Страница 102 из 118
И хотя всё существо Ридда рвалось ответить дасамым милым и нетерпеливым образом, он ещё кое-как держался.
— Но… но ведь ты принцесса — причём и по папеньке, и вроде как по маменьке.
Уму непостижимо! Из сбившейся в нечто милое и очаровательное шелковистой гривки уже сияли лукавством весенние глаза.
— А разве ты не мечтал когда-нибудь разложить настоящую принцессу? Или как вы, мужчины, там говорите меж собой?
— Можно подумать, ты всю жизнь только и мечтала — где-нибудь в паутине, с бродягой человеческого роду-племени…
Ридд огляделся, будто в этой темени мог разглядеть что-нибудь. А колдовать сейчас что-то не тянуло. Однако память услужливо подсказывала каждый поворот и каждый закоулок. Даже предупредила услужливо про вон ту чуть не по уровню сделанную ступеньку — переступившие через неё ноги несли своего обладателя легко и быстро, как на крыльях. Да и ноги ли? Право, сама судьба сейчас несла своего баловня по воздушным замкам мечты, а в объятиях нежилась самая лучшая и единственная во всех мирах женщина.
И всё-таки, уже возле прохода в верхний коридор с опочивальнями, куда самому Ридду в своё время было строго-настрого запрещено, Меана самую чуточку — еле заметно напряглась. Хотя и вовсе не по той причине, как подумал бы размечтавшийся любитель клубнички.
Остановившийся здесь парень чуть пренебрежительно ухмыльнулся, заслышав слегка запоздалое сообщение насчёт того, что король желал бы прикупить за любую цену кувшинчик хорошего портвейна. Что ж, перед предстоящей коронацией некие слова обретают совсем иной смысл?
— Пусть кошка царапнула больно, зато и ластится теперь — всё по классике… Будет ему, будет кувшинчик вина — и даже чуток побольше. А вот насчёт второго, — Ридд на миг задумался, а там и коварная Меана нашла его замолчавшим губам куда более милое сейчас занятие. — Уй, какая ж ты сладкая и горячая! Таинство касаемо волшебных свойств родового вина всегда передавалось от отца к сыну, так что тут мне ничего не известно. Но думается отчего-то, что как-нибудь всё утрясётся?
Забегая чуть вперёд, можно поведать, что сей отпрыск славного рода угадал точно. И наутро крестьяне, уныло месившие ногами осеннюю грязь, вдруг обнаружили исходящий из истомлённых солнцем виноградников тот самый, единственный и неповторимый аромат. А ещё еле заметное мерцание, охватывавшее на миг каждую гроздь, стоило её только срезать. Слух о том пронёсся по всему баронству со скоростью раздуваемого ураганом пожара. На сбор урожая, ещё вчера казавшегося никчемным и ненужным, высыпали все — от мала до велика.
Работали чуть больше даже, нежели просто от зари до зари. И нередко можно было видеть, как истомлённый непрерывным трудом человек или хоббит опускался прямо меж лоз. И лишь чуть переведя дух и дождавшись, пока отойдут сведённые судорогой руки, вновь принимался за нож и особые, крючком изогнутые ножницы…
Но, всё то было потом. Уже наутро. Утро, которого ещё следовало дождаться и которому только предстояло наступить. Да и наступит ли? Право, когда за спиной маячит тень разгневанного эльфийского ярла, не стоит строить планы даже на ближайшие полчаса. Весьма опрометчиво, знаете ли — если не сказать, бесполезно.
А сейчас, когда Ридд набрался не столько смелости, сколько нахальства и вознамерился не без известного трепета внести на своих руках красавицу — да не куда-нибудь, а в двери баронской опочивальни — с лестницы раздались шаркающие шаги. Затрепетал красноватый и дрожащий, так непохожий на феечкино сияние, свет масляного фонаря.
— Господа грабители — если вы вознамерились тут чем поживиться, то сообщу, что всё ценное уже увезено коронерами в Нахтигейл, в королевскую казну. И лучше бы вам удалиться, не дожидаясь, пока прибудут стражники, — шамкал и бубнел скрюченный старикашка, кроме фонаря в руке для вящей храбрости вооружившийся ещё и кочергой.
В другое время обернувшийся через плечо Ридд нетерпеливо послал бы старого слугу куда подальше, а то и попотчевал бы ударом дворянской десницы. В четверть силы, разумеется, и по плечу.
— Глаза разуй, Патрик! И уши прочисть, если не расслышал колокол под воротной аркой.
Согбенный старикан подпрыгнул на месте, растеряв из рук свои причиндалы, словно ему ещё в детстве стегнули крапивой по извечно страдающему за шалости месту, и прислушался к этому возмужавшему голосу.
— Ох, пресветлый Динас, а я-то думал, что померещилось аль ветер шалит, — слуга бухнулся на колени и с хрустом то ли в коленях, то ли сора под ними, пополз к парочке. — Милорд Риддерик, уж не прогневайтесь — да никто ведь вас уж давно и не чаял…
Ридд содрогнулся. Никто и никогда не называл его так. И даже в самых смелых мечтах он не поднимался выше офицера в королевской армии или капитана торговой калоши — обычные пути для бастардов — если не жрецом в храм или глотать книжную пыль где-нибудь в научном заведении, куда охотно принимали младших сыновей дворян.
И как же страшно оказалось вблизи увидеть эти слезящиеся стариковские глаза. Дрожащие, скрученные возрастом и подагрой руки.
— Встань, Патрик, я ещё не твой барон… пока. Да и за верную службу наказывать никак нельзя?
Но упрямый старик всё же дополз к своему объявившемуся не иначе как из перисподней благодетелю. Сослепу едва не облобызал вместо господской руки сапожок эльфийки, сердито отпихнул его. А затем… Ридд никак не думал, что слёзы с этой прижашейся к ладони дряблой щеки могут так обжигать. И что это доверие, эту надежду надо оправдывать куда сильнее, нежели даже августейшую волю. Всею твёрдостью души и целеустремлённостью деяний. Ведь старый мажордом служил ещё отцу. А его отец, соответственно, деду — и так далее. Все они были Патрики, все профессионалы с хорошей репутацией, и потому гордились оной династией ничуть не меньше, чем господа своей пышной баронской родословной.
— Ладно, будет тебе, — примирительно и расчувствованно проворчал Ридд, когда слуга с сомнением втянул носом воздух возле сребряношпорого сапожка притихшей Меаны, но на всякий случай облобызал и его. — Сейчас приготовь мне спальню. А на завтра оповести крестьян, найди слуг и начинай приводить замок в порядок. И ещё…
После сообщения, что через несколько дней молодой лорд отбывает на коронацию к новому монаху, и что славному баронскому роду Фернандо никак нельзя ударить в грязь лицом перед какими-то там графьями с маркизами, слуга часто-часто закивал. Получив столь ясное и недвусмысленное руководство к действию, старый мажордом преобразился. И даже спина приобрела какую-то горделивую осанку, когда он с кряхтением поднялся на ноги.
Ридд и принежившаяся на его руках Эльфийка с любопытством смотрели за работой потомственного мажордома, который в своём деле оказывался мастером куда там волшебникам.
В самом деле, Патрик добыл из-за пазухи потёртый серебряный свисток на цепочке. Вроде тех, которыми пользуются на охоте псари или же опытные конюшие. Нестерпимо высокий, за гранью слышимости звук, заставивший Ридда улыбнуться воспоминаниям детства — но поёжиться эльфийку — и прямо из-под земли в дымном вихре выскочили трое лохматых до чрезвычайности невысоких существ. Владеющие своей тайной, хоть и мелкой магией, они оказывались весьма удобны для работ по дому.
Но вместо того, чтобы поклониться вызвавшему их и тут же с усердием приняться за работу, домовёнки набросились на мажордома с попрёками, что дескать старый пьяница и греховодник опять никак не уймётся. И до того дошло, что сердито вздыбив шёрстку, они принялись с несомненными жестами все втроём наступать на Патрика, весьма смутившегося таким натиском.
— Кхм! — по-хозяