Страница 43 из 43
Он не в силах закрыть глаза и поэтому задумается о том, что он теперь может делать. Потом решит, что не способен выбрать между всеми открытыми для него возможностями. Теперь он уверен только в том, что живет в мире, где события сами решают за себя, и единственное, что может человек, — это находиться в одном прыжке от их непостижимости.
Он увидел Джеральда, запеленутого в серебристую паутину могилы; потом видение растаяло, как звезды, и он не мог припомнить даже цвет его волос. Он увидел всех женщин, которых стало трое, а потом их невозможное объединение тоже растаяло, и остался только прекрасный рот Катрины, произносивший не столько слова, сколько их немые очертания; и тогда он понял, что оставляет позади больше, чем город и набравшуюся за его век галерею трупов. Он оставлял позади даже яркое воспоминание о шрамах на душе Элен.
Когда поезд замедлил ход, чтобы набрать воды, в вагон вскарабкался Клубничный Билл. Для бродяги, умершего с кашлем, он выглядел довольно нарядно: полотняный костюм в синюю полоску, соломенная шляпа и туфли цвета нового бейсбольного мяча.
— При жизни ты так хорошо не выглядел, — сказал ему Френсис. — Смотрю, тебе там неплохо.
По прибытии каждому придают портного-итальянца, объяснил Билл. Но скажи мне, друг, от чего ты бежишь на этот раз?
— Всё от той же своры, — сказал Френсис. — От полицейских.
Никаких полицейских нет, сказал Билл.
— Может, до рая еще ни один не добрался, но здесь они меня заманали.
Не гонятся за тобой полицейские.
— Ты точно знаешь?
Буду я морочить такого человека, как ты?
Френсис улыбнулся и стал напевать песню Руди о крае, где синяя птица поет. Он выпил последний глоток виски «Зеленая река», показавшегося теперь прохладным и освежающим. И подумал о чердаке Энни.
Отличное место, сказал ему Билл. У них там койка в углу, рядом с твоим сундуком.
— Я видел его, — сказал Френсис.
Френсис подошел к двери вагона и бросил пустой бутылкой в луну, бросок был с подкруткой, и она ушла в сторону восходящего солнца. Плывя в небе, бутылка с луной заиграли душевную музыку, как банджо, и божественная их игра побуждала Френсиса спрыгнуть с поезда и искать убежища под святой фелановской кровлей.
— Слышишь эту музыку? — сказал Френсис.
Музыку? Я бы не сказал.
— Банджо. Очень приятное банджо. Это бутылка от виски играет. Бутылка и луна.
Тебе виднее, сказал Билл.
Френсис опять прислушался к луне и бутылке и услышал их еще явственнее. Если ты услышал такую музыку, незачем больше лежать. Можно встать с этой койки, подойти к заднему окну мансарды и посмотреть, как гоняет голубей Джейк Бекер. Голуби носились над всем кварталом, сукины дети, кругом, кругом, кругом, а Джейк, бывало, свистнет — и возвращаются в клетки. Черт-те что.
— Что тебе сделать на второй завтрак? — спросила Энни.
— Я не привереда. Сандвич с индейкой — в самый раз.
— Чаю еще хочешь?
— Этого чаю я всегда хочу, — сказал Френсис.
Чтобы его не увидели, он держался от окна подальше, когда смотрел на голубей или с другого конца чердака наблюдал за игрой в футбол на школьной спортивной площадке.
— Если тебя не увидят, все обойдется, — сказала ему Энни.
Она меняла ему постельное белье два раза в неделю, повесила бежевые занавески и купила пару черных штор, чтобы по вечерам он мог читать газету.
Но нужды в чтении он больше не испытывал. В голове не осталось мыслей. Если мысль появлялась, то оседала на мозге, как утренняя роса на каменной равнине. Солнце уничтожало росу, и только ее следы оставались на камне. А камню эти следы не нужны.
Вопрос состоял в том, дознаются ли они, что спину человеку сломал Френсис. Ищут ли его? Или делают вид, что не ищут? В сундуке он нашел старый тренировочный свитер и носил его с поднятым воротом, чтобы скрыть лицо. Еще он нашел пилотку Джорджа Куинна — она придавала ему военный вид. В армии он дослужился бы до нашивок, медалей. Дисциплина всегда была ему по душе. Никому не придет в голову разыскивать его в пилотке Джорджа.
— Френ, ты любишь желе? — спросила Энни. — По-моему, я никогда не делала тебе желе. Да и не помню, продавали тогда «Джелл-О»?
Если его разыскивают, тогда кончен бал. Погасли свечи. Он отправится туда, где тепло, где не надо больше бежать от людей и прятаться от погоды.
Эмпирей — область вовсе не пространственная, он не движется, и у него нет полюсов. Он обнимает светом и любовью primum mobile [20], отдаленнейшее и быстрейшее из материальных небес. В primum mobile являют себя ангелы.
Но если его не разыскивают, он как-нибудь скажет Энни (у нее уже была такая мысль, это он понял) насчет того, чтобы поставить койку в комнате у Данни, если все точно утрясется и образуется.
В этой комнате у Данни места было много.
И утром там солнечно.
Славная у него комната.
20
Перводвигатель (лат.).