Страница 39 из 85
В глазах плыло, в ушах звенело. Как сквозь туман он увидел стоявшую во дворе старуху в очках с толстенными стеклами, но узнал ее и, пробормотав: «Бабушка, это я, Юра Филатов, мне просто лицо изуродовало...», уже не услышал ее слов: «Ой, Юрочка! Это ж за рулем так напиться! Ну иди, болезный, поспи...» Филатов как сноп повалился под ноги своей двоюродной бабки,
И во сне ему не было покоя. Лежа на сеннике, от которого пахло так же, как и много лет назад, он метался, пугая старуху, которая всю ночь не спала, подходила к нему и по горячечным словам, вырывающимся из-за стиснутых зубов, начинала понимать, что нежданно-негаданно заявившийся к ней внук Юра не пьян, тем более что и не пахло от него спиртным, а попал в такой переплет, которому и названия не дашь, кроме как «беда-а-а...». Повторяла это слово бабка часто, прислушиваясь к бреду, в котором чаще всего повторялись слова «кровь» и «дьявол». Подносила к носу Филатова какую-то зажженную траву, тот вдыхал, успокаивался ненадолго; опять рвался куда-то, боролся с кем-то невидимым, даже выхватил из кармана брюк пистолет, но тут же уронил его на пол. Полуслепая старуха подняла его, рассмотрела, что за штука такая, и испуганно охнула. Было это почти под утро.
После самого страшного за ночь приступа Юра наконец затих, тяжело дыша. Осенив его и себя крестным знамением, бабка Катя вышла в свою спаленку и решила вздремнуть.
Проснулась она лишь в полдень.
Погода была ветреной, накрапывал дождь. Филатов сидел за столом в горнице.
– Баба Катя, как я сюда попал?
– Юрочка, да ты вчера приехал, вечером, темнеть начинало. Боже ты мой, как же тебя крутило-то ночью! Завтракать будешь? Правда, продуктов почти нет, автолавка не приехала нынче, а ноги слабые, сам знаешь, не доберусь я в магазин в Тетчу, да и попросить некого...
– Бабушка, я во сне говорил? – слушая старуху, спросил Филатов.
– Говорил, Юрочка, только вот ничего я не поняла. Ты все Бога да черта поминал, да еще «касера» какого-то. Что случилось-то?
– Долгая история, бабушка. Небось не спала из-за меня всю ночь?
– Я было доктора хотела позвать, да вспомнила, что у Ивана телефон не работает.
– Доктор мне не поможет...
Юрий посопел носом (и где только успел простыть?) и сказал:
– Короче, баба Катя, я сейчас бензина залью в бак, вроде в канистре есть, и в магазин поеду. Деньги есть у меня, ты только скажи, каких продуктов купить. И... можно, я у тебя несколько дней поживу?
– Живи, Юрочка, конечно, еще спрашивать вздумал. А продуктов каких... Хлеба купи, ну и сам там погляди, может, круп каких найдешь, масла постного, картошка есть у меня. Да, сахару возьми и, если денег хватит, может, карамели к чаю... Так чего-то сладкого захотелось, старые ведь, что малые...
Юрий усмехнулся и отправился к машине. Канистра с бензином нашлась в багажнике. Залил топливо в бак и потихоньку поехал в сторону Тетчи, боясь, что наступит такая же морока, как вчера, и его опять занесет неведомо куда. Но все было в порядке, мозги и мотор работали нормально.
Филатов затормозил у магазина в Тетче, около которого толклись несколько местных хануриков, внимавших какому-то «круто прикинутому» в западный «сэконд-хэнд» мужику. Тот рассказывал историю, явно интересовавшую слушателей. Филатов уловил ее конец: «Ну, бля, а бабки он у меня не забрал, только морду набил, а там до хера осталось, я думаю, хрен с ней, с водкой, задолбало, пойду шмотки куплю...» – рассказчик указал на свой пиджак в клетку, какие на Западе в тридцатых годах любили носить газетные репортеры. Брюки были из такой же ткани. Вся одежда носила следы ночевок на блат-хатах, а то и под забором.
Не обращая на алкашей особого внимания, Филатов прошел в магазин. Отнеся в машину хлеб, крупу и макароны – а брал он их с изрядным запасом, на всякий случай, – он вернулся и купил два десятка банок консервов, яиц, сала, попросил продавщицу, с интересом взирающую на то, как убывает товар, налить трехлитровую банку постного масла. Купил и всяческих заграничных сладостей.
