Страница 4 из 11
Итак, как публичный политик он, скорее, потерпел поражение. В России не любят, когда слишком много болтают. А властных полномочий ему никто не собирался давать. Необходимо было искать новое приложение своих сил.
Купец в эпоху концессий
При Александре II в кратчайшие сроки делались огромные состояния. Прежде дворяне считали зазорным заниматься бизнесом, выходцы из первенствующего сословия служили государю на бранном поле или, на худой случай, в канцелярии. Теперь правоведы, путейцы, лицеисты – выпускники привилегированных дворянских учебных заведений ринулись в учредительство, прежде всего железнодорожное. У них множество связей в министерствах и при дворе. Они знали, как написать устав акционерного общества, как подать жалобу в суд, они были близки к молодым реформаторам из окружения императора. На рынке стали активно действовать иностранцы.
В результате дельцы николаевского времени, в том числе и Кокорев, оказались в дураках. Большинство бывших откупщиков разорилось, часть отошла от дел.
Но Василий Александрович не сдается. Он строит железные дороги, торгует битой птицей, разводит племенной скот, возводит оптовые склады, сдает дачные участки, занимается страховым делом, покупает и продает пароходства. Он создает Общество Волго-Донской железной дороги, Закаспийское торговое товарищество, Северное страховое общество, Российское общество пароходства и торговли, Общество пароходства «Кавказ и Меркурий», солеваренный завод в Соликамской, эксплуатирует золотые копи в Сибири, основывает Северное телеграфное агентство, Горно-Уральскую железную дорогу, Московский Купеческий банк. Но больше всего его занимала бакинская нефть.
В начале века крестьянин покупал соль и водку, к концу века стали покупать еще и керосин, который стал новым предметом массового спроса. Свечу и лучину заменяет керосиновая лампа.
Первую скважину пробурили американцы в Пенсильвании в 1859 г. В России Кокорев догадался, почувствовал раньше всех: на рынок пришел новый товар. В том же году Василий Александрович заложил керосиновый завод под Баку. Он нанял техническим консультантом самого Дмитрия Менделеева, построил трубопровод, организовал перевозку керосина нефтеналивными судами.
В сущности, именно Менделеев и Кокорев придумали русскую нефтехимию. Дело требовало новых и новых вложений. Но русская таможенная политика строилась чудовищно глупо: американский керосин стоил дешевле бакинского. А когда появилась первая прибыль, появился сильный конкурент – компания Нобеля. Посеянное Кокоревым пожал алчный швед.
Новые затеи требовали огромных денег, которых в России чувствовался недостаток; они имелись или у иностранцев, или в казне. Василию Александровичу нет доступа ни в ложи Михайловского театра, ни в отдельные кабинеты ресторана «Донон». Там теперь решаются судьбы железнодорожных концессий и оборонных заказов. Старозаветное московское купечество тоже косится на Василия Александровича – слишком разбрасывается, суетится, стремится быть на виду.
И к концу 1860-х годов Кокорев – фактически банкрот. Ему 40. Его ожидают позор и долговая тюрьма.
Он должен казне огромную сумму. Ему отказывают в обещанных кредитах. Он продает за бесценок свою картинную галерею («Всадница» Брюллова, картины Айвазовского, Тропинина и пр.), расстается с паями и акциями большинства компаний.
Новый шанс
Грустный приходит Кокорев к своей старушке матери, проживавшей в Москве на покое. Матушка видит: сын в тоске-кручине, начинает расспрашивать: «Что да как?» Сын рассказывает: дело плохо. Матушка и говорит: «А разбей, Васенька, мою копилку. Помнишь, ты мне все прежде к праздникам и к именинам деньги присылал. Так я их не тратила, а в копилку складывала». Как ни сопротивлялся коммерции советник, разбила матушка копилку, и оказалось там 75 тысяч рублей. Кокорев добавил из своих, внес пай и его избрали в 1870 г. председателем правления нового Волжско-Камского банка. И тут, наконец, ему улыбнулась удача. Он снова оказался на плаву.
Волжско-Камский банк – совершенно новый для России тип кредитного учреждения. Он не вкладывался в ГКО (государственные краткосрочные облигации, памятные нам по 1990-м – Л. Л.), не спекулировал иностранной валютой, не занимался размещением портфельных инвестиций. Он строился на прочной купеческой основе. Главной торговой артерией России издавна служила Волга и ее притоки, по ним шли грузы в столицу и на экспорт. Главным русским товаром становился хлеб. Нужда в кредите огромная. Помещики брали деньги под урожай, купцы – под будущие сделки, судовладельцы – под фрахт…
А банков не было, деньги давали под честное слово. Волжско-Камский банк перевел всю систему частного кредита на цивилизованную основу. Его конторы открылись на главных пристанях, он быстро стал крупнейшим коммерческим банком страны и оставался им до революции [7] .
Между тем, неудачная для Кокорева эпоха реформ заканчивается. В воскресенье 1 марта 1881 г. народоволец Гриневицкий смертельно ранил себя и императора Александра II. Мало кто оплакивал Царя-Освободителя. Итоги реформ неутешительны. И крестьяне, и помещики разорены. Деньги, полученные за освобождение крестьян, потрачены дворянами в парижских кафешантанах, за рулеткой Монте-Карло, хранятся в иностранных банках.
В результате реформ выиграли немногие и не лучшие. Коррупция пронизала двор и высшее чиновничество.
Новый император Александр III обещает навести в стране порядок. Среди тех, кто больше всего приветствует смену власти – Василий Кокорев.
Ему казалось, что все его прошлые неприятности в делах связаны именно с неудачными реформами. Молодых реформаторов 1860-х он называл «они» – «те народопочитатели, которые устраивают Россию по иностранным сочинениям и по своим личным соображениям, не простирающимся далее этажей Невского проспекта», те, кем «руководило желание изобразить из себя единственных и необходимых людей, знающих какую-то финансовую науку, которую якобы никто кроме них не знает. В деле финансовом мы пали духом и, наконец, до того приубожились, что во всех действиях наших выражается лишь одно рабоподражательное снятие копий с европейских финансовых систем и порядков» [8] .
Мысли Кокорева – защита отечественного товаропроизводителя от иностранной конкуренции, активное вмешательство государства в железнодорожное строительство, дешевый кредит для помещиков – реализуют новые министры финансов Остроградский и Витте.
Но самому Кокореву уже не удалось воспользоваться итогами изоляционистского реванша. 23 апреля 1889 г. он умер, и его единоверцы, поморы, выделявшиеся на фоне столичной толпы необычными старорусскими одеяниями, вынесли из роскошного особняка на полотенцах дубовый гроб, долбленый, без единого гвоздя, и на руках донесли до Малой Охты. Фамильное захоронение Кокоревых до сих пор сохранилось в восточном углу Малоохтинского кладбища.
Некрологи были немногочисленны и немногословны. Сын предпринимательство бросил, стал дворянином, служил в гвардии. Дочь вышла замуж за крупного чиновника. И только вдова вплоть до смерти сохраняла память о муже – давала огромные деньги петербургской поморской общине [9] . Сегодня имя Василия Кокорева помнят только историки.
Между тем, Василий Кокорев – настоящий русский гений. Время то улыбалось ему, то обходилось жестоко. Но он не изменил себе, не разорился, не сдался. Ему принадлежало множество новаторских деловых начинаний. Он создал десятки тысяч рабочих мест. Был предприимчив и деловит, как любой «титан» Драйзера. Родись в Америке, кончил бы великим капитаном индустрии. В России его смерть почти никто не заметил. Остались нефтепромыслы Баку, церкви, приюты, дома, железные дороги, крупнейший в стране частный банк.
Колониальщики [10]
Немногие магазины сохранили в советское время память об именах прежних владельцев. Но и в Ленинграде, и в Москве гастрономы на Невском и улице Горького по традиции называли «Елисеевскими». И хотя ассортимент их к началу 1980-х годов мало отличался от других продмагов с их тремя сортами колбасы и двумя – сыра, а жители уже не могли помнить, чем здесь торговали до 1917 г., память о бывших хозяевах странным образом держалась.