Страница 9 из 53
Тем временем я разлил вино и сел в свое кресло из резного орехового дерева времен королевы Анны, которое было моей самой любимой вещью, хотя в доме и сохранились один-два более старых предмета. Справа от меня сидела Даяна, рядом с которой, как раз напротив двери, расположился отец, за ним — Джек, а слева от меня — Джойс. Когда мы занялись желе Виши,отец сказал:
— Последнее время, мне кажется, в доме болтаются какие-то посторонние люди. Я имею в виду — в жилых помещениях на этом этаже, где им просто нечего делать, когда нет банкетов. Где-то с полчаса назад по коридору туда и обратно с хозяйским видом мотался какой-то тип. Я едва сдержался, чтобы не отправиться посмотреть, как он себя поведет, когда я разнесу его в пух и прах. В последние дни это не первый случай. Ты бы написал какое-нибудь объявление или что-то в этом роде, а, Морис?
— У главного входа есть…
— Нет, нет, его надо повесить внизу у лестницы, чтобы они вообще не заходили на этот этаж. А то жилье превратится в сумасшедший дом. Морис, а ты разве ничего подобного не замечал?
— Раза два, — сказал я равнодушно, думая о Даяне и наблюдая за ней боковым зрением. — Да, вспомнил, действительно, некоторое время назад мне попалась какая-то женщина, околачивающаяся на лестничной площадке.
В первый раз до меня дошло, что позже я не видел ее ни в баре, ни в ресторане, ни где-либо еще. Безусловно, она зашла в женский туалет на первом этаже и выскользнула из дома, когда я стоял за стойкой вместо Фреда. Нет сомнения, так оно и было. Тут я краем глаза заметил, что Даяна положила ложку и уставилась мне прямо в лицо. Представить, как она, скандируя каждый слог, начнет вопрошать, почему я такой, или что меня таким сделало, или — неужели я не понимаю, что я совсем не такой, было выше моих сил. Я поднялся, сказал, что пойду пожелать Эми спокойной ночи, и действительно отправился к ней, по пути вызвав наверх Магдалену.
И вид, и поза Эми почти не изменились, только если раньше она сидела на постели, то теперь — в постели. На экране телевизора женщина помоложе угрожала женщине постарше, которая упорно поворачивалась к ней спиной и скорее всего не из-за невнимания или нарочитой грубости, а из желания демонстрировать свою физиономию зрителям ровно столько же времени, сколько и ее обвинительница. Пару секунд я наблюдал, в надежде, что хотя бы в конце диалога они незаметно поменяют позицию, и задавал себе вопрос, как сильно изменилась бы наша жизнь, если б установился новый обычай в обязательном порядке вставать спиной к собеседнику, прежде чем начать разговор. Затем я подошел к Эми.
— Когда это кончится?
— Теперь скоро.
— Пожалуйста, выключи на минутку. Ты почистила зубы?
— Да.
— Умница. Не забывай, что утром поедем в Больдок.
— Хорошо.
— Тогда, спокойной ночи.
Я наклонился, чтобы ее поцеловать. И в это самое время из столовой донеслась целая канонада звуков: вопль или громкий крик отца, торопливые распоряжения Джека, сильный грохот после удара о мебель, неясные голоса. Я приказал Эми не двигаться с места и побежал в столовую.
Не успел я открыть дверь, как Виктор, подняв хвост трубой, шерсть дыбом, бросился наутек. Джек с помощью Джойс старался дотащить до ближайшего кресла моего отца, беспомощно обвисшего у них на руках. Стул, где сидел у стола отец, был перевернут, на полу валялась посуда и ножи. Разлилось немного вина. Даяна, наблюдавшая за окружающими, обернулась и посмотрела на меня со страхом.
— Он куда-то уставился, затем вскочил и закричал, а потом — коллапс. Наверное, он рухнул бы на стол, если бы Джек его не подхватил, — сбивчиво сказала она дрожащим голосом, от былого красноречия не осталось и следа.
Я прошел мимо нее.
— Что случилось?
Джек опускал отца в кресло. Управившись, он сказал:
— Кровоизлияние в мозг, я думаю.
— Он умрет?
— Да, вполне возможно.
— Скоро?
— Не исключено.
— Чем-нибудь можно помочь?
— Ничем. Если ему суждено умереть, он умрет.
