранты ему, — сказал Махоня.
Священник решительно подошел к двери, остановился вплотную к пришельцу, вгляделся, принюхался.
— Ты пьян.
— Пару всего принял.
— Э, нет. Это уже через край.
— Честное слово, — сказал молодой человек. — Две бутылки пива.
— Где ты взял деньги на пиво?
— Один там отдал мне долг.
— Ты попрошайничал.
— Нет.
— Ты бездельник.
— Я только выпил чуть, ваше преподобие.
— Складывай вещи. Я сказал тебе: в третий раз этого не потерплю. Артур, дай его чемоданы.
Махоня встал из-за стола и поднялся наверх, где обитала временно горстка тех, кто разбирался со своей жизнью. Священник и Френсису предложил остаться — если он просохнет. У него будет чистая постель, чистая одежда, трехразовый харч и теплая комната на двоих с Христом, покуда он будет решать для себя вопрос: «Что дальше?» Рекорд миссии принадлежал Махоне: восемь месяцев житья, а с четвертого — заведующий хозяйством, столь стоек он был в воздержании. Не пей, не кури наверху (пьяные пожароопасны), неси свою трудовую ношу и подымешься тогда, непременно подымешься в сияющие объятия Бога праведного. Кухонные добровольцы прервали работу и с торжественной жалостью пришли наблюдать изгнание молодого многообещающего собрата. Махоня спустился с чемоданом и поставил его у двери.
— Махоня, дай сигаретку, — сказал молодой человек.
— У меня нет.
— Ну скрути тогда.
— Говорю, нет у меня табаку.
— А-а.
— Ты должен уйти, Рыжик, — сказал священник.
Элен встала, подошла к Рыжику и протянула ему сигарету. Он взял ее, ничего не сказав. Элен зажгла спичку, дала ему прикурить и вернулась на место.
— Мне некуда идти, — сказал он, выдув дым мимо священника.
— Надо было подумать об этом до того, как начал пить. Ты своеволен, молодой человек.
— Мне чемодан даже некуда деть. И я забыл наверху карандаш и бумагу.
— Чемодан оставь здесь. За карандашом и бумагой придешь, когда из тебя выветрится отрава и ты сможешь говорить о себе как разумный человек.
— Штаны там остались.
— Никуда они не денутся. Никто твоих штанов не возьмет.
— Можно выпить чашку кофе?
— На пиво деньги нашлись — найдутся и на кофе.
— Куда мне идти?
— Не имею представления. Приходи трезвый, получишь еду. А теперь — ступай.
Рыжик взялся за ручку, открыл дверь, шагнул за порог. Потом вернулся и показал на чемодан:
— У меня там сигареты.
— Так забери их.
Рыжик расстегнул ремень на чемодане и, порывшись, достал пачку «Кэмела». Потом снова стянул чемодан ремнем и выпрямился.
— Если я завтра приду?..
— Завтра и посмотрим, — сказал священник, открыв дверь, и вытолкнул молодого человека в темноту.
— Штаны мои не потеряйте, — крикнул Рыжик в стекло затворившейся двери.
Френсис в новых носках первым вышел из приюта, первым тревожно заглянул за угол, где со вчерашнего вечера, все так же прислонясь к стене, сидела Сандра: ночь зашила ей глаза, как дневной птице. Френсис тронул ее твердым пальцем, она пошевелилась, но глаз не открыла. Он поглядел на полную луну — серебряный уголь, который освещал эту ночь для кровящих женщин и пенногубых безумцев, а его согревал — его же собственной огромной тенью, мостившей ему путь. Когда Сандра пошевелилась, он прикоснулся к ее щеке тыльной стороной руки и ощутил ледяной холод ее тела.
5
Вассар — респектабельный колледж в Покипси, штат Нью-Йорк, первоначально — женский.