Садясь в машину, Филатов встретился взглядом с «франтом», закончившим наконец рассказ о своих похождениях и вместе с остальными представителями «колхозного крестьянства» молча провожавшим блеклыми глазами занятого покупками десантника.
Баба Катя только руками всплеснула, увидев гастрономическое изобилие, выгружаемое из машины. И сразу стала готовить завтрак, пообещав, что накормит внука до отвала. Сразу было видно, что старуха даже такие простые продукты видит редко, – Юрий знал, что пенсии хватает только на хлеб, молоко да крупы. И на зельц по большим праздникам. Разве что картошка своя – деревня все-таки.
Степановна не обманула: завтрак был на уровне. Юра не сумел побороть искушение, откупорил бутылку коньяка, налил стопку бабке, которая заявила, что такого отродясь не пробовала, а попробовав, спросила:
– Это, видать, богатые в Америке пьют?
Когда Юра заверил ее, что в Америке богатые не уважают молдавский, а потребляют в основном французский продукт, задумчиво произнесла:
– Непривычно мне такое. Самогонка – она родней кажется. Хотя вкусно же...
Филатов усмехнулся.
Был понедельник; в воздухе чувствовалось тонкое дыхание близкого сентября. Автолавка, как обычно, вовремя не приехала, и Юра отправился в магазин за хлебом, решив на этот раз пройти несколько километров пешком – погода стояла изумительная. Он прихватил старенький рюкзачок и не спеша пошел по тропке, обрамленной высокой травой, по направлению к шоссе. Шел бездумно, все в том же состоянии светлой грусти. Спустя час он подошел к магазину, около которого по- прежнему слонялись мутные небритые личности. «Франта» обратившего на себя внимание бывшего десантника, среди них не было.
Погрузив в рюкзак хлеб и еще кое-какие продукты, Филатов закинул его за плечи и вышел из магазина. Неожиданно «туземцы» зашевелились, и один из них подошел к нему.
– Слышь, браток, может, рублик лишний будет? Войди в положение! – с просительными интонациями в хриплом голосе обратился к нему «хомо алкоголикус». – Душа горит...
Филатов усмехнулся и «вошел в положение». Да так, что мужик воззрился на него с радостным удивлением: «благодетель» отвалил аж целых триста рублей. Кланяясь, как нищий на паперти, он бочком засеменил к собутыльникам, что-то говоря им, и те в отдалении дружно закивали в сторону Юрия, один даже снял засаленную кепку. Толпа отодвинулась за угол, – видно, чтобы решить, как рационально потратить свалившееся «богатство». Юрий же, продолжая усмехаться, ступил на большак и двинулся в сторону Березова. И надо же – не успел он пройти и ста метров, как из-за поворота показалась та самая долгожданная автолавка.
Филатов не стал ее тормозить – пройти хотелось, да и в кабине сидело три человека. «Бычок» обдал его дымом и поехал дальше.
К полудню Юрий добрался до деревни. Бабки дома он не застал, выгрузил купленные продукты, умылся во дворе, отрезал себе горбушку хлеба – успел проголодаться – и уселся на скамейке, по-простому потягивая коньяк из фляжки и закусывая свежим хлебом.
Степановна появилась только через час.
Она медленно вошла в калитку и, как будто не видя внука, неровно пошла в сторону крыльца, провожаемая его удивленным взглядом. Что-то было не так, старуха шаталась, будто пьяная, хотя быть этого не могло, и Филатов пошел следом.
Переступил через порог и тут увидел бабку Катю, которая опустилась на лавку, прижав руку к тому месту, где находится солнечное сплетение. Юра обратил внимание на то, что всегда опрятная светлая кофта старухи чем-то спереди вымазана.
– Бабушка, что случилось? – спросил он, подойдя поближе и присев около нее на корточки.
Старуха ответила не сразу, видно было, что она превозмогает боль:
– Побили меня, Юра...
– Кто?!! – Филатов вытаращил глаза. Услышать такое от старушки – божьего одуванчика он никак не ожидал.
– Не наш какой-то... Лавка пришла, я деньги взяла – в кошельке вся пенсия лежала... Они конфеты привозят, купить хотела, тебе же не сказала, чтоб ты купил в магазине... Пошла на выгон, куда они становятся. Тут какой-то... высоченный... за Тамариным домом, у оврага... И как размахнулся да в лицо... Очки разбил... Я и покатилась в овраг. Грудью ударилась... Очнулась – нет никого, и кошелек пустой лежит... – старуха перевела дух. На ее глазах показались слезы.