Страница 94 из 118
Городские старшины хоть и прохвосты редкостные, однако на встречу первого и единственного претендента на корону не поскупились. Да и придраться к церемониалу не смогла бы даже матушка… прошу прощения — её великолепие баронесса Шарто. Всё честь по чести. Правда, символический ключ от города, который вынесли на бархатной подушке двенадцать выряженных в пух и прах пажей, оказался мало того что чугунякой под пару пудов, так ещё и слегка тронутый кое-где ржавчиной.
— Улыбайтесь, сын мой — не лишайте дворян и почтенных горожан их праздника, — как матушка ухитрялась цедить строгим голосом эти слова, одновременно расточая вокруг самые искренние улыбки, милостивые кивки и мелкие знаки многообещающего внимания — то всё оставалось величайшей загадкой для знатоков этикета и даже геральдики.
Хотя и означало всё то, что въезд будущего короля в Нахтигейл это весьма важное и самое первое событие в будущих летописях, которые станут трепетно читать или же с негодованием отвергнут. А также то, что именно сейчас можно было здорово увеличить или же уменьшить число своих как сторонников, так и недругов. Так что, барон Шарто добросовестно работал всё ему положенное — под конец принял пару челобитных от рыбаков, весьма туманно пообещав рассмотреть их и оделить милостями, а то и вольностями. И потом даже покачал на руках завёрнутого в лохмотья сынишку какой-то восторженной поселянки, протолкавшейся через толпу слегка растрёпанной…
Как и когда это произошло, сам барон рассказать не смог бы — ибо стоял спиной к дороге и лицом к напиравшей на оцепление разношёрстной толпе. Но вот что потом безоговорочно приписали будущему королю в плюс, так это то, что обернувшись на вскрик, барон Шарто безотчётно заслонил своим корпусом гугукавшего на руках младенца.
По давней традиции, подобные экивоки с решпектами происходили в том месте, где мощёный плитами королевский тракт упирался в гостеприимно опустившийся перед ним подъёмный мост. Пространство вокруг тоже оказывалось немного расчищенным и даже вымощенным камнем — привратная стража со вполне похвальным упорством стремилась обеспечить себе просматриваемое (и простреливаемое) пространство. В мирное время тут дожидались своей очереди на досмотр караваны и купцы, иногда сами собою устраивались стихийные торжища, на разгоне которых стражники зарабатывали неплохую мзду.
Но сейчас несколько добротных каменных плит зашевелились и вздыбились, словно их подпирали снизу корни бешено растущего дерева. Потом брызнул во все стороны щебень — и наверх выбралась одна из тех тварей, коих молва не очень-то любит поминать ближе к ночи.
Всякие упоминания, кто же именно науськал на будущего короля ту бестию, оказались тщательно удалены из жизнеописания монарха. Но дальше события потеряли свою ошалелую замедленность и понеслись как сорвавшиеся с цепи бешеные псы. Истекающая едким дымом тварь во мгновение ока, рывком высвободилась из подземной тесноты и тут же, подобравшись, сразу прыгнула, разбрасывая в стороны людей и их ошметья.
Хотя на неотлучно обретавшуюся возле барона Шарто полюбовницу и косились с интересом, а кое-кто даже отважился отпустить в её сторону осторожные комплименты, всерьёз её никто доселе не воспринимал. И всё же именно смазливая леди непонятным образом оказалась на пути твари, а в изящных ручках зелёной искрой сверкнул арбалет диковинной конструкции.
Перевитую тёмными клочьями дыма адскую тварь ударило словно громом, развернуло в полёте, и тут даже далёкому от ратных дел наблюдателю стало понятно, что дела её плоховаты.
Следом в дело вмешался охранитель баронессы, доселе неприметно отиравшийся возле неё и уже много потом прославившийся как великий и неповторимый мастер Дитц. Его мощная шпага и кинжал блеснули словно молния — и окончательно сбили в сторону и вниз траекторию полёта. Очевидцы потом утверждали, что проткнутая тварь рычала и визжала, грызла кошмарными зубами пронзившую её сталь — на той оставались глубокие язвы и царапины…
Там опомнились и солдаты. Хоть и побелели они харями — вместе с командовавшим ими тщедушным лейтенантом — но воинская выучка и привычка таки сделали своё дело. Почти одновременно качнулись, нацелились копья. И дружно, красиво как на учениях, с разных сторон пришпилили тошнотворную бестию к истерзанной ею дороге.
Но вот лишь немногие могли бы с определённостью подтвердить, что окончательно затихла она лишь после того, как барон Шарто вернул младенца поселянке и ухватился за блистающий светом небес клинок. Резво подскочил он с той стороны, откуда его не могли достать шесть когтистых лап, и чуть наискось рубанул так, что едва надвое не развалил. А там и Эльфийка для вящей гарантии перерезала ещё глухо рычавшее мощное горло странно и остро блеснувшим гномьим кинжалом…
Чёрный дым и какой-то скулящий вой взвились чёрным вихрем. А леди Меана как ни в чём ни бывало вытерла клинок о покрытый короткой жёсткой шерстью загривок и одним прыжком вскочила на коня выбитого тварью из седла кирасира. И даже самые пристальные взгляды не могли бы усмотреть и тени волнения на этом безмятежном, кукольно-красивом личике.
— В глаза смотреть! — от этого равнодушного и в то же время требовательного голоса страшная дрожь пробрала людей. Как потом сам себе признавался барон Шарто, даже его пробрало не на шутку — настолько, что он едва удержался от желания забежать вперёд и преданно заглянуть в зелёный взор эльфийки.
А та одними коленями послала вперёд нервничающего от близости смерти жеребца, требовательно и ищуще всматриваясь в глаза и лица. Проехала перед замершей толпой, затем с другой стороны дороги. И уже в тот миг, когда казалось — ничего не выйдет — вдруг словно прыгнула вперёд, широкой конской грудью вдавившись в подавшуюся назад массу. Добротный кавалерийский палаш, доселе прикреплённый вертикально у седла, мелькнул стальной молнией и с негромким хрустом замер, лишь разрубив едва не до пояса какого-то небогато одетого дворянина.
Кто б тот ни был, но за такую шалость, как призвать на своего врага одно из порождений тьмы, он заплатил сполна.
— Убрать! Следы затереть, — уже распоряжался пробившийся сюда лейтенант. — К завтрему чтоб дорога была отремонтирована!
Да уж, пред ликом будущего короля следовало вовремя проявить и свою храбрость, и рачительность в стремлении к порядку. Кто-то из великих пересмешников прошлого сказал, что короля делает свита — хотя по правде говоря, это если король дутый. Голый. А так, на самом деле, монарх силён не столько сам по себе, как своими вассалами, подданными и даже простым работным людом…
Впрочем, то всё было на днях. А сейчас, древнюю столицу терзала осенняя непогода. Сеялся меленький осенний дождик, промозглый ветер гнал по реке золото опавшей листвы и барку припозднившегося купца. И наблюдавшему то из высокого окна барону почудилось на миг, что никогда не привыкнет он к этому огромному городу, чьи дома и башни сейчас казались уснувшими до поры мокрыми каменными чудовищами. Вон они, затаились и пока что лишь глотают в свои чрева жалких тщедушных двуногих… не забывая иногда отрыгивать их обратно в дождь.
Вопрос матушки-баронессы вырвал молодого человека из гнетущих размышлений. Он оставил терзать штору драгоценного белого шёлка, после чего вернулся взглядом и вниманием в залу.
Небольшая и хорошо обставленная, с добротным камином в половину внутренней стены, она даже могла бы показаться уютной — если бы не обилие лепнины, позолоты и росписи. Что ж, придётся, пожалуй, привыкать? Королю негоже ютиться в хижине. А в том, что барон Шарто, чья коронация была назначена на ближайшие же, прилежно вычисленные астрологами погожие дни, станет монархом — в том уже не сомневались ни друзья, ни стремительно таявшая горстка недоброжелателей…
— У меня есть сто шестнадцать кувшинов, — задумчиво проронил барон и почтил несколькими шагами старинный дубовый паркет.
По воле бессмертных, в этом королевстве всегда имелся сто двадцать один сорт вина, обладающий волшебными и целительскими свойствами. Священное число, и веками оно соблюдалось неукоснительно. Да, некоторые династии хирели и чахли, однако на смену им всегда приходила младая поросль. Уходили в прошлое знаменитые сорта и лозы, но словно сами собою объявлялись новые и ничуть не худшие. И вот сейчас, слова барона означали, что из ста двадцати одного знатного рода сто шестнадцать уже тем или иным способом объявили будущему королю своё согласие.