Второе кольцо силы

Моей удачей было то, что я была знакома с ним. Нагваль думал, что мы были с ним сходны в одном отношении. Однажды мы за что-то ухватываемся и не отпускаем этого. Счастливый случай знать элихио был удачей, которую я не делила ни с кем другим, даже с ла Гордой. Она встретила элихио, но фактически так и не узнала его, также, как и ты сам. Нагваль знал с самого начала, что элихио был исключительным, и он изолировал его. Он знал, что ты и девочки были на одной стороне монеты, а элихио – сам по себе – на другой стороне. Нагваль и Хенаро фактически очень повезло, что они нашли его.

Я впервые встретилась с ним, когда Нагваль привел его в мой дом. Элихио не ладил с моими девочками. Они ненавидели его, а также боялись его. Но он был совершенно индифферентными. Мир не трогал его. Нагваль не хотел, чтобы, в частности, ты часто имел дело с элихио. Нагваль сказал, что представляешь собой род мага, от которого надо держаться в стороне. Он сказал, что твое касание не умиротворяет, а наоборот, причиняет вред. Он сказал мне, что твой дух берет в плен. Ты был каким-то образом противен ему и в то же время он любил тебя. Он сказал, что ты был более помешан, чем Жозефина, когда он нашел тебя, и что ты все еще помешанный.

Было беспокоящее ощущение в том, чтобы слышать, как кто-то другой говорит мне, что дон Хуан думал обо мне. Сначала я пытался игнорировать то, что говорила донья Соледад, но затем я ощутил, что это была крайне дурацкая неуместная попытка защищать свое эго.

– Он возился с тобой, – продолжала она, – потому что сила приказывала ему делать это. И он, будучи неуязвимым воином, каким он был, подчинялся своему хозяину и охотно делал то, что сила велела ему делать с тобой.

Наступила пауза. Мне не терпелось спросить ее еще об ощущениях дона Хуана относительно меня. Вместо этого я попросил ее рассказать мне о ее другой девочке.

– Месяц спустя после того, как он нашел элихио, Нагваль нашел Розу, – сказала она. – Роза была последней. Найдя ее, он знал, что его число было полным.

– Как он нашел ее?

– Он отправился повидать Бениньо в свои родные края. Он приближался к дому, как вдруг из кустарника со стороны дороги, выбежала Роза, преследуя свинью, которая сорвалась с привязи и убегала. Свинья бежала значительно быстрее Розы. Она столкнулась с Нагвалем и не смогла схватить свинью. Тогда она повернулась к Нагвалю и стала кричать на него. Он сделал жест, как бы хватая ее, а она была готова сражаться с ним. Она набросилась на него и вынудила его поднять на нее руку. Нагваль немедленно полюбил ее дух, но тут не было знака. Нагваль сказал, что он немного подождал, прежде чем уйти, и тут свинья побежала в противоположном направлении и остановилась около него. Это был знак. Роза привязала свинью на веревку. Нагваль прямо спросил, довольна ли она своей работой. Она сказала, что нет. Она была служанкой, живущей у хозяев. Нагваль спросил, не хочет ли она пойти с ним, и она сказала, что если для того, что она предполагает, то она не согласна. Нагваль сказал, что он приглашает ее работать, и она захотела узнать сколько он будет платить. Он назвал ей цифру, и тогда она спросила, какая работа имеется в виду. Нагваль сказал ей, что она будет работать с ним на табачных полях на Велакрусе. Тогда она сказала ему, что она испытывала его, если бы он сказал, что хочет пригласить ее работать горничной, то она знала бы, что он лгун, потому что он выглядит как человек, который никогда в жизни не имел дома.

Нагваль был восхищен ею и сказал ей, что если она хочет вырваться из ловушки, в которой она находится, она должна прийти в дом Бениньо к полудню. Он также сказал ей, что будет ждать не более чем до двенадцати; если она придет, она должна быть готова к трудной жизни и обилию работы. Она спросила его, как далеко находятся табачные поля. Нагваль сказал, что в трех днях езды в автобусе. Роза сказала, что раз это так далеко, она безусловно будет готова ехать, как только отведет свинью обратно в хлев. Так она и сделала. Она приехала сюда, и все полюбили ее. Она никогда не была вредной или надоедливой. Нагваль не был вынужден заставлять ее или хитростью вовлекать во что-нибудь. Она совсем не любит меня и все же заботится обо мне лучше, чем кто-либо другой. Я доверяю ей, и тем не менее я совсем не люблю ее, но когда я уезжаю, я скучаю по ней больше всех. Можешь себе представить это?

Я увидел печальный блеск в ее глазах. Я не мог удержать свои подозрения. Она вытерла свои глаза непреднамеренным движением руки. Тут в разговоре наступил естественный перерыв. К этому времени начало темнеть, и писать было очень трудно; кроме того, мне нужно было сходить в туалет. Она настояла, чтобы я воспользовался уборной во дворе прежде нее, как обычно делал сам Нагваль.

После этого она принесла две круглые бадьи размером с детскую ванночку, наполнила их наполовину теплой водой и добавила немного зеленых листьев, предварительно размяв их тщательно своими руками. Она предложила мне авторитетным тоном помыться в одной бадье, в то время как она сделает то же самое в другой. Вода имела почти благоухающий запах. Она вызывала ощущение щекотки. На лице и руках она давала ощущение слабого ментола.

Мы вернулись в ее комнату. Она положила мои письменные принадлежности, которые я оставил на ее постели, наверх одного из комодов. Окна были открыты и было все еще светло. Должно быть, было около семи часов.

Донья Соледад легла на спину. Она улыбалась мне. Я подумал, что она была воплощением теплоты. Но в то же самое время, несмотря на ее улыбку, ее глаза выдавали ощущение безжалостности и непреклонной силы.

Я спросил ее, как долго она была с доном Хуаном как его женщина или ученица. Она посмеялась над моей осторожностью в наклеивании ярлыка на нее. Ее ответ был – семь лет. Потом она напомнила мне, что я не видел ее в течение пяти лет. До этого момента я был убежден, что я ее видел года два назад. Я попытался вспомнить последнее время, но не смог.

Она сказала мне лечь на постель с ее стороны. Очень мягким голосом она спросила меня, боюсь ли я. Я сказал – нет, что было правдой. В тот момент в ее комнате я столкнулся со своей старой реакцией, которая появлялась бесчисленные разы, как смесь любопытства и губительной индифферентности.

Почти шепотом она сказала, что она должна быть неуязвимой со мной, и сообщила мне, что наша встреча была решающей для нас обоих. Она сказала, что Нагваль дал прямые и детальные приказания что делать. Когда она говорила, я не мог удержаться от смеха, глядя на ее поразительную попытку говорить как дон Хуан. Я прислушался к ее утверждениям и не мог предсказать, что она скажет дальше.

Внезапно она села. Ее лицо было в несколько дюймах от моего, мне были видны е белые зубы, блещущие в полутьме комнаты. Она обвила меня руками и повалила на себя.

Мой ум был очень ясным и все же что-то вело меня глубже и глубже, как в трясину. Я испытывал в себе что-то такое, о чем я не имел понятия. Внезапно я понял, что каким-то образом я все время ощущаю ее ощущения. Она была очень странной. Она загипнотизировала меня словами. Она была холодной старой женщиной. И ее замыслы не были замыслами, идущими от молодости и бодрости, несмотря на ее жизненность и крепость. Я знал тогда, что дон Хуан не поворачивал ее голову в том же направлении, что и мою. Эта мысль была бы нелепой в любом другом контексте; тем не менее в тот момент я принял ее за подлинное прозрение. Ощущение опасности охватило мое тело. Я хотел выбраться из постели. Однако, казалось, меня охватывала необычайная сила, которая удерживала меня и не давала возможности уйти. Я был парализован.

Дон Хуан всегда говорил мне, что нашим большим врагом является то, что мы никогда не верим в то, что случается с нами. В этот момент, когда донья Соледад накинула тряпку, как петлю, вокруг моего горла, я понял, что он имел в виду. Но даже после того как у меня возникла эта интеллектуальная рефлексия, мое тело реагировало. Я оставался вялым, почти индифферентным к тому, что, по-видимому, было моей смертью.