Зеленый человек

— Ну а если я попытаюсь что-то изменить?

— Не трудись. Да ты в мгновение ока забудешь о своем обещании.

Вот приблизительно и все. Я снова посмотрел ей в глаза, остановил взгляд на густых желтых волосах, не мягких и не жестких на ощупь, а просто пышных, которые легкой, но упрямой волной окаймляли широкий лоб и падали вниз на сильные плечи.

— Прости, Джойс.

— Все в порядке. Я буду приезжать, и мы еще не раз увидимся. А теперь уходи, прошу тебя.

Я вышел. Услышал, как щелкнул ключ в замке и приглушенные рыдания за дверью. Сейчас я не мог об этом думать, но и сразу выбросить из головы некоторые ее слова тоже не удалось: «Небольшой эксперимент, не так ли? Что здесь такого?» Неужели я действительно так отношусь к вещам и людям и это заложено в моем характере? Если она права, то Андерхилл остановил свой выбор на мне и постарался использовать в качестве удобного орудия не только и не столько из-за Эми: он почувствовал во мне родственную душу. Эта мысль была мне отвратительна, и, медленным шагом направляясь к грузовику, где сидел пастор, я всячески старался ее подавить.

Почтенный служитель церкви был очень возбужден, когда я садился в машину, смотрел на меня еще с большим раздражением, чем обычно:

— Надеюсь, ничего страшного не случилось?

Я включил зажигание и вывел грузовик с места стоянки.

— Том, я бесконечно благодарен вам за то, что вы не пожалели времени и приехали сюда, да еще в воскресенье.

— Воскресенье — не воскресенье, какая разница?

— Как угодно… Ну а воскресная служба? Разве не надо готовиться к проповеди?

— Неужели вы воображаете, что я стану готовиться к проповеди для кучки шведов, которые на нее притащатся? Пора бы понять, что подлинные проповеди канули в вечность вместе с салфетками на спинках кресел и кнопками на ботинках.

— И эволюцией.

— И эволюцией, совершенно верно. Во всяком случае, сегодня вечером я попросил выступить с проповедью Клифа. И не потому, что паства этого хочет… Эй, куда мы едем?

Вместо того чтобы свернуть к деревне и к дому пастора, я вел грузовик вверх по холму.

— Прошу прощения, но нам придется нанести еще один визит.

— Ну, нет. Что на этот раз случилось?

— То же самое. Изгнание нечистой силы. В лесу, недалеко отсюда.

— Вы, конечно, шутите. Я…

— Так что вы сказали о лорде Клифе?

Реплика сработала. Я увидел, как впервые за это время его рот растянулся в улыбке — видимо, он представил, какую лестную реакцию вызовет его продолжительное отсутствие. Когда мы подъехали к роще, я протянул взятую на кухне бутылку с отбитым горлышком, куда без его ведома налил полпинты святой воды. Он взял ее, сосредоточился и начал службу со всем доступным ему рвением. Я переходил с места на место, стараясь под метить, когда зеленый человек начнет материализовываться, а затем разрушаться. И такие признаки имелись: свежий шрам на стволе ясеня, оставленный оборванной веткой, до которой человеческой руке не дотянуться, развороченная груда потоптанных листьев от различных пород деревьев, числом до полдюжины. Все это — строительный материал для конструирования зеленого человека здесь, в лесах Англии; должно быть, его создали и привели в действие в местах, где в основном росли деревья с цилиндрическими стволами и ветками; как бы там ни было, очертания серебряной фигурки, разбитой сегодня вдребезги, по всей видимости, это подтверждали. Но сама фигурка и ее колдовская сила, как доказала жизнь, легко адаптировались к самым радикальным переменам в среде обитания.

В тенистой и пронизанной солнцем роще было очень спокойно. Голос пастора по обыкновению звучал слегка раздраженно и механически.

