Медуза

Из «Atlas Novus» Йенссона, мысленно уточнил Габриэле. Несколько вкладышей из латинского издания, кажется, 1647 года. Он весьма недорого выписал их по каталогу из Лейпцига, но нашелся покупатель в Соединенных Штатах, так что профессору придется подождать, пока Габриэле установит, какова их рыночная цена.

– Тот человек, который расспрашивал обо мне, как он выглядел?

– Коренастый, среднего роста, близко посаженные карие глаза, лысый, с оттопыренными ушами. Да, у него еще был сломанный нос. Совсем свернутый набок, как у боксера или регбиста. Что еще можно сказать? Было в нем что-то властное, будто он какая-нибудь шишка или думает, что шишка. Ну, вот, кажется, и все.

– Отлично, Фульвио. Спасибо за помощь.

– Но когда вы вернетесь, доктор?

– Не могу пока сказать. Может быть, придется задержаться. В любом случае продолжай наблюдать, а я тебя отблагодарю, как только приеду.

Он повесил трубку, забрал свою телефонную карточку и в последний момент, скатав трубочкой, сунул «Джорнале» в карман. Все же небезынтересно узнать, что произошло в мире с тех пор, как он от него удалился.

Габриэле собирался отправиться за своим велосипедом, но его осенила идея. Он вернулся в магазин и спросил Пинуккью, есть ли у нее что-нибудь для фейерверка. И, только встретив ее взгляд, в котором забрезжило смутное узнавание, сообразил, что забыл надеть темные очки.

– Для фейерверка? – переспросила она.

– Конечно, – подтвердил он с утрированным миланским акцентом. – Для Хэллоуина. Шутихи. Петарды. Ну, такие бумажные, вспыхнут – бабах! – и тут же погаснут. Большое удовольствие для детишек. Вы понимаете?

На миг ему показалось, что она слишком хорошо все поняла, но в конце концов мимолетный проблеск интереса сменился в ее взгляде прежней унылостью, и покупка была совершена без дальнейших непредвиденных поворотов. Однако проблеск интереса все же был, пусть и секундный, думал Габриэле, направляясь обратно к мосту.

Интересно, лелеяла ли когда-нибудь Пинуккья фантазии относительно него? В конце концов, он ведь был сыном одного из местных землевладельцев. В то время эта проблема никогда его не занимала. Голова была слишком занята другими вещами, чтобы задумываться о том, кто он есть, но другие могли оказаться не столь глупы. И то, что несостоявшаяся возлюбленная так и не узнала его, – слава богу, конечно, в нынешних обстоятельствах! – все же немного расстроило Габриэле. Впрочем, и Пинуккья была уже не та, и он – не тот. Очутившись в знакомой обстановке родной усадьбы, Габриэле снова начал воспринимать себя как того, давнего мальчика, но тот мальчик умер, как и несчастный Леонардо.

Обратный путь был мирным и тихим – волшебное путешествие на фоне пронизанного лунным светом пейзажа. Единственной проблемой оказался густой туман, клубившийся со свойственной ему непредсказуемостью так, что за какую-то долю секунды абсолютная ясность перспективы могла безо всякой видимой причины смениться непроглядной мутью перед глазами. А потом снова из облака, такого плотного, что приходилось слезать с велосипеда и идти пешком, внимательно глядя под ноги, можно было внезапно вынырнуть и оказаться на таком открытом, освещенном луной пространстве, что все предосторожности начинали казаться смехотворными. Проезжая мимо оросительного канала, проложенного по узкому каменному акведуку, поверху пересекавшему дренажные рвы, Габриэле вспомнил свое детское изумление перед этим физическим оксюмороном: вода, бегущая над водой.

Вернувшись на базу, он проверил тонкую хлопчатобумажную ниточку, которую прикрепил поперек зазора между створками главных ворот, некогда выкрашенных ярко-зеленой краской, выцветшей теперь и превратившейся в бледно-голубую. «Контрольное устройство» оказалось нетронутым. Нагнувшись, Габриэле прошел под ним и вступил в гулкое пространство двора, настолько ему знакомое по детским воспоминаниям, что он почти не воспринимал его нынешнего реального облика. Ему казалось, что вот-вот откроется дверь или окно и послышится голос: «Габриэле! Добро пожаловать домой!» Но все тогдашние голоса были уже мертвы. Сколько же работы здесь переделано, сколько жизней прожито! Это как поле битвы, подумал он, бесконечной, не имеющей завершения, бессмысленной битвы, ведущейся при помощи устарелого вооружения и по причинам, которых никто уже не помнит.

Снова забравшись в свое гнездо, как он назвал это место на чердаке еще тогда, когда пятнадцатилетним мальчишкой впервые здесь обосновался, Габриэле аккуратно опустил и закрепил светонепроницаемые шторы, которые сам выкроил из тонкой клеенки, и только после этого, заменив батарейки, включил фонарь. Несмотря на защитную лесополосу из вязов и тополей, свет на этом верхнем уровне дома мог быть замечен с расстояния в несколько километров и непременно сразу же привлек бы к себе внимание.

Наполнив кастрюлю водой из ведра, стоявшего в углу, Габриэле поставил ее на газовую плитку и устроился рядом читать принесенную газету. Большинство статей его не интересовало: обычная преувеличенная шумиха по поводу каких-то надвигавшихся перестановок в кабинете министров, но в глаза бросился заголовок в рубрике «Криминальная хроника» – об убийстве, совершенном в городе под названием Кампьоне д'Италия. Имелась и фотография жертвы – Нестора Мачадо Солорсано, гражданина Венесуэлы. На взгляд Габриэле, он очень напоминал чуть постаревшего Несторе Сольдани.

Габриэле быстро пробежал глазами статью, потом перечел ее еще дважды очень внимательно. По словам жены убитого, Андреины, говорившей через переводчика, жертве позвонили домой в день рождения и вызвали на экстренную встречу с неизвестным человеком или людьми в городок Каполаго, расположенный по ту сторону швейцарской границы. «BMW мини-купер», на котором ее муж ездил на встречу, по возвращении взорвался перед въездом на их виллу в Кампьоне. Взрыв полностью разрушил автомобиль и ворота, в близлежащих домах вылетели все стекла. Практически никаких останков водителя обнаружить не удалось.

Габриэле мысленно сопоставил даты. Убийство произошло через день после того, как он, прочитав об обнаружении трупа Леонардо, скрылся из Милана.

Кипящая вода для пасты выплескивалась через край. Дрожащими руками он снял кастрюлю с плиты. Подумать только – какой-то час назад он насмехался над собой за безосновательную панику и мысленно поднимал философские вопросы о природе доказательств, чтобы оправдать свое бегство. Вот оно, доказательство! Насколько он мог судить, лишь три человека точно знали, что случилось с Леонардо Ферреро, и один из них теперь мертв – взорван в собственном автомобиле через два дня после обнаружения трупа.

Значит, остались только он и Альберто. Мысль о каком-либо контакте с Альберто вызывала у него отвращение, более того, он подозревал, что именно Альберто стоит за нарочито угрожающими открытками, которые ему посылали каждый год в день очередной годовщины смерти Леонардо, но сейчас он чувствовал, что иного выбора нет. Кто бы ни убил Несторе, следующим в списке значился он, Габриэле. Это была уже не игра в прятки, а вопрос жизни и смерти. Он не мог вечно скрываться здесь, в поместье, но не желал и жить в Милане под постоянной угрозой расправы или эмигрировать и влачить жалкое существование в какой-нибудь чужой стране, где к тому же его все равно рано или поздно могли настичь.

У него не было другого выхода, кроме как ускорить ход событий, и Альберто был единственным, к кому он мог обратиться. Разумеется, следовало все тщательнейшим образом предусмотреть, чтобы ничем не выдать своего местопребывания, а тем более своего страха. Нужно написать письмо в уверенном и решительном, даже чуть вызывающем тоне. Он изложит вполне обоснованные опасения, возникшие у него в связи с известием о смерти Несторе, ясно даст понять, что свято сохранит тайну «Операции Медуза» до конца жизни, и потребует открыть подробности убийства Сольдани, а также сообщить, что предпринимается для того, чтобы призвать убийц к ответу и защитить двух оставшихся членов веронской ячейки.