Страница 43 из 64
2. «Я не считаю распущенностью [643], — сказал он, — пристрастие к удовольствиям для слуха и зрения, но не согласен и с Аристоксеном, [644]который только то, что доставляет удовольствие этого рода, считает заслуживающим оценки «прекрасно» (καλω̃ς): ведь прекрасным мы можем назвать и вкусные блюда и духи; «прекрасно провели время» могут сказать о себе вкусно пообедавшие. Вместе с тем неправ, полагаю я, и Аристотель, [645]который, возражая тем, кто видит в увлечении зрительными и слуховыми удовольствиями проявление распущенности, обосновывает свое мнение тем, что это единственные удовольствия, свойственные только человеку, тогда как остальные доступны и зверям по их природе. Ведь мы видим, что музыка чарует многих животных [646], например оленей звуки свирели; покрываемым кобылам внушают охоту исполнением мотива, который называют конебрачным; [647]а Пиндар говорит о дельфине [648], который над неколеблемой водной гладью
А ушастых сов пленяют танцами [650], вид которых так их восхищает, что они сами, подражая танцующим, начинают поводить плечами в ту и другую сторону. Итак, я не вижу в слуховых и зрительных удовольствиях ничего специально человеческого, а отличает их только то, что они единственные затрагивают душу, прочие же принадлежат только телу и ограничены его пределами. А мелодия и ритм, пляска и песня выходят за тесный предел ощущения и утверждают в душевном чувстве нечто отрадно щекочущее. Поэтому ни одна из таких радостей не сокровенна, не нуждается в мраке и в окружающих стенах, как утверждают киренаики: [651]напротив, для них сооружают стадионы и театры, ибо разделять такие наслаждения со многими зрителями и слушателями отрадно и благочестиво, и мы стремимся иметь как можно больше соучастников того, что представляет собой не потворствование нашей распущенности, а благородное и возвышенное действо».
Видя, что после этой речи Каллистрата присутствующие любители музыки еще больше воспрянули духом, Ламприй сказал: «Не в этом, о сын Леона, сущность вопроса, и мне кажется, что ошибочно называли древние Диониса сыном Забвения [652], — скорее он отец забвения. Вот и ты под влиянием Диониса забыл, что из погрешностей, связанных с чувственными наслаждениями, одни проистекают от распущенности, другие от незнания и недосмотра. Там, где вред очевиден, люди погрешают, подавляя разум своей распущенностью и невоздержанностью, а такое поведение, при котором за необузданностью не сразу наступает возмездие, люди выбирают и усваивают, не понимая его вредных последствий. Поэтому тех, кто впадает в излишества в еде, любовных похождениях и выпивке, влекущие за собой различные болезни, имущественный ущерб и дурную славу, мы называем распущенными; таков известный Феодект, который, страдая болезнью глаз, при появлении его возлюбленной воскликнул: «Прощай, любезный свет!»; [653]таков абдерит Анаксарх, который
Тех же, кто не поддается угождениям желудку, полу, вкусу, обонянию, но незаметно для себя оказывается в плену у страстей, подстерегающих его со стороны зрения и слуха, хотя эти люди и не менее увлечены, чем те другие, мы не называем распущенными: ведь они подчиняются своему увлечению не сознательно, а по неопытности; они думают, что стоят выше страстей, если проводят целые дни в театре без еды и питья. Но это равносильно тому, как если бы амфора гордилась [655], что ее поднимают не за горлышко или поддон, а только за ручки. <…> Надо и при тех усладах, которые нам доставляет зрение или слух, опасаться щекочущей изнеженности и сластолюбия. Нельзя считать неприступным город [656], если укреплены замками, засовами и опускными решетками все его ворота, кроме одних, через которые могут проникнуть осаждающие неприятели; так же и себя никто не может считать защищенным от страстей, если для них тщательно замкнут Афродисий, по они успели занять святилище Муз или театр: этого достаточно, чтобы они охватили и подвергли разграблению душу человека. Проливая зелье мелодий и ритмов, более острое и могущественное, чем изделия любого повара или мастера благовоний, они пленяют и совращают нас, предавшихся им, можно сказать, по собственной воле. Ведь ни одно из этих поданных в нашем застолье превосходных яств, отобранных изо всего, по выражению Пиндара,
и даже это превосходное вино не вызывало такого громкого радостного одобрения, таких шумных рукоплесканий, какими наполнили наш дом, если не весь наш город, звуки песен и флейты. Поэтому надо всячески остерегаться этого рода наслаждений: им придает особую власть над нами то, что они затрагивают не только неразумную, связанную с телесной природой часть души, подобно связанным с чувствами вкуса, осязания и обоняния, а обращены к суждению и разуму. Кроме того, остальные страсти, если разум окажется недостаточным, чтобы их сдерживать, часто встречают препятствия в самих условиях их удовлетворения. Например, на рыбном рынке ограниченность средств полагает предел щедрой руке лакомого покупателя; сребролюбие роскошествующей гетеры отвратит и женолюбивого поклонника: так, у Менандра [658]злокозненный сводник выводит на симпосий блистательную девицу, а пирующие все как один увлечены закусками.