— «Под знаком ангельского глаза, собачьего зуба, рыбьего рта и львиного когтя я приговариваю тебя, враг света, порождение порока, к вечному изгнанию; через знамение духов черных вод и белой горы, и бесконечных пустынь, волею Иисуса Христа, приказываю тебе: сгинь, куда сам пожелаешь…»

Неожиданно в десяти ярдах отсюда я увидел и услышал, как трава и кусты отчаянно заколыхались под напором яростного и беспорядочного воздушного потока, задувавшего одновременно с разных сторон и поэтому мало похожего на порыв ветра. Расходясь из одной точки, колыхание травы, как мне показалось вначале, стало охватывать новые пространства, однако оно не распространялось концентрично, а меняло направление и скорость, сперва почти незаметно для глаза, затем в ритме прогулочного шага человека, наращивающего темп в направлении, где стоял пастор. Я стремительно обежал накатывающую волну и столкнул пастора с ее пути. Он пошатнулся, чуть было не упал на землю, но, схватившись за ствол дерева, выпрямился и посмотрел на меня.

— Какого дьявола вам от меня нужно, мистер Эллингтон? Вы что, спятили? Я сделал все, что в моих силах…

Пока он выпускал пар, я повернулся к нему спиной и увидел, что волна, все еще набирая скорость, прокатилась по тому месту, где он только что стоял, и скрылась из поля зрения за порослью остролиста. Возможно, получив первоначальный импульс, она уже не могла изменить направления, и само движение в сторону пастора было чистой случайностью, без тайного умысла; но я похвалил себя за предусмотрительность и стал наблюдать за перемещением волны. Теперь она почти докатилась до границы рощи.

— Идите сюда, быстро! — позвал я.

— И не подумаю.

Вырвавшись на открытое пространство, волна шла уже не сплошным фронтом, а стала растекаться, рассеиваться, и вскоре на одном участке размером с теннисный корт задрожала трава. Через минуту все успокоилось. Я почувствовал, как у меня расслабились мускулы, и пошел к пастору, который все еще стоял, обхватив ствол дуба.

— Простите меня, но разве вы сами ничего не заметили?

— Что именно? Я ничего не видел.

— Бог с вами. Во всяком случае, сейчас можно отправляться в обратный путь.

— Но я еще не закончил службу.

— Пусть, но она уже принесла результаты.

— Что? Откуда вы знаете?

Я понимал, что под раздражительностью, сопровождающей любую эмоциональную реакцию преподобного Тома, теперь прятался смертельный страх передо мной, но придумать объяснение, которое не напугало бы его еще сильнее, не удавалось, и я решил, что в любом случае, каков бы ни был источник этого страха, он не помешал ему совершить доброе дело. Я промямлил что-то по поводу своей интуиции, потащил его за собой и на обратном пути терпеливо сносил вначале бесконечные протесты, а потом угрюмое молчание. Уже у дверей своего дома он сказал примирительным тоном:

— Так вы не забудете уведомить меня о приеме?

«Прием? Какой прием? Вы что, спятили?» — хотелось мне завопить и уложить его наповал в стиле лучших шутовских традиций буффонады; нахмурившись, я чуть было не начал розыгрыш, но остановился, решив, что куда забавнее разочаровывать человека постепенно. Как бы там ни было, я сказал, что не забуду о его просьбе, извинился за доставленное беспокойство и поехал домой.

На стоянке я заметил «моррис» Ника с поднятой крышкой багажника, а некоторое время спустя показался и сам Ник с чемоданами в руках, в сопровождении Люси.

Мы уезжаем, папа, по дороге надо заехать за Джо и уложить ее спать.

— Конечно. Ну что ж… благодарю за приезд, за поддержку.

Ник посмотрел на жену и сказал:

— Джойс все рассказала. Нам очень жаль, но я всегда считал, что она тебе не пара.

— Скорее, я не подхожу для нее.

— Ну что ж, как бы там ни было… Приезжай к нам, если выберешь время. Пошли ненадолго подальше все свое хозяйство. Пусть старина Дэвид почувствует бремя ответственности.

— Благодарю. Постараюсь.

— Не надо стараться, — сказала Люси. — Просто соберитесь и приезжайте. Сами знаете, это вполне возможно. Мы будем рады вас видеть. Теперь у нас есть прекрасная комната для гостей, а Джо спокойно спит до восьми утра.

Я поцеловал ее первый раз со дня их свадьбы, но к настоящему поцелую этот имел самое отдаленное отношение. С Ником мы тоже расцеловались, и они сели в машину. Прежде чем отъехать, он опустил стекло со своей стороны и сказал так, чтобы не услышала Люси: