День накануне

Хозяин встал из-за стола и что-то сказал, вероятно, поблагодарил меня за компанию. Я улыбнулся ему, сказал «Спасибо» и пошел к себе в комнату. Надел штормовку, взял пачку сигарет, спички и вышел на улицу. Проходя через кухню, я услыхал доносившийся из приемника голос, говоривший на непонятном мне языке. Хозяин слушал радио, наливая в термос кофе. Он прервал на минуту свое занятие, кивнул мне и улыбнулся. На дворе уже не было тумана — он поднялся, открывая пейзаж, но еще плотнее заслонил небо, которое теперь низко нависало над землей. Зато воздух под этим низким небом был прозрачен как стекло. Очень отчетливо просматривался противоположный берег залива и острый, ощетинившийся скалами мыс полуострова, который, как следовало из карты, был отсюда в четырех километрах. Сейчас казалось, что до него километр, не больше. Воздух был спокойным, море — неподвижным и гладким. Скалы отражались в воде отчетливо, как в зеркале. Их перевернутое изображение выглядело более реальным, чем они сами. Я пошел вдоль берега, потом повернул к дому, сообразив, что в углу комнаты, где я спал, стоит удочка, оставленная там для меня, и лучшее, что я могу сейчас придумать, — это ею воспользоваться. В самом деле, удивительно, что я об этом забыл. Мой хозяин уже вышел из дому, я видел, как он идет вдоль обрыва к причалу. На одном плече он нес весла, на другом болталась холщовая сумка. Дверь дома была заперта, но ключ торчал в замке. Я подумал, что это от зверья, но какое зверье, кроме перелетных птиц, может жить на этом каменистом острове? Кроме птиц — и людей. Я поднялся на крыльцо, открыл дверь, миновал теплую кухню, где тикали часы, и забрал из комнаты удочку. Потом вернулся к воде и медленно побрел вдоль берега, забрасывая блесну. Я смотрел, как серебристая металлическая рыбка летит в воздухе, тянет за собой леску, падает на воду, блесна тонет, исчезает. Сматывая леску, я мог и отвлечься, посмотреть по сторонам, время от времени поглядывая под ноги. Удар рыбы я бы почувствовал всем телом и отреагировал молниеносной подсечкой, это движение было у меня отработано. Но ни одна рыба не заинтересовалась блесной, леска послушно, без сопротивления наматывалась на катушку. Глядя влево, в сторону причала, я мог видеть моего хозяина в широком сером свитере, склонившегося над сетью: он складывал ее в бухту на левом борту лодки. Царила тишина, воздух был неподвижным, бледно-голубое небо — ясным. Но вот над водной гладью появились две птицы, которых я до того не видел. Это были две черные крачки, в Полесье их называют буревестниками. Говорят, что они предвещают бурю лучше, чем человек и даже барометр. Крачки летали беспокойно, словно боролись с ветром. То неподвижно зависали, и их крылья подрагивали, как чаши весов, то стремительно взмывали вверх, кувыркались, сломя голову неслись вниз или растворялись в воздухе, не оставив и следа. Но тут же появлялись снова, там, где я не ожидал их увидеть. Небо, однако, было ясное, воздух тихий, море спокойное. Я ощутил легкий удар, подсек и начал быстрее наматывать леску. На крючке дергался маленький щуренок, яркий, ошалевший от страха и бешенства. Я отцепил его и выпустил в воду у берега. Вода была мелкая и прозрачная. Я видел его — он застыл неподвижно на фоне серого камня, только нервно подрагивали грудные плавники. Я топнул ногой — он мелькнул, как молния, и исчез в глубине. Мой хозяин поднял голову, посмотрел на меня, но тут же вернулся к своему занятию. Было тихо и пусто, даже крачки куда-то улетели. Я шел медленно, нога за ногу, то и дело забрасывая блесну. У причала смотал леску, прислонил удочку к стене сарая, сел на камень и закурил. Хозяин посмотрел на меня, словно хотел что-то сказать, — а может, мне только почудилось? Я швырнул окурок в воду. Человек в лодке снова на меня посмотрел. Я видел в его глазах что-то, чего не мог понять. Мысль, сомнение, тревогу? Я ткнул себя пальцем в грудь, потом обеими руками изобразил, будто работаю веслами; это должно было означать: поплыву с тобой и буду грести… Посмотрел ему в лицо, ожидая ответа, кажется, по его лицу пробежала тень, но он улыбнулся и указал мне на скамейку. Я снял со сваи причальный канат, бросил в лодку и забрался сам. Мой хозяин переместился к корме, сел на заднюю скамейку, положил руки на колени и посмотрел на меня. Теперь мы сидели лицом к лицу. Я взялся за весла, эффектно развернул лодку почти на одном месте, выгребая правым и — в обратную сторону — левым веслом. Совершая этот маневр, я не смотрел на человека напротив. Я смотрел на воду, видел мелькающие на дне большие плоские камни, потом перестал видеть дно, лодка выходила на глубину. Я чувствовал под собой море, его спокойное, мерное дыхание, напоминавшее дыхание огромного спящего зверя. Берег отдалялся. Я поднял взгляд на моего хозяина: он сидел откинувшись назад, его лицо было безмятежно. Но я не представлял, о чем он думает. Мы плыли. Он знал, куда мы плывем, его лицо было обращено в ту сторону. Порой он подавал мне знак правой или левой рукой, и тогда я сильнее налегал на правое или левое весло. Берег отдалялся, дом моего хозяина, с красной крышей и зелеными ставнями, еще долго виднелся на фоне каменистого холма, но потом, когда остров отделился от других островов и, окруженный водой, начал постепенно погружаться в море, — исчез и дом. Время от времени я поворачивал голову, чтобы посмотреть, куда мы плывем; мы плыли к какому-то дальнему острову или материку. Его очертания, едва различимые, постепенно проступали из тумана, как изображение на снимке в ванночке с проявителем. Тишина, безветрие, вода — гладкая, словно зеркало, но казалось, что где-то на глубине она неспокойна, что под ясным небом и ровной гладью бушует подводная буря. Загребая веслами, я чувствовал, что мы движемся то по течению, то против. Может, мы плыли среди водоворотов, может, под нами была какая-то подводная река? Я посмотрел на лицо человека напротив — оно было спокойно. Его глаза в сетке мелких морщинок смотрели мимо меня, куда-то влево. Он поднял левую руку и дал мне знак. Обернувшись, я увидел в полукилометре залив, плавно переходящий во фьорд, а дальше — в узкую скалистую горловину. Я подумал, что туда мы и идем, и сильнее налег на левое весло, но он покачал головой, я выправил курс, и мы поплыли к заливу с пологими песчаными берегами, поросшими низкими сосенками. Вдоль берега протянулась узкая светло-зеленая полоса аира. Мой хозяин поднял обе руки, показывая, чтобы я перестал грести. Лодка продолжала двигаться по инерции, приближаясь к берегу. Хозяин сделал знак рукой, чтобы я выгребал по кругу, и начал забрасывать сеть. Она с шуршанием ползла по борту, нижний край, утяжеленный свинцом, сразу же тонул; верхний удерживали на поверхности пробковые поплавки. Лодка описала круг, оставляя на воде след — плывущее ожерелье нанизанных на веревку поплавков. Это уже было кое-что, это был видимый знак того, что все-таки люди могут друг друга понять. Не очень-то много: в конце концов, и у нас сети ставят так же. Короче, это было лишь повторение чего-то общеизвестного. Человек в сером свитере, размахнувшись, забросил конец сети подальше, привязал канат к кнехту и рукой показал мне на берег. Я кивнул в знак того, что понял, и причалил по мелководью к галечному пляжу. Мой хозяин сел на скамейку, улыбнулся и угостил меня сигаретой. Мы курили, а я думал, что сейчас, как это всегда бывает на свете, нам остается только ждать. А может, перед тем как вытягивать сеть, надо еще будет попугать рыбу веслами? Так делают у меня на родине и, пожалуй, во всем мире, а значит, возможно, и здесь? Итак, мы сидели и ждали. Море казалось спокойным, но вода не была мертвой. Едва ощутимое дыхание, идущее со дна морского, временами покачивало лодку, слегка кренило ее то на один, то на другой борт и завершалось маленькой, бесшумно накатывающей на пляж волной. Человек в сером свитере встал, вынул из уключины весло, оттолкнул лодку от берега и начал плашмя бить веслом по воде. Я взялся за другое весло и делал то же, что он. Потом мы сели, вставили весла в уключины, и он принялся сначала медленно, а затем все быстрее выбирать сеть из воды. В ячейках иногда трепыхалась какая-нибудь мелкая рыбешка, окунек или густера. Мой хозяин высвобождал ее ловким движением пальцев и выбрасывал за борт. В какой-то момент я заметил, что три поплавка по мере приближения к нам, вместо того чтобы двигаться к лодке, удаляются. Дергаются, мечутся из стороны в сторону, ныряют, потом снова всплывают. Я знаю, что делать: выбирать побыстрее нижний край сети, и помогаю в меру своих сил и возможностей. И вдруг чувствую бьющуюся рыбу: это роскошная щука, семи- или восьмикилограммовая, золотисто-зеленая, словно вуалью, опутанная сетью. Мы хватаем ее и бросаем в лодку. Человек в сером свитере подмигивает мне, улыбается. Мы тянем сеть дальше, еще одна щука, небольшая, потом еще одна, побольше, может, килограмма на два.