Я смотрел на Джека, он — на меня. Я не мог догадаться, о чем он думает. Пальцем он щупал отцу пульс. Я не чувствовал тела ниже пояса, только лицо и грудь. Я опустился ка колени рядом с креслом и услышал медленное глубокое дыхание. Глаза отца были открыты, а зрачки устремлены, видимо, куда-то в левый угол. Во всем остальном он выглядел совершенно нормально, даже немного расслабился.
— Отец, — сказал я, и мне показалось, что он зашевелился. Но о чем говорить, я не знал. Я задавал себе вопрос, что происходит в этом мозгу, видит ли он что-то в действительности или только грезит наяву: возможно, ему чудится что-то далекое от реальности, но зато приятное — солнечный свет или луга; а возможно — что-то отвратительное, уродливое и раздражающее. Мне представилось, что он совершает отчаянное непрерывное усилие, пытаясь понять, что случилось, и испытывает при этом такое беспокойство, которое хуже всякой боли, потому что в отличие от нее оно не наделено спасительной властью заглушать мысли, чувства, осознание собственного «я», ощущение времени — все, кроме самой боли. Эта мысль подавляла меня, но она же подсказала с предельной ясностью и четкостью, о чем нужно спросить.
Я наклонился к нему ближе.
— Отец. Это я, Морис. Ты не спишь? Ты знаешь, где находишься? Это я, Морис, отец. Расскажи, что происходит там, где ты сейчас. Ты что-нибудь видишь? Опиши, что ты чувствуешь. О чем думаешь?
Стоя за мной, Джек холодно сказал:
— Он не может тебя услышать.
— Отец, ты меня слышишь? Тогда кивни головой.
Тягучим механическим голосом, словно на замедленной скорости играла граммофонная пластинка, отец сказал:
— Мо — рис, — затем менее четко еще несколько слов, которые можно было расшифровать как «кто» и «там у…». Затем он умер.
Я встал и обернулся. Даяна смотрела на меня со страхом, который читался и в лице, и в позе. Прежде чем она успела что-то произнести, я прошел мимо нее и подошел к Джойс, которая глядела на накрытый стол. Там стоял поднос с пятью покрытыми салфеткой тарелками и какими-то овощными блюдами.
— Ума не приложу, что делать, — сказала Джойс. — Я велела Магдалене оставить все на месте. Он умер?
— Да.
Она заплакала. Мы обняли друг друга.
— Он ужасно старый. Все произошло так быстро, он не мучился.
— Мы не знаем, что он испытал, — сказал я.
— Старик был такой славный. Не могу поверить, что он ушел навсегда.
— Мне бы надо пойти и сказать Эми.
— Хочешь, я с тобой?
— Не сейчас.
Эми выключила телевизор и сидела на постели, но в другой позе.
— Дедушке стало нехорошо, — сказал я.
— Он умер?
— Да, но все так быстро кончилось, что ему не было больно. Он и не подозревал ни о чем. Понимаешь, дедушка — такой старенький, что этого можно было ждать со дня на день. Со стариками иначе не бывает.
— Но я хотела столько ему рассказать.
— О чем?
— Много о чем.
Эми встала, приблизилась и положила руки мне на плечи.
— Очень жаль, что твой отец умер.
После этих слов у меня брызнули слезы. Я сидел на ее постели несколько минут, пока она держала меня за руку и гладила по шее. Когда слезы высохли, она отослала меня прочь, сказав, что о ней беспокоиться не надо, что она выдержит, а завтра утром мы увидимся.
В столовой обе женщины сидели на подоконнике, Даяна обнимала Джойс за плечи. Джойс опустила голову, и ее желтые волосы падали на лицо. Джек протянул мне бокал, наполовину наполненный виски с водой. Одним глотком я выпил все.
— Эми в порядке? — спросил Джек. — Хорошо, я загляну к ней через пару минут. А сейчас давай перенесем твоего отца к нему в постель. Мы справимся, но если тебе трудно, я могу спуститься и привести кого-нибудь.
— Я сам. Вдвоем мы донесем.
— Тогда пошли.
Джек взял отца под руки, а я — за ноги. Даяна поторопилась открыть дверь. Держа верхнюю часть тела, Джек следил, чтоб голова отца не болталась. Пока мы шли, он продолжал говорить.