Наследник

— По какой-то причине он остановился как вкопанный. Он стоял и смотрел на нее в ошеломленном изумлении.

— Следует понимать, что это ты положила эти яблоки в еду Наследника?

— Я ничего не знаю ни о каких яблоках! Но я прекрасно знаю одно: я не позволю тебе прикоснуться ко мне, пока ты так сильно ненавидишь меня и не доверяешь, — поклялась Хонор.

Ее рука на ножке лампы сжалась.

Страстная ярость, вспыхнувшая между ними, казалось, стала мерцать, а затем, очень медлен-но и постепенно, начала исчезать. Конн долго не двигался, а потом тихо спросил:

— Неужели мое доверие так важно?

— Это самое большее, что я могла надеяться получить от тебя, разве нет? Ты же не знаешь, что такое любовь. — Хонор услышала голую правду в своих словах, когда медленно опускала лампу.

Конн заколебался. Потом совершенно спокойно он шагнул вперед и взял лампу из ее несопротивляющихся пальцев.

— У тебя нет никаких гарантий любви?

— У меня не было никаких гарантий последнюю неделю, ведь так? — Она стояла, выпрямившись, ее карие глаза сверкали. — Но я тешилась иллюзией, что, по крайней мере, между нами есть взаимное доверие и уважение.

— И этого для тебя достаточно? — осторожно настаивал он.

— Я была дурой, что считала так, — согласилась она, зная в глубине души, что наивно полагалась на то, что ее большой любви хватит на двоих.

— Если бы я сказал, что верю тебе, захочу согласиться с возможностью, что это не ты подложила яблоки с отравой в еду Наследника, ты захочешь, чтобы все между нами было по-прежнему, как раньше… до вчерашнего дня?

Хонор затаила дыхание, опасаясь подвоха. Он собирается загнать ее в угол, откуда не будет иного выхода, как только в его объятия. Ей потребовалась минута, чтобы подумать, почему он так поступает. Тут до нее дошла суть, словно ее облили холодным душем.

— Это единственный способ почувствовать себя со мной благополучно, правда? Единственный способ, на который ты способен, чтобы уладить отношения со мной сейчас. Я должна признаться тебе в любви и отдаться тебе безоговорочно. В обмен же ты сообщишь мне, что ты веришь, что, возможно, это не я пыталась отравить твоего коня.

— Мне кажется, что это честная сделка, — беспечно пожал он плечами. — Мы с тобой оба рискуем.

— И чем же рискуешь ты? — потребовала она жестко.

— Тем, что могу проснуться в одно прекрасное утро и обнаружить, что ты пытаешься размозжить мне череп каким-нибудь подходящим для этого предметом, таким как эта лампа, — сухо ответил он.

— И в свою очередь я должна любить мужчину, который не умеет любить меня и который, возможно, до сих пор использует меня для удовлетворения своей жажды мести. Что это за сделка, черт тебя возьми, Ландри? Ты, должно быть, последние несколько лет играл в какой-то крутой лиге, где и научился таким образом обделывать свои делишки, — ехидно предположила она.

Он не обратил на это никакого внимания.

— Как я сказал, мы с тобой оба идем на риск. Разве эта твоя любовь не придает тебе мужества, чтобы совершить эту сделку?

Хонор печально поняла, что он идет по льду, толщину которого не может оценить. Конн Лан- дри пришел в ужас от того, что лед под ним начинает трескаться и он рискует с головой уйти под воду. Он хочет ее, возможно, так сильно, что даже согласен верить, что это не она пыталась отравить его коня. Но он боится рискнуть и полюбить ее.

Оборотная сторона монеты показывает, что и она хочет его. Но она не такой эксперт в сделках с эмоциями. Единственная возможность отдаться ему — лишь если она одновременно пойдет на риск, любя его.

— Несколько минут назад в твоей голове не было и тени сомнения, что именно я пыталась отравить Наследника. Почему же ты сейчас хочешь рассмотреть другие возможности, Конн?

Он пристально смотрел на нее, ничего не говоря. Затем тихо сказал:

— Ты не права, знаешь ли. За последние несколько лет я научился идти на риск. Мне это не понравилось. Я изо всех сил старался минимизировать риск, где только можно, и я предпочитаю так планировать дела, чтобы риска было как можно меньше. Но это не значит, что я не знаю, что это такое. А как насчет тебя, Хонор? Ты умеешь рисковать?

Хонор сделала глубокий вдох и устало опустилась на стул. Она сжала руки на коленях и не смотрела на него.

— Могу. Ради преданного мне человека. Но ты ведь не такой, верно, Конн? Преданный мне человек никогда не поверит, что я способна отомстить за себя, отравив коня. Преданный человек не угрожал бы мне физической расправой. Преданный человек доверял бы мне, когда ставки уже сделаны.

Хонор почувствовала его порывистое движение, но он не попытался прикоснуться к ней.

— Ставки сделаны, — сказал он хрипло. — И я желаю… рассмотреть это дело с твоей точки зрения. Я могу даже поверить, что если это ты совершила, то у тебя, возможно… то есть ты думала… что у тебя на это есть причины.

То, что он сказал это неловко и неуверенно, взбесило Хонор. Она отвесила ему поклон:

— Вот как! Спасибочки! Ты и понятия не имеешь, как ужасно я себя от этого чувствую. Твое великодушие потрясает меня, Ландри.

Он сердито посмотрел на нее, проведя рукой по своим взъерошенным волосам.

— Ты не знаешь, через что я прошел вчера ночью и сегодня утром. Я проснулся с похмельем, что само по себе составляло уважительную причину для обращения в отделение неотложной помощи. Потом я получил телефонный тонок, когда меня попросили приехать на ипподром, где показали некоторые очень убедительные доказательства, что женщина, с которой я сплю, пыталась отомстить мне, отравив моего коня. У меня во рту ни крошки не было со вчерашнего дня, и я не мог думать ни о чем другом, как о том, что женщина, которая, как я решил, не похожа на своего отца, по всей вероятности, одурачила меня. Она говорит как на духу, что любит меня, а потом поворачивает на сто восемьдесят градусов и умышленно насмехается надо мной, когда я илу на уступки и признаю, что хочу посмотреть на дело с ее точки зрения. Разве удивительно, что я не слишком милосерден?

— А как же я? Я и сама прошла сквозь мясорубку. Я обнаруживаю, что мужчина, в которого я влюбилась, просто играет со мной в какую-то странную игру. Я приезжаю на побережье, чтобы найти мира и спокойствия, а оказывается, он поехал за мной, намереваясь наказать меня за преступление, которого я не совершала. Он преуспел в запугивании меня, а потом предложил мне странную сделку. Он позволит мне переспать с ним еще несколько раз, чтобы он смог выбросить меня из своей жизни. В обмен же он предлагает допустить, что, возможно, я не пыталась навредить его коню. Никаких гарантий, никакой чепухи по поводу влюбленности, никаких обещаний на завтра. Чертовки честная сделка, правда, Ландри?

Тут он вышел из ступора, взял ее за руку и рывком поднял на ноги.

— Поверь мне, — тихо сказал он, приблизив свое лицо к ее, его глаза пылали странным огнем, — это лучшая сделка, чем я обычно предлагаю.

Конн заключил ее в объятия и приблизил губы к ее рту. Но на этот раз поцелуй был другим. Хонор сразу же почувствовала перемену и поняла, что ей не нужно отбиваться. Она слегка расслабилась, позволив его отчаянному, требовательному желанию перелиться через нее ватной.

Ей не следовало проявлять даже признаки обеспокоенности его эмоциональным состоянием. Ей нужно было бы побеспокоиться о себе. Но она была влюблена, и вопреки тому, что она сказала ему раньше, ничто не могло этого изменить. Ее ладони успокаивающе гладили его по спине.

— Хонор, — тихо простонал Конн. — Хонор, не сопротивляйся. Я хочу, чтобы ты была со мной такая же, как в нашу первую ночь. Страстная, и ласковая, и согласная.

Она удивилась, понимает ли он, что только что сказал, и решила, что, по всей видимости, нет. Не полностью. Независимо оттого, что произошло между ними, она начала понимать этого сложного мужчину. Он нуждается в любви, и не важно, что он ничего о любви не знает.

Одна сторона его натуры пыталась получить любовь во что бы то ни стало, в то время как другая сторона предупреждала его, что Хонор способна на предательство. Его внутренний конфликт был почти осязаемым