Зеленый человек

— Абсолютно правильно. С тех пор как я купил дом семь лет назад, здесь никто ничего такого не замечал, и прежние владельцы, которые жили тут намного дольше, тоже никого никогда не видели. До них дошли слухи о том, что один старый родственник их предшественника, когда был мальчишкой, то есть еще в викторианские времена, до смерти напугался чего-то, что он принял за призрак Андерхилла. Да, боюсь, теперь с этим покончено, хотя прежде, возможно, здесь и случалось невесть что.

— Пусть так. Но я читал, что дом прославился по крайней мере однимпризраком. Кажется… это говорит о том, что нельзя исключить существования хотя бы еще одного.

— Да. Но сейчас он на глаза не попадается. Были, правда, люди, которые рассказывали, что слышали, как по ночам кто-то ходит вокруг дома и старается открыть двери или окна. Разумеется, в каждой деревне найдется два-три негодяя, которые не прочь поорудовать в таком доме, найди они лазейку.

— Неужели ни у кого не возникло такого естественного желания — выглянуть и… посмотреть, что же там творится?

— Видимо, нет. Люди говорили, что им очень не нравился шум, который поднимал этот кто-то, бродивший снаружи. Когда он расхаживал, что-то трещало и хрустело. Вот и все, что я мог взять в толк.

— И это… существо больше здесь не появляется?

— Нет.

Я оборвал разговор. Обычно такие рассказы доставляли мне удовольствие, но сегодня почему-то казалось глупостью целиком и полностью ручаться за них, несмотря на письменные свидетельства, которые в то же время смахивали на очевидную, набившую оскомину чепуху. Сердце билось неровно, на душе было гнусно, снова страшно хотелось выпить. В жарком влажном воздухе с приближением вечера одежда все сильнее липла к телу. Напрягая силы, я старался вслушиваться во все новые и новые вопросы, которые относились главным образом к документам, связанным с этой историей. Уклоняясь от ответов, я лукавил, говорил, что лично у меня этих документов нет, что они хранятся в архиве графства, в городе Хертворде. Окончание беседы затянулось надолго из-за того, что у моего гостя была привычка то и дело останавливаться и подыскивать выражения более мудреные, чем первые пришедшие на ум. В конце концов, когда клиенты, сидевшие в противоположном углу, погрузились в меню, я направился к ним, правда, не раньше, чем у него иссяк поток благодарностей, запись которых заняла бы не меньше двух абзацев.

Было уже двадцать минут десятого, когда я, обслужив клиентов за дальним столиком, умирая от жажды, со всех ног помчался в кладовую и, выйдя оттуда освеженным, провел экспресс-инспекцию ресторана в стиле «пожелание — закон», лицемерно согласился, что уксусный соусдля авокадо пересолен, от широты душевной дал обещание повысить его вкусовые качества (забракованные авокадо еще пригодятся шеф-повару для салата к завтрашнему ленчу); отклонил заказ на двойной номер на одну ночь от какого-то подвыпившего кембриджского студента или младшего преподавателя социологии, позвонившего по телефону в контору; и подал жене, спустившейся в нарядном серебряном платье, фужер «Тио-Пепе». Мы собирались пообедать в 10 часов у нас в комнатах, предварительно выполнив все работы, занесенные в список самых неотложных. Я ждал приезда моих личных гостей, доктора Мейбари и его жены. Джек Мейбари был нашим семейным врачом и моим другом, точнее, человеком, с которым я мог говорить без раздражения. В очень тонкой прослойке людей, которые вызывают к себе более живой интерес, чем плохая телевизионная передача, Джек занимал не последнее место. А в присутствии Даяны Мейбари любая телепрограмма становилась скучной и ненужной; а это уже большое достижение.

Они приехали, когда я снова стоял за стойкой, чистосердечно доказывая смотрителю Лондонского музея, что третья порция кларета, самого дорогого вина в списке, хоть и стоила денег, но оправдывала любые затраты. Джек, выделявшийся копной светлых волос и костлявой фигурой, упакованной в помятый костюм из льняной ткани светло-коричневого цвета, махнул мне рукой и пошел, как обычно, в контору, чтобы предупредить местную телефонную службу о том, где он находится. Даяна подсела к моей жене, расположившейся в небольшой нише у камина. Сидя рядом, они представляли впечатляющее, скорее даже волнующее зрелище обе высокие, светловолосые, с пышной грудью, но так непохожие друг на друга во всем остальном, что могли бы стать учебной иллюстрацией, показывающей диапазон различий между двумя чрезвычайно близкими по физической природе типажами; хотя более всего эта картина напоминала кадр эротического шведского фильма, посвященного демонстрации далеко не невинного секса. Только в самой унылой душе не возникло бы желания воспользоваться случаем и взять обеих себе в постель. Различия между ними бросались в глаза: Даяна — тонкокостная, рыжеватый блеск в волосах, карие глаза, загорелая кожа, нервная утонченность, а рядом другая — сильная, округлая, желтая грива, синее сверкание глаз, бледно-розовая кожа, медленные уверенные движения — это Джойс, моя жена; а ведь эти различия являются залогом других, не менее поразительных, которые еще нужно обнаружить. Уже несколько недель я двигался к поставленной цели, которая была для меня жизненно важной: убеждал Даяну лечь со мной в постель. Джойс об этом ничего не знала и, разумеется, не догадывалась о моих самых рискованных планах на будущее; но когда я наблюдал, как они обменивались поцелуями в нише при встрече, мне сразу стало ясно, что они всегда испытывали друг к другу чувственное влечение, которое подавляли. Хотя не берусь сказать, так ли все ясно в действительности: где правда, а где фантазия, какой бы привлекательной она ни казалась.

Смотритель музея в конце концов внял моим советам и, сэкономив 11 шиллингов на кларете, как я и прикидывал, все-таки заказал полбутылки «Шато д'Икем» (37 шиллингов 6 пенсов), после чего сразу же впал в блаженное состояние. Я одобрительно кивнул, велел Фреду сказать пару добрых слов поставщику вин, а сам смешал джин с лимоном для Даяны, которая перед обедом не пила ничего другого, и понес вино ей. Мне хотелось поцеловать ее в губы, но вмести этого мой рот уткнулся в кончик ее подбородка. Наступило молчание. Уже не в первый раз мысль о том, как хорошо приласкать сразу обеих, показалась мне менее привлекательной, чем минуту назад.

Я продолжал исследовать тему взаимовлияния жары и влажности, когда показался Джек. Он поцеловал Джойс с той же бесцеремонностью, с какой помахал мне рукой по приезде, а затем отвел меня в сторону. Ходили слухи, что он неутомим в постелях своих пациенток, но, как большинство мужчин с подобной репутацией, Джек не испытывал склонности к женскому обществу.

— Привет, — сказал он, приподнимая стакан кампари с содовой, который ему подал Фред. — Как поживают твои домочадцы?

Такой вопрос в устах семейного врача был не просто вежливой фразой, и Джеку всегда удавалось придать ему недружелюбный оттенок. В отношении здоровья он проявлял некоторый снобизм, утверждая, что любые расстройства — следствие вульгарных человеческих слабостей, неизбежных и потому не вызывающих категорического осуждения. Вероятно, кроме всего прочего, его снобизм был своеобразной формой давления на пациентов и помогал лечению.

— Прекрасно, я думаю.

— Как твой отец? — спросил он, нащупывая одно из слабых мест в моей обороне, и, не сводя с меня глаз, зажег сигарету.

— Почти без изменений. Очень «пияно».

— Очень что? — Конечно, Джек мог и не расслышать моих слов из-за грохочущих голосов клиентов, разгоряченных алкоголем, но, скорее всего, здесь крылся упрек ведь я использовал фривольный анекдот в таком сакраментальном контексте. — Что?

— «Пияно». Сам знаешь. Очень подавлен. Ничего не делает, почти не говорит.

— Пойми, в его возрасте и положении другого и ожидать нельзя.

— Понимаю, можешь не сомневаться.

— А Эми? — спросил Джек настороженно, справляясь о моей дочери.

— А… кажется, она в порядке, насколько я могу разобраться. Почти не отходит от телевизора, гоняет пластинки с поп-музыкой и все такое.