Страница 3 из 29
— Сколько лет вы были женаты?
— Десять лет. Ахмед один приехал в Германию в 1971 году. Его первая жена умерла в Турции. Несчастный случай. А моя семья живет в Германии уже с 1965 года. Отец познакомился с Ахмедом в 1972 году и привел его к нам в дом. Через год мы поженились.
— Сколько было лет вам и вашему мужу, когда вы поженились?
— Мне было двадцать шесть, Ахмеду — тридцать семь.
— Ваш отец не живет с вами?
— Нет. Он погиб три года назад в автомобильной аварии.
Я взял листок бумаги и записал кое-какие детали ее рассказа.
— Скажите мне, когда был убит ваш муж и где его нашли?
— Полиция говорит, что это случилось в последнюю пятницу вечером.
— И где?
— В каком-то дворе… недалеко от вокзала.
Я опустил голову и уставился в черный линолеум.
— Более точного адреса вы не знаете?
— Нет, я его не знаю… это был один из — этих — домов… Ну, с дурной репутацией…
Ее серьги задрожали.
Хотя ее мужа совсем недавно нашли убитым в борделе, она держалась молодцом. Я боялся, что ее силы на исходе, и она вот-вот разрыдается.
— Хорошо. Для первого раза достаточно. Дайте мне ваш адрес. Я буду у вас в три часа.
Посетительница продиктовала адрес, мы попрощались, и она тихонько выскользнула из кабинета.
Я зажег сигарету и повертел в руках тысячемарковую купюру, потом приколол кнопкой к днищу выдвижного ящика. Улица стала оживать. В окно влетали автомобильные гудки и человеческие голоса. Чувствовал я себя премерзко.
«Угораздило же его именно у вокзала», — мелькнуло у меня в голове. Я шагнул к двери, вышел из офиса и закрыл дверь на ключ.
ГЛАВА 2
Было двадцать минут второго. Обеденный перерыв.
Я оказался в толпе служащих, высыпавших из своих офисов в мокрых от пота рубашках. Они держались небольшими группами из трех-четырех человек. Кто-то направлялся в ресторан, а кто-то прямо на ходу открывал пакет с бутербродами.
Я нечаянно ткнулся пустой банкой из-под пива в гордо вышагивающего впереди меня типа во фланелевых брюках.
— Эй, вы! — грозно окрикнул меня обладатель фланелевых брюк и сальных волос. — Поаккуратнее нельзя?
Я приветливо улыбнулся.
— Что? Моя твоя не понимай…
Он переглянулся с тремя своими спутниками. Они заухмылялись.
— Здесь Германия! Здесь не Турция! Здесь пивные банки бросают в мусорные корзины, а турки здесь убирают мусор!
Все четверо весело заржали. Их животы тряслись от смеха.
Я не нашелся, что на это ответить, и просто свернул в сторону, направившись к открытому ресторанчику. Заказав кофе и скотч-виски, я думал об Ахмеде Хамуле и свалившемся на меня заказе. В голове вертелись дурацкие картины: веселые шлюхи, их сутенеры с вечной жвачкой за щекой и добродушные полицейские.
Два года назад я уже имел дело с привокзальным кварталом. Хозяин мясной лавки из южного Гессена [1]разыскивал свою восемнадцатилетнюю дочь. Целый час он просидел в моем офисе, попеременно ругаясь и скуля, пока я не понял, что произошло с девицей.
Почему он выбрал именно меня, турка, в качестве детектива, я так и не понял. В поисках дочери мясника я рыскал по всем подозрительным закоулкам, обшарил все привокзальные кварталы, дважды схлопотал себе по физиономии и в конце концов был задержан полицией по подозрению в торговле наркотиками. Через двадцать четыре часа меня отпустили. Я позвонил мяснику, отказался от дела и на неделю залег в постель.
Я заказал еще порцию виски, на этот раз без кофе.
Вонзить нож Ахмеду в спину мог любой пьяный козел — просто так, ради удовольствия. А может быть, он спер джинсы у проститутки или ляпнул что-то оскорбительное. Но как бы там ни было, Ахмед Хамул был наверняка связан с наркотиками, — таких много среди турок, попадающих в мясорубку большого европейского города.
Что мы имеем на сегодняшний день? Только несколько нулей на денежной купюре в ящике письменного стола.
На соседние столики тем временем уже подавались салаты, сосиски и шницели. Проголодавшиеся клерки жевали мясо, чавкали и икали, обменивались ничего не значащими фразами, облизывали жирные губы.
Невероятным усилием воли я проглотил кусок торта. Когда стало совсем тошно, я расплатился и вышел на улицу.
Дом по адресу, указанному Ильтер Хамул, находился за вокзалом. Прямо скажем: не самое фешенебельное место. Я припарковал свой раскаленный «Кадет» и отправился пешком на поиски неизвестно кого.
Палящее солнце буквально сжигало город. Голый бетон выглядел совсем удручающе. Неподвижный воздух был пропитан гарью выхлопных газов, вонью мусора и собачьего дерьма. Под редкими деревьями маялись старики в долгом ожидании вечерней прохлады. По тротуару шмыгали дети и ели мороженое. Я прохаживался по улице и, останавливаясь у витрин многочисленных турагентств, любовался видами необъятных турецких пляжей, моря, пальм, белого песка и гладких загорелых рекламных девиц, наслаждающихся коктейлями из «бакарди». «И это недельное удовольствие будет стоить вам всего две тысячи четыреста девяносто девять марок». Я прикинул, сколько же таких Ахмедов должны откинуть копыта, чтобы я мог позволить себе всю неделю строить крепости из турецкого песка, пить ром и снисходительно принимать ласки рекламных красоток.
Уличные кафе в этот час были переполнены. Официанты с раскрасневшимися потными лицами и подносами, уставленными холодными напитками, балансировали между столиками.
Вокзал был уже совсем близко. Рекламные призывы секс-шопов типа «Влажные бедра», «Пот юных нимфоманок» не производили ни малейшего впечатления. В такую жару вряд ли у кого бедра оставались сухими!
Пара бомжей рылась в мусорных баках, извлекая из них пустые банки из-под колы и какие-то объедки. От теплого портвейна их шатало из стороны в сторону.
За вокзалом потянулись тихие и пустынные улицы. В поисках нужного дома я очутился перед старым домом с облупленной штукатуркой. Двое турецких мальчишек лупили мячом о стену. Я подумал, сумеют ли они сколотить всю штукатурку до вечера.
Кнопки звонков по сторонам входной двери были вырваны, и вместо них зияли дыры с оборванной электропроводкой. Я толкнул дверь. В коридоре было темно. В нос ударило смесью детской мочи и жареной картошки. Из одной квартиры слышалось: «Я тебя не люблю… Ты меня не любишь». Почти все почтовые ящики были взломаны или искорежены. Наверное, ключи от них хозяева давно потеряли. Я медленно поднялся по лестнице на третий этаж. Хотя бы одного члена семьи Эргюнов — такова была девичья фамилия Ильтер — я должен был застать на месте. Как только я оказался на нужном этаже, дверь сразу же открылась. Ильтер пригласила меня войти. На ней сейчас были скромные маленькие жемчужные сережки, более подобающие ситуации.
В коридоре, ведущем в ее квартиру, слепило солнце, и я с трудом мог различать стоящие здесь предметы.
— Мой брат все же пришел. Он отпросился с работы после обеда, — шепотом сообщила Ильтер в тот момент, когда я чуть было не наткнулся на кресло, стоящее в совсем неподходящем месте. Мы воровато прошмыгнули по длинному коридору — квартира находилась в другом его конце.
Ильтер потянула меня за рукав, и мы оказались в довольно просторном помещении. Среди пестрых одеял и подушек сидели на корточках члены семьи Эргюн.
— Это господин Каянкая, — представила меня Ильтер.
Она словно извинялась, произнося мое имя.
Комната напоминала поляну, освещенную лучами солнца, проникающими через три больших окна. На стенах висели картины, явно привезенные с родины. При других обстоятельствах комната могла бы даже показаться уютной.
— Добрый день, — сказал я как можно приветливее.
Один из Эргюнов молча кивнул головой.
Ильтер Хамул подтолкнула меня к креслу, в котором вполне можно было разместиться вдвоем. На маленьком латунном столике перед креслом стояли чайник, чашка и сахарница. Я сел, взял кусочек сахара и задумался, как лучше начать беседу. Все безмолвно уставились на меня. Трое маленьких детей утопали в красном бархате, тесно прижавшись друг к другу. Казалось, что они вылеплены из воска.
1
Гессен — одна из федеральных земель со столицей во Франкфурте. — Примеч. пер.