Страница 70 из 74
Однако они должны быть честными хотя бы с самими собой и признать, что это соглашательская вера. От них требуется нечто большее. Нечто большее…
Я задаю вопрос: Возможно ли, чтобы поведенческие религиозные заповеди, производная от них этика или позитивные общественные ценности поддерживались без ссылок на Божественный авторитет? Когда я проходила курс метафизики в Гарварде, профессор говорил, что не может быть долженствования, кантианского категорического императива, никакого поступка, продиктованного совестью, без высшего авторитета. Но это замечание не вполне относится к тому, что я хочу сказать. Я спрашиваю: можно ли после того, как исключительные, сакраментальные, ритуальные и просто фантастические элементы религии будут оставлены, сохранить универсальную этику — в ее божественности? В определенном смысле, в странах развитой индустриальной демократии такое поведение уже кодифицировано и гарантируется не высшей силой, но гражданским законодательством. Если наша конституция не только отделила Церковь от государства, но и поставила в основу гражданских законов нечто отвечающее лучшим установлениям иудео-христианской этической системы, то не идет ли речь не только об отделении, но и о присвоении, что осталось не замеченным нашими горячими проповедниками?
Положим теперь, что в контексте освященной секуляризации идея Бога может рассматриваться как Нечто Развивающееся, подобно тому как рассматриваются развивающиеся цивилизации, что Бога можно заново определять и придавать ему новые черты по мере того, как человечество постепенно восходит на более высокие ступени метафизической и научной сложности. При этом все понимают, что, выражаясь иными словами, человеческая история приобретает вид прогрессивно усложняющейся метафоры. Итак, наша телеология завела нас в бескрайние космические пределы и в микроскопические миры субатомных частиц, оставив нам только один существенный признак самой себя — то, что человек живет в мире моральной ответственности.
При таком взгляде на вещи высшим авторитетом является не Бог, который освящен, которому молятся, жалуются, с которого пишут иконы, которому приписывают тексты или дают голос, посвящают хоры или стены храма, но Бог, который не может быть ни восчувствован, ни изречен иными средствами, кроме нашего развитого нравственного чувства, которым мы оцениваем сами себя.
Ученые-конституционалисты привыкли говорить об американской гражданской религии. Однако двести или около того лет тому назад произошло событие, имеющее значение не для национальной истории, а для истории человечества, и нам еще предстоит осознать все значение этого события. Понять его суть — вот задача для современных теологов. Однако ее решение требует демократичного распространения этического долга на все триста шестьдесят градусов, а не только на единоверцев; это повседневное отсутствие дискриминации и действительное признание прав человека так же естественно, как рукопожатие. Смеем ли мы надеяться, что теологи настолько эмансипируют себя, что смогут высказать или принять иную возможность наших поисков священного? Начать не новую главу, а новую историю?
Вероятно, в нашем распоряжении осталось не так много времени. Если демографы правы, то в середине наступающего столетия население Земли составит десять миллиардов человек. Огромные мегаполисы по всей планете будут соперничать друг с другом в борьбе за источники выживания. И может быть, только проверенная временем политика, согласная с заповедями Божиими, поможет людям пройти через эти испытания. В складывающихся обстоятельствах мольбы человечества будут звучать для Небес как жалобный вопль. Оскорбление нашей надежды на лучшую жизнь может обернуться тем, что в наступающую эпоху люди будут считать двадцатый век потерянным раем.
Благодарю вас.