Ведь необходимость обращения к ростовщику — тягостный спутник распущенности, и нелегко решиться развязать кошелек. А вот эта считающаяся благородной страсть к удовольствиям, доставляемым слухом и зрением, часто может найти удовлетворение безо всяких расходов — на состязаниях, в театрах, на симпосиях, устраиваемых другими: тут и таится опасность впасть в соблазн и излишества тем, кому не помогает руководство разума».
4. После наступившего молчания я спросил: «Чем же и какими речами поможет нам разум? Ведь не заткнет же он нам уши, по совету Ксенократа [659], и не заставит посреди обеда подняться с места и уйти, едва мы заслышим звуки лиры или флейты». «Конечно нет, — ответил Ламприй, — но всякий раз, когда мы поймем, что подпали под обаяние Сирен, должны призвать Муз [660]и искать прибежища на Геликоне древних преданий. Влюбленному в расточительную женщину нельзя сосватать Пенелопу или Панфею [661], но человека, находящего отраду в мимах и в пошлых песенках, можно познакомить с Еврипидом, Пиндаром, Менандром, промывая, по выражению Платона [662], чистой водой уши, загрязненные морским илом. Подобно тому как маги лечат одержимых злыми демонами, заставляя их декламировать Эфесские грамоты, [663]так мы, слыша эти выкрики, видя эти метания,
643
Кн.7 — 62
Я не считаю распущенностью… — Распущенность (α̉κρασία) — термин этики Аристотеля: в VII книге «Никомаховой этики» подробно разбирается отношение распущенности к добродетели, к удовольствиям, а также различие между распущенностью и невоздержностью (у Аристотеля, в переводе Н. В. Брагинской, «распущенность» = α̉κoλασία, «невоздержность» = α̉κρασία). См. ниже, 705 В, D; Plu. Devirt.445E; Аристотель, Никомахова этика, VII passim.
644
Кн.7 — 63
…с Аристоксеном… — FHG, II 228.
645
Кн.7 — 64
…неправ… Аристотель… — Никомахова этика, 1118 а 5, 23; [Arist.] Pr. 949 b 37 сл.; Macr. Sat. II 8, 12–15.
646
Кн.7 — 65
…музыка чарует многих животных… — Это представление было в древности общепринятым; ср. у Плутарха (Plu. De soil. anim. 961 Ε) об оленях и конях, у Плиния (Plin. nat. VIII 114) об оленях, причем подчеркивается, что оленей поражает необычность, непривычность звуков, ср. также Ael. ΝΑ XII 46, Arist. НА 611 b 26.
647
Кн.7 — 66
…мотива, который называют конебрачным… — То же у Плутарха в «Наставлении супругам» 138 В (вступление). Элиан приписывает этот обычай мисийцам (Ael. ΝΑ XV 25, XII 44).
648
Кн.7 — 67
О дельфине — Плутарх, Пир (19) 162 F.
649
Кн.7 — 68
Пиндар, фр. 140 b.
650
Кн.7 — 69
…ушастых сов пленяют танцами… — Об этом же см. Arist. НА 597 b 24; Arist., Fr. 354–355 Rose; Ath. IX 390 Ε; Ael. ΝΑ XV 28; Plin. nat. X 68.
651
Кн.7 — 70
…как утверждают киренаики… — Киренаики — одна из школ древнегреческой философии, основанная учеником Сократа Аристиппом из Кирены. Киренаики полагали цель жизни в наслаждении, а счастье — в совокупности наслаждений (Д. Л. II 86–93). Данное место восстанавливается на основании Plu. Non posse, 1089 А, где приводится мнение киренаиков о любовном наслаждении, которое чуждается света, чтобы зрение не заставляло рассудок вновь и вновь воспламеняться желанием. Ср. Плутарх, Пир, (15) 158 F: удовольствия, доставляемые едой и питьем, более справедливы — это видно из того, что для них люди собираются вместе и днем, любовные же наслаждения совершаются ночью и во мраке.
652
Кн.7 — 71
…называли древние Диониса сыном Забвения… — См. примеч. 2 к книге I. По данным эпиграфического материала, Лета («Забвение») и Мнея («Память») играли роль в Дионисийских мистериях в Эфесе (Ancient Greek Inscriptions in the British Museum. Oxford, 1874–1916. V. III, 600, 28–29).
653
Кн.7 — 72
«Прощай, любезный свет!» — Поговорочное выражение (Paroemiographi, I 173), значение его толкуется различно.
654
Кн.7 — 73
Стихи Тимона Флиунтского, цитируются также в Plu. De virt. 446 В, ср. Vorsokr 72 А 10.
655
Кн.7 — 74
…как если бы амфора гордилась… — В подлиннике игра слов: «…что ее поднимают не за тулово (τη̃ς γαστρός = «желудок»), а за ушки (τω̃ν ’ώτων)».
656
Кн.7 — 75
Нельзя считать неприступным город… — То же сравнение см. Plu. De aud. poet. 14 F, ср. выше, 645 Ε. Афродисий — святилище Афродиты.
657
Кн.7 — 76
Линдар, фр. 220.
658
Кн.7 — 77
…так, у Менандра… — Fr. 741 Korte, цитируется также: Plu. De san. 133 В.
659
Кн.7 — 78
…по совету Ксенократа… — Fr. 96 Heinze. В Plu. De recta ratione audiendi (38 В) приводится более развернуто: Ксенократ советовал более тщательно закрывать уши детей от развращающих речей, чем уши кулачных бойцов от ударов.
660
Кн.7 — 79
…подпали под обаяние Сирен, должны призвать Муз… — Так мусический певец Орфей, заглушив своей песней пение Сирен, дал возможность аргонавтам проплыть мимо их острова. В книге IX Музы и Сирены, напротив, сближаются (ср. вопрос XIV и примеч. 121 к книге IX).
661
Кн.7 — 80
Пенелопа и Панфея (персонаж «Киропедии» Ксенофонта) — классические образцы добродетельной супруги.
662
Кн.7 — 81
…по выражению Платона… — Федр 243 D, цитируется ниже, 711 D, а также: Plu. De es. earn. 998 Α.
663
Кн.7 — 82
…Эфесские грамоты… — Известная в древности магическая формула. Из Гесихия и Климента Алексанлрийского (Clemens Alexandrinus Stromata V 242, Hsch. s. v.) мы знаем ее звучание — άσκιον κατάσκιον λίξ τετράξ δαμναμενεύς α’ίσιον (или αίσια). О ее магической силе «свидетельствовало», что Крез, уже стоя на костре, приговоренный к смерти, спасся, произнеся ее, а кони эфесян, имевшие ее на бабках, были непобедимы в ристании (Suidae Lexicon s. v., Eusth. XIX 274). Значение этих слов уже в древности было непонятно, хотя пифагореец Андрокид попытался истолковать их символически: ’άσκιον = σκότος («мрак»), κατάσκιον = φω̃ς («свет»), λίξ = γη̃ («земля»), δαμναμενεύς = η̃λιος («солнце»), αισια = α̉ληθής φωνή, α̉ληθές («истинный глас», «истина»), Clemens Alexandrinus, ibid. В действительности это, вероятно, звукоподражательное заклинание вроде тех, которые приводит Катон в трактате «О земледелии» (160): aries dardaries astataries, ista sista pista. Только δαμναμενεύς осмысленно и известно как имя идейского дактиля (демонические спутники Реи-Кибелы): имя происходит от глагола δαμνάω — «укрощать».