Мазепа

Ситуация обострилась в преддверии подготовки нового Крымского похода. Мазепа опасался со стороны запорожцев какого-либо «вредительства» и не считал, что они смогут оказать помощь в походе [177]. Накануне похода им были высланы в Дикое Поле сотники для поджога сухих трав. Запорожцы их перехватили, жечь траву не дали, а сотников «взяли за караул» [178]. Мазепа по этому поводу писал Голицыну: «Запорожских казаков безумству дивлюся», что они монаршую милость и его дружбу забыли, посланцам его в их деле чинили препятствия и «хульные многие слова говорили» [179]. Посланец гетмана на Запорожье был встречен недружественно, выслушал многие (по выражению Мазепы) «враки и плутовские слова», а на раде запорожцы вообще постановили помириться с татарами [180]. В своих письмах к Мазепе они язвительно спрашивали, собираются ли идти войска на войну или «для строения городов», намекая на сооружение Новобогородицкой крепости, умалявшей их «вольности». Мазепа отвечал на это, что такими «сорными словами… вам… уши набивают» какие-то легкомысленные и неспокойные головы [181]. Его несколько предвзятое отношение к запорожцам полностью оправдалось. В середине июля 1689 года Мазепа сообщал Голицыну, что в Сечь прибыл от хана некий ага, после чего запорожцы и татары взаимно присягнули о перемирии [182]. Не дожидаясь указа (это было очень рискованно, зная характер князя Василия), гетман разослал универсалы, чтобы запорожцев не пускали в города, равно как и из городов на Запорожье никого не пропускали [183], то есть блокировал Сечь. Правительство Софьи в условиях провала похода было крайне раздражено поведением запорожцев, и Мазепе прислали указ под страхом смертной казни никого не пускать и не выпускать из Запорожья [184], который, по сути, подтвердил его действия.

В этих условиях Мазепа проявил свой талант политического лавирования. Он написал в Запорожье, что до него дошли слухи, будто запорожцы «с неприятелем креста святого» во вред родной земли своей помирились. При этом он заверял, что этому слуху «отнюдь не верит», и объяснял свою блокаду Запорожья опасением занести в Украину распространившееся в Сечи «моровое поветрие» [185]. Одновременно гетман писал Голицыну, что «безумный запорожцы с крымцами помирилися», и, как бы исполняя царский указ, приказывал «под смертною казнию никого на Запорожье не пропускати…» [186].

Ведя скрытую войну с Низовым войском, Мазепа преследовал сразу несколько целей: наведение порядка в стране, обеспечение безопасности южных рубежей и подготовка военных действий против Крыма. Личные антипатии, перемешиваясь с отличным знанием запорожских реалий, только помогали ему в этом. Не забывал гетман и еще об одной опасности, про которую он редко решался открыто писать Голицыну. Мазепа из собственного опыта, подтвержденного показаниями своих многочисленных шпионов, отлично знал, что в Польше не забыли времена, когда Левобережье было частью Речи Посполитой. Князь Василий, сделав ставку на Священную лигу, слишком верил своим новым «западным союзникам». В свое время Иван Степанович поддерживал Самойловича, выступавшего против Вечного мира. Теперь, сам став гетманом, Мазепа должен был убедиться в своей правоте, столкнувшись с тайными замыслами поляков по отношению к украинским землям. Но, противодействуя этим замыслам, нужно было опасаться оскорбить князя, намекнув, что тот сделал стратегическую ошибку.

Условия Коломакских статей строго запрещали вступление в правобережные земли и контакты с поляками. Мазепе, исполняя приказ, приходилось ограничивать все сношения с другим берегом Днепра, что было непросто из-за обилия у старшины семейных связей на Правобережье. Так, к полковнику миргородскому Апостолу приезжал его тесть, Василий Искрицкий и пробыл у зятя шесть дней вместо разрешенных трех. Дядя генерального обозного Василия Борковского, приехав из польских земель к племяннику, передал Мазепе в феврале 1688 года письмо польского военачальника С. Яблоновского [187]. Гетман немедленно послал копии письма Голицыну и «царям».

Поляки продолжали внимательно следить за ситуацией на Левобережье. Во время строительства Новобогородицкой крепости в табор Мазепы (где был и русский воевода Л. Неплюев) снова прибывает посланец Яблоновского [188]. Усиление польской активности проходило на фоне начавшихся контактов гетмана правобережных казаков Могилы (на службе у польского короля) с запорожцами. Перехватив одно из писем Могилы, Мазепа сообщал Голицыну, что тот в своем послании обещал низовикам «королевскую отеческую милость» [189]. Осенью 1688 года гетман имел уже предупреждение, что запорожцы ожидали прихода к себе на помощь Могилы и фастовского полковника Палия (Палея). Правда, Мазепа не без злорадства отмечал, что в Сечи нет кормов для лошадей и мало хлеба и правобережным казакам долго по зиме до них добираться. Поэтому он и делал вывод: «…суетная и даровая в том деле надежда запорожцов» [190].

Активность поляков становится особенно понятной, если учесть, что среди правобережных казаков начался очередной раскол и новоявленный претендент на булаву — Семен Палей — вел переговоры с татарами в надежде на внешнюю поддержку [191]. Одновременно Палей писал к Ивану Степановичу, ссылаясь на ссору с поляками, чтобы тот разрешил поступить к нему на службу и перейти на Левобережье [192]. Противостояние Мазепа — Палей станет едва ли не основным для Гетманщины в годы Северной войны. Но уже тогда Иван Степанович недолюбливал будущего «народного героя». «Зело предо мною унижаетца», — замечал он с презрением. К тому же гетман подозревал Палея во лжи и с долей высокомерия предупреждал Голицына, что если полковник не захочет «под мой регимент прийти», то «пойдет к противной руке неприятельской», то есть к татарам [193].

В существовании «пропольского» и «прокрымского» лагерей, по сути, не было ничего нового. Но Мазепа с тревогой следил за событиями на Правобережье. И в тот период, и позже наличие «вольных казаков» у границ его Гетманщины создавало угрозу порядку и дисциплине, которые он так стремился внедрить, вырывая страну из Руины.

Подозрения Мазепы относительно планов поляков были обоснованными. В ноябре 1688 года, не решаясь писать об этом к Голицыну, гетман представил Шакловитому, прибывшему в тот момент в Батурин, своего шпиона, вернувшегося из Правобережья. Шпион этот привез сведения об имевшемся в Польше плане, согласно которому если не состоится поход на Крым, запланированный на весну 1689 года (который был обещан Голицыным как обязательство перед Священной лигой), то коронные войска пойдут на Левобережье. Поляки открыто рассуждали, что Гетманщину им не захватить, но зато у них будет возможность вернуть согнанное с правого берега украинское население, «которых теперь гетман запорожский (то есть Мазепа. — Т. Я.) не пускает». Поляки мечтали и разрушить Новобогородицкую крепость, причем выяснялось, что к этим действиям их подстрекали запорожцы «через послов своих» [194].

177

Там же. № 111. С. 265, 267.

178

Там же. № 146. С. 321.

179

Там же. № 147. С. 323.

180

Там же. № 150. С. 328.

181

Там же. № 139. С. 311–312.

182

Там же. № 157. С. 340–341.

183

Там же. С. 342.

184

Там же. С. 343.

185

Там же. № 161. С. 351.

186

Там же. № 163. С. 356.

187

Там же. № 19. С. 112.

188

Там же. № 79. С. 202–203.

189

Там же. № 83. С. 213.

190

Там же. № 107. С. 259.

191

Там же. С. 214.

192

Там же. № 117. С. 275–276.

193

Там же. № 106. С. 257.

194

Киевская старина. 1890. № 5. С. 224.