Певчие птицы: Полевой жаворонок… Красный дрозд… Синяя птица счастья…
Конечно же, кино сегодня снимают не на пленку. Фильмы записывают и хранят в цифровой форме, в виде нулей и единиц. В тот момент, когда осветят софитами и снимут последний, оставшийся нетронутым кусочек мира, произойдет новый Большой Взрыв… и по просторам вселенной понесется поток единиц и нулей — частиц с волновыми свойствами… этот поток будет нестись до тех пор, пока звездный ветер, вспышка или еще какой-нибудь небесный сигнал не тряхнет этот поток. Гальванизированные нули и единицы вспыхнут тогда сияющими созвездиями и во всей своей красе развернутся в ночном небе какой-нибудь дальней планеты… и неведомые, не похожие на нас ее обитатели, облепив плоские крыши своих жилищ, благоговея, будут созерцать на небосклоне лица Рэндольфа Скотта, Джорджа Брента, Линды Дарнелл… Вы же понимаете, я назвал далеко не всех звезд.
Чувствую, что на свадьбу меня не пригласят. По отрывочным замечаниям Пэма я понял, что это будет пятиминутная церемония в городской администрации. Цветы, купленные у разносчика. Гулкое эхо похожих на катакомбы мраморных коридоров. Удостоверение личности в одной руке и свидетельство о разводе — в другой. Министерство гражданских дел: комнаты без окон с маленькими цветными витражами. В газетах часто публикуют фотографии на этот сюжет: любовники, кующие свое счастье с благословения гражданских властей, красавцы из Вест-Индии, испуганные бледные юнцы из Квинса, крепкие, тропически пестро одетые, стильные, готовые пуститься в пляс, молодые латиноамериканцы, пожилая пара рука об руку. Пэм и Сара. Таково их принципиальное решение: муниципальное таинство.
Может быть, Зелигман будет их свидетелем.
Представляю себе их первую брачную ночь. Всегда неприятно думать о том, как занимаются любовью знакомые тебе люди, но здесь у меня не возникает никаких проблем. У них настоящая помолвка в полном смысле этого слова, они настолько чисты, что мысль об их отношениях не вызывает никаких порнографических ассоциаций. Пэм ласково и неуклюже прижимается к Саре, ложится на нее, она гладит его рукой по спине, изучая его пальцами, как это делают незрячие люди, он едва не плачет от счастья, поправляет ей волосы, отбрасывая прядь за ухо, как это делает она сама, читая Тору. Он касается ее губ, они целуются, но он не говорит при этом ни слова, его нерушимое «я» рушится и растворяется в ее любви. Темно, поздняя ночь, мальчики спят этажом ниже, но тусклый свет улицы заставляет светиться темным сиянием ее глаза. Не могу сказать, что чувствует при этом Сара, но она ведет и поддерживает его. Он погружается в полное познание, он чувствует себя так, словно они занимались любовью всегда, словно они были мужем и женой всю свою жизнь. В их любви нет открытия, нет новизны, и какова бы ни была плоть Сары, она сейчас переплавляется в то единственное, чем только и может обладать женщина…
Пэм еще не завершил своего обращения, но думаю, что они не станут из-за этого откладывать свадьбу. Сара с ее прогрессизмом встретит его на полпути. Вчера вечером он сказал мне, что никогда с такой полнотой не чувствовал себя христианином, чем сейчас, готовясь стать иудеем.
Пэм, ответил я ему, может быть, тебе лучше никому не рассказывать об этом.
Почему? Это же правда.
Ты уверен, что правильно все оцениваешь?
Ну, я признаю, что отчасти делаю все это, руководствуясь чувством духовного возмещения, если можно так выразиться. Может быть, с этого все началось. Но теперь я воспринимаю все гораздо глубже. Я чувствую себя освобожденным, мой разум воспрянул, интеллект приобщился к вере. Все встало на свое место, обрело внутреннюю логику. Я никогда не чувствовал себя таким честным, в моей вере в Создателя нет теперь никакого недоверия. Вера не привязана ни к какой мифологии. Она не связана никакими навязанными образами. Должен признать, что в иудаизме тоже хватает псевдоисторического хлама, но именно поэтому Джошуа и Сара основали синагогу Эволюционного Иудаизма, для того чтобы вернуться к истокам. Мы продолжим это дело. Для меня иудаизм — это христианство без Христа, и от этого я счастлив сердцем.