Повинная голова

Кон еще раз сплюнул. Зачем явился сюда этот бретонец с лицом святого, которое он тщетно пытается скрыть под дикарской раскраской? Для покаяния уже слишком поздно, для человечности рано.

XX. Наставник

Они вернулись к мотоциклу, оставленному у дороги, и отправились ночевать на пески Фионы, а старая грозовая туча, три дня собиравшаяся с силами, наконец разразилась злобным рокотом где-то над Океаном, словно досадуя, что не может попасть в какую-то намеченную на суше цель. Воздух заполнили желтые джунгли зарниц — они ветвились на небе, уходя корнями в Океан. Закатное солнце застряло в теле небесного спрута, покрытого черными вздутиями: ничто, казалось, не могло их прорвать и выпустить оттуда чернильную жидкость. Неподвижная туча распласталась на небосводе, словно на одре страдания, не в силах освободиться от того, кого носила во чреве и кто именовался Тахуэ, бог нескончаемых вод. Меева, прислонясь к дереву, расчесывала волосы, более прекрасные в глазах Кона, чем все небесные феерии. Далекие молнии и внезапные медные вспышки в том месте, где застряло солнце, озаряли лицо Меевы древнейшими земными отсветами. Широкий испанский черепаховый гребень играл янтарными бликами, и каждый его взмах, мерные движения руки и пальцев приносили Кону успокоение, какое дарит тревожным натурам вечность, заключенная в мгновениях счастья. Над невидимой деревней, наполнявшей лес детскими голосами и предвечерним собачьим лаем, летал большой оранжево-зеленый воздушный змей, если только это не был крылатый вестник ночей без рассвета, о котором говорится в легенде о Ваиарао.

Меева пела. Кон с удивлением узнал песнь о божественных предках арий [38], которую он слышал лишь однажды — ее исполнил специально для него доктор Хортег из Смитсоновского института в Вашингтоне:

Генеалогическое древо насчитывало больше сотни ветвей, и Меева перечислила их все до одной, вплоть до последнего родившегося младенца, чье имя запрещалось произносить, дабы не пробудить зависть царствующих богов.

— Где ты это выучила?

— На Туамоту, где же еще?

— Они там еще поют это утэ?

— Нет, конечно. Меня немецкий попаа научил. У него в стране знают наши утэ. Их изучают в университетах, где все надежно сохранено.

Кон чуть не плакал, но слезы были единственной сферой, где он неукоснительно соблюдал обет воздержания.

Назавтра в Хитиаа, куда они приехали к полудню, им пришлось стать свидетелями китайской трагедии. Молодой лавочник, бледный как смерть, без малейших признаков восточной флегмы на искаженном лице, шагал в наручниках между двух жандармов. Он тяжело ранил ножом молодую жену в первую брачную ночь.

Юная китаяночка использовала пузырь с кровью цыпленка, подменив им девственность, давным-давно утраченную под кокосовыми пальмами, но муж случайно это заметил. Теперь он шел в тюрьму с ошеломленным видом, какой бывает у мужчин, когда они, на миг поднявшись над собой и совершив невероятный поступок, возвращаются спустя какое-то время к своим обычным масштабам.

В Хитиаа, на террасе «Флоры», Кон обнаружил на столике старый номер парижского «Фигаро». Он заколебался, пытаясь устоять против искушения, но потом все-таки протянул руку к жалу змеи. Однако он с радостью узнал, что Христа пока не нашли. Две тысячи лет Его просто ждали, теперь Его активно разыскивали. Префектура полиции информировала граждан о том, что «977 подростков были задержаны для установления личности и переданы властям как незаконные иммигранты». Кон развеселился. Главной заботой державных властей было уничтожить Христа в зародыше, до того как он станет для них опасен. Остальное человечество здраво полагало, что мысль о присутствии Христа среди людей есть просто бред, крамола и богохульство. Оказавшись в отделе установления личности при префектуре полиции, Он выдал себя за израильтянина и всю ночь бормотал молитвы на иврите, уверенный, видимо, что они не станут искать Иисуса среди евреев, ибо, следуя их логике, Он вряд ли захочет опять явиться на землю в этом качестве. Во всяком случае, они немало потрудились, чтобы отбить у него такую охоту. Истинная причина преследования евреев на протяжении двадцати веков была вовсе не в том, что они распяли Христа. Просто власти не могли простить проклятой нации, что она породила этого смутьяна.

Меева пила кока-колу.

— Скажи, Чинги, как так получается?

— Что получается?

— Мы уже четыре дня ездим на мотоцикле, и ты ни разу не заливал горючее.

— Какое горючее? Это же электрическая «хонда». Я тебе сто раз говорил.

— Ты никогда не заправляешься. Это не по-людски.

— Не по-людски, не по-людски! А что, по-твоему, по-людски?

Он бросил на стол деньги. Потом решил признаться. Не столько для того, чтобы удовлетворить любопытство Меевы, сколько для собственного удовольствия.

— Объяснить тебе? Все очень просто. Мы придумали одну штуку вместе с другими учеными. Мы сообразили, что душа, наша душа, — это энергия, и она улетучивается, когда человек умирает. Короче, энергия разбазаривается, а ее можно сберечь. И вот мы изобрели способ ее ловить. Получили бесплатную энергию, которая никогда не истощается. Засовываешь душу в мотор, и он работает до скончания времен. Раньше это был процесс исключительно духовный, а мы поставили дело на научную основу. Мой мотоцикл первый, я еще пока не получил патент, но это не важно. Отсюда и выражение «тигр в моторе». Душа. Я ее отлавливаю, не даю ей затеряться и заставляю служить человеку. У меня и электробритва, и зубная щетка работают на душе. Что-то вроде вечного двигателя. Пошли?

Меева пожала плечами.

— Дурак ты, Чинги!

Она с достоинством уселась сзади на мотоцикл, обнажив красивые сильные ноги почти до того места, где это становилось действительно интересно.

В Хитиаа была школа скульптуры и живописи, основанная неким англичанином, дабы создать в искусстве особую полинезийскую традицию, для которой Гоген, так сказать, подготовил базу. Паава, директор школы, из кожи вон лез, чтобы сфабриковать таитянские традиции народного творчества, которые можно будет потом использовать в интересах туризма. Это позволит собрать наконец средства для модернизации острова и навсегда покончить с пережитками первобытного прошлого и примитивизмом.

В школе обучались человек двадцать, в основном китайцы. По восемь часов в день они копировали картины Гогена и Руссо Таможенника так называемого мексиканского периода или разрабатывали собственные темы, черпая вдохновение главным образом в масках и идолах из книги Жана Гиара об Океании.

Паава, один из культурных столпов острова, был толстый полинезиец, чьи предки некогда приплыли сюда из Англии и Сербии и чья настоящая фамилия была Павелич. Однако лицо его имело все признаки маорийской крови, ибо его мать была настоящей таитянкой, причем очень типичной, возглавлявшей в течение двадцати лет лучший местный ансамбль народных танцев. Если на Таити снимался фильм, ее почти всегда приглашали участвовать в съемках. Паава сам начинал как танцор в труппе матери, пока его не заметил некий лорд, который в него влюбился и увез с собой в Англию, где дал ему образование, увенчанное тремя годами Кембриджа. Именно там, в Кембридже, Паава и открыл для себя сокровища полинезийской цивилизации и вернулся на Таити с благословения и при материальной поддержке своего покровителя, пройдя перед этим двухлетнюю стажировку в Оахаке, в Мексике, в знаменитой мастерской Саймонса, где создавались лучшие произведения искусства доколумбовой Америки. Их продавали затем коллекционерам и музеям с гарантией подлинности, выданной самыми уважаемыми экспертами мира. По идее, отсутствие каких-либо следов маорийской цивилизации на Таити должно было облегчить Пааве задачу, давая полную свободу фантазии, однако оно имело и свои неудобства, ибо об этом все знали и практически невозможно было наладить торговлю «находками». Пааве приходилось действовать через Новую Гвинею и Гебриды, где старинные деревянные статуэтки еще сохранились, и отправлять туда своим людям древности, изготовленные в его мастерской. Многие его произведения фигурировали в книгах по искусству с такими, к примеру, подписями: «Один из лучших образцов искусства ачинов: ритуальный топорик для забоя свиней» или «Маска Апо-Апо. Обратите внимание на сходство с головой бога Мури (искусство ачинов). См. на обороте». Отмеченное автором сходство с головой бога Мури было необычайно лестно для Паавы, ибо единственное, чем он руководствовался в своем творчестве, — это скверной фотографией оригинала в какой-то немецкой монографии.

38

От таитянского ari’ï — сословие вождей.