Страница 15 из 16
и тот час же сообщая о решении предков. Случается это всегда после того, как
золотой сокол сядет на руку юноши. Никто ни разу не слышал ни слова,
сорвавшегося с губ Мергена, да и сокол сидит тихо, не выдавая себя клѐкотом.
Но и без этого ясно, что между ними идет безмолвный диалог. Чѐрные глаза
юноши неотрывно смотрят в золотые и немигающие. И улыбнется шаман или
нахмурится — зависит уже от того, какую весть ему принѐс крылатый Алаш —
добрую или злую.
Когда садится солнце, молодой шаман остаѐтся на берегу Улуг-Хем. Он
не любит долго быть в окружении людей, и стоит только бархатному покрову
ночи накрыть вершины гор и мирную долину, а кострам возле походных
шатров воинов потухнуть — Мерген уходит подальше от человеческих глаз.
Потому что ждѐт на берегу его высокий плечистый мужчина, одетый в
кожаные охотничьи штаны и длинный плащ, отороченный волчьим мехом.
Вокруг лишь тьма, пронизанная светом звѐзд и Луны, но Мерген прекрасно
знает, что это его Алаш. Принадлежит он к загадочной расе, от которой
осталось несколько представителей. Умеют они превращаться в зверей и птиц,
воду и ветер; могут стать солнечными лучами и знойным ветром. Но кто они и
откуда — тайна.
По собственной неосторожности Алаш попался в ловушку людей, когда
летал вольным соколом и поранил крыло. Мерген нашѐл его и выходил, думая,
что излечивает птицу. Каково же было удивление юного шамана, когда он
узнал, кто перед ним, стоило только Алашу выздороветь и предстать перед
юношей в своѐм человеческом облике. Мерген в первые секунды растерялся,
когда золотой сокол стал статным мужчиной, всѐ тело которого покрывала
невероятная бронзовая вязь, словно кто-то писал на его коже чарующую сказку,
но не словами, а удивительными рисунками, волосы горели как янтарь, а глаза
69
были подобны прозрачному золоту. Не бывает таких глаз у людей. Мерген знал
об этом. Но…
Не одну уже ночь провѐл молодой шаман в беседах с древним духом,
узнавая от него о позабытых дорогах и волшебных местах. Много чего знал
Алаш и, ничего не тая, рассказывал своему другу. Умел сокол делать что-то
такое, что скрывало их от любопытных глаз. И не видели никогда ни воины, ни
шаманы, ни сам Чингисхан, как за час до рассвета, закутавшись в плащ с
волчьим воротником, скрывая тело от утреннего холода, Мерген направлялся в
шатер. У юного шамана совсем немного времени, чтобы отдохнуть и прийти в
себя. Так как скоро взойдет солнце, и начнется новый походный день. Алаш
вновь обернѐтся соколом, чтобы помогать и показывать путь своему другу, а
Мерген будет передавать волю духов войску, что идѐт вдоль берегов Великой
реки. Но никто из них так и не узнает, кто именно служил великому хану и
почему.
Жили здесь раньше и будут жить после. Несѐт свои кристально-синие
воды Улуг-Хем. По еѐ берегам раскинулись зеленеющие земли и высокие горы.
Испокон веков живут здесь речные шаманы, способные вызывать духов птиц и
животных. Речные, потому что служат они Великой реке, советуются с ней и
просят защиты. Много народов здесь побывало. И ещѐ неизвестно сколько
будет. И каждый из них будет давать реке своѐ имя. Эвенки — Йонесси, хакасы
— Ким, ненцы — Ензяям, а русские — Енисей.
70
Salma ya salama
— Да? Вы уверены, что именно так оно и переводится? — я недоверчиво
посмотрел на своего собеседника, который в свою очередь внимательно
разглядывал редкий уйгурский нож, купленный мной на западе Китая.
— Salma ya salama считается фольклорным бедуинским выражением, —
Шардуф перевѐл взгляд на меня, словно наконец-то вспомнил, что находится в
комнате не один. — И значит нечто вроде «Добро пожаловать».
Вообще-то, это была достаточно странная история о том, как я оказался
один на один с незнакомым человеком в гостиничном домике на окраине
Египта. Но, если ты археолог, то не стоит удивляться никаким вещам.
Шардуф — высокий широкоплечий мужчина, с ног до головы закутанный
в черное одеяние жителя пустыни, оказался на удивление образованным и
общительным человеком, прекрасно владеющим английским языком. Чтобы
переждать надвигающуюся пылевую бурю, он постучал ко мне. Вот,
собственно, так я уже второй час кряду беседовал с ним о традициях местных
жителей.
— Хотя, — продолжил он, снова посмотрев на кинжал, — существует
поверье, что эти слова — начало очень древнего гимна. Языческого. Но кто, как
и когда верил в этих богов — загадка.
— Хм, — я даже наклонился к нему чуть ближе, чтобы не упустить ни
слова. Если б можно было переставить стул, то я бы не преминул
воспользоваться и этим манѐвром.
— Поверить в подобное не так легко. К тому же это явно не те верования,
к которым мы привыкли. Ни одна из мировых религий. И даже не вера древних
египтян.
— Послушайте, Шардуф, — заѐрзал я на месте. — Если вы мне
расскажете эту историю, то я, клянусь, подарю вам этот нож.
Мужчина сначала удивлѐнно посмотрел на меня, а потом неожиданно
звонко расхохотался:
71
— Ну, если вам так угодно.
Египтяне в древности, да и сейчас тоже, называли свою страну Красная и
Черная земля. Красной величали простилающиеся на многие километры пески
пустынь, Чѐрной — плодородную полоску почвы возле Нила, где крестьяне
могли выращивать свой хлеб. Но передаѐтся из уст в уста старинное сказанье,
что до того как пришли сюда Амон-Ра, Мут, Сет и прочие боги солнечного
пантеона, пустыни тут не было и в помине. Об этом говорят лишь кочевники и
то, когда их не слышат чужестранцы.
Когда-то здесь была благословенная земля — текли чистые и прозрачные
как хрусталь реки, возносились к синему небу белые города, что утопали в
буйной растительности садов и парков.
Один из священных гимнов главного города Сархаданд начинался
словами «Добро пожаловать в райский край, наполняющий надеждой и
радостью сердце каждого странника — salma ya salama». И любой, кто
оказывался здесь, мог остаться навсегда жить среди дружелюбного и
радушного народа. Сколько веков процветал Сархаданд — никому неизвестно.
Ничто не омрачало жизни его жителей. Ни постоянные набеги кочевых
народов, ни служение тѐмным страшным богам, ведавшим засухой и палящим
раскалѐнно-белым солнцем, которые могли уничтожить прекрасные города в
любую минуту.
Но однажды произошла беда. Кто-то из чужих проник в Сархаданд и
сумел обмануть здешних жрецов, научиться их великому искусству и вызвать
злого бога иссушающих жизнь ветров, несущих смерть и оставляющих пустоту
за собой.
Завистник принадлежал к одному из диких племѐн, которые постоянно
стремились покорить Сархаданд и забрать себе эти прекрасные места.
Договорившись с богом ветров о том, что тот лишь разрушит городские
укрепления, а завоеватели потом отстроят ему храмы и будут поклоняться. Они
даже не могли представить, что произойдет дальше.
72
Долго держали местные жители оборону Сархаданда, однако, когда
поняли, что против сил природы и произвола бога не в состоянии что-либо
сделать, обратились к своим жрецам, прося тех соединить свои силы и
использовать тайное оружие, которое оставил им ещѐ основатель города.
Три дня и три ночи на опустевших улицах горели янтарно-жѐлтые
погребальные огни, где сгорали вещи и украшения жителей. И не мог их