Страница 57 из 95
В 1831–1838 годах Никита учился в Коломенском духовном училище, постигая азы грамоты и Закона Божьего. Но более — уродливость провинциальной школы. «Один из учителей, Петр Михайлович… ставил на горох на колени, приказывал готовить дурацкие колпаки, надевал на подвергаемых наказанию и ставил несчастных во весь рост на задние парты, с предписанием притом держать руки распростертыми, а на руки велит положить на каждую по лексикону. Руки у несчастных опускаются под тяжестью. Но — горе! — сзади поставлены тоже приспешники с картузами в руках, обязанные бить изнемогавшего мальчика козырьком по голове при едва заметном понижении рук. Это было гадкое зрелище: шесть парт, по три на каждой стороне; мальчики сидят, и сзади их возвышаются подобные статуям по три, по четыре распятых с обеих сторон, и за ними приспешники. Да что! Бывало хуже. Велит кому-нибудь бить по щеке несчастного, плевать в лицо… И за что! За малоуспешность, за невыученный урок, может быть даже только по малоспособности».
Наконец первая ступень образования осталась позади. Родители собирают Никиту в Москву — в духовную семинарию. Из отцовской казинетовой рясы шьют ватную чуйку с плисовым воротником, перешивают семинарский сюртук старшего брата Александра, который уже служит дьяконом в московском Новодевичьем монастыре.
Многое в Москве в новинку. Никогда прежде Никита не видел, чтобы люди, здороваясь, пожимали друг другу руки, не видел трехэтажных каменных домов, разряженных в золото вельмож, осанистых верховых офицеров. Только храмы напоминают Коломну, хотя они, конечно, в Первопрестольной не в пример благолепнее, а служители — сытнее.
К концу учебы Никита все чаще задумывается о дальнейшей судьбе. Гражданская служба? Дьяконское место? Учительская работа? Кончив семинарию первым учеником, решает — поступать в Московскую духовную академию.
К Троице-Сергиеву монастырю он подъезжает 15 августа 1844 года. «Я почувствовал внезапно почтение и к зданию, и к тому, что, по предположению, в нем должно быть».
В Академии особая задушевная атмосфера. Все воспитанники — господа студенты. Старшие водят младших в гости к профессорам-землякам. Бакалавры — друзья студентов. Прислуга — хранители академических преданий. «Ахадемии же моя вечная признательность, что давала простор моей внутренней жизни. Она мне снисходила, даже баловала меня. На целые месяцы уезжал я в Москву в течение учебного курса, чтобы изучением писателей, которых не находил в академической библиотеке, заполнять оказавшиеся пробелы. В последний год студенчества мне отведена была даже профессорская квартира, чтобы общежитие своим многолюдством не нарушало моего углубленного труда, напряжение которого с вечными муками умственного чадорождения начальству было даже малоизвестно».
Закончив академический курс в 1848 году, Никита, в виде особого отличия за исследование философии Гегеля, получил прибавку к фамилии в честь покойного московского митрополита Платона (Левшина) и стал Никитой Петровичем Гиляровым-Платоновым. Ему предложили должность бакалавра, и вплоть до 1855 года он преподавал в Академии историю ересей и расколов, герменевтику (толкование Библии), полемическое богословие.
«Он никогда не садился за кафедру и не читал по тетрадке, — вспоминал А. Владимиров, — но как только входил в аудиторию и раскланивался со студентами, то начинал ходить взад и вперед по аудитории и непрерывно говорить до самого звонка, имея в руке небольшой лоскуток бумаги, на котором было намечено, о чем говорить на этой лекции. И как только он говорил! Речь его была жива, блестяща, чарующа, обильным потоком лилась из его уст и не имела ни малейшего признака деланности, искусственности. Нужно ли говорить, что студенты обожали его?»
Увы, под давлением земляка, московского митрополита Филарета, недовольного его вольнодумством,Никита Петрович был отстранен от преподавания. Переселившись в Москву, он сблизился со славянофилами, стал своим в семье С. Т. Аксакова, оказался единственным человеком для А. С. Хомякова, с которым прославленный философ признавал свое полное согласие. Но и спорили они между собой чаще, чем с другими. «Первые славянофилы, — говорил при отпевании Гилярова-Платонова архимандрит Сергий, — устремились в недра православной церкви и богословской науки и, заимствуя от нее свет, просвещающий всякого человека, грядущего в мир, сами привнесли в нее поток свежей глубокой мысли и чувства. Навстречу этому течению вышел Гиляров со свежей обильной струею мысли цельной, возвышенной, глубокой и прочувствованной и, заимствуя многое от них, сам немало привнес к ним, предохраняя их от философии по стихиям мира сего, а не Христа».
Никита Петрович участвует в работе журнала «Русский вестник», других славянофильских изданий. В 1856 году новые друзья помогли ему устроиться в Московский цензурный комитет, где за шесть лет службы он получил с десяток строгих выговоров, но зато дал разрешение на издание многих полезных русских книг, которые без его смелости так бы и остались в рукописях.
«Вы меня считаете честным человеком, благодарю вас, тысячу раз благодарю, — отвечал Гиляров-Платонов на письмо одного знакомого литератора. — Нужно побыть честному человеку хоть несколько в шкуре цензора, чтобы понять, как много значит это простое признание, как трудно, почти сверхъестественно его дождаться».
Каков он был цензор, поясняет случай, когда учитель одной из губернских гимназий пришел к нему на квартиру справиться о своей посланной в цензурный комитет издательством рукописи.
— Я вас давно жду, и уже хотел сам отправляться отыскивать, — ласково оглядев бедно одетого провинциала, начал разговор московский цензор. — Ваше сочинение я, можно сказать, проглотил. Я подписываю дозволение на его печатание, хотя должен буду ждать за это увольнения.
Приключилась пикантная ситуация — цензор настаивал на издании книги, автор же объявил, что никогда не допустит, чтобы из-за его сочинения семейный человек потерял место.
В 1862 году Гилярова-Платонова все-таки уволили за благосклонность к журнальным статьям об ускоренном проведении в жизнь крестьянской реформы. Чтобы вовсе не лишить заработка бывшего цензора, Министерство народного просвещения отправило его на несколько месяцев за границу для изучения образования евреев, в первую очередь в раввинских училищах.
Вскоре при содействии митрополита Филарета, несмотря на вольнодумство Гилярова-Платонова продолжавшего чувствовать к нему личную приязнь, Никита Петрович становится управляющим московской Синодальной типографией. О своей деятельности на новом поприще в течение 1863–1867 годов он писал К. П. Победоносцеву: «Параллельные места Библии, поверхностно составленные, искаженные опечатками и переставшие давать какое-нибудь руководство при чтении Священного Писания, вынудили меня исходатайствовать учреждение комиссии из духовно-ученых лиц для выверки параллельных мест и новой их редакции. Не я виноват, что дело осталось без последствий, и Филарет был взят от земного служения, а я от типографии».
Девятнадцатилетней преподавательской и служебной деятельностью Гиляров-Платонов доказал, что он малопригодный чиновник из-за своей щепетильной добросовестности, честности и убежденности, что обязан растолковывать правительству истину.Пришлось с чином статского советника выйти в отставку.
Вся последующая его двадцатилетняя жизнь — служение созданной им при финансовой поддержке Ф. В. Чижова газете «Современные известия». Приступив 1 декабря 1867 года к выпуску ежедневной дешевой газеты, Гиляров-Платонов более всего опасался, что не сумеет соблюсти известную меру пошлости,необходимую для массового периодического издания. Свое кредо журналиста и издателя он высказал в передовой статье «Современных известий» от 2 января 1869 года: «Публицист, не уважающий истории и преданий своего народа и коренных основ общественной жизни, которой он живет, столь же недостоин своего призвания, как поклонник суеверий и диких инстинктов массы или нахальный льстец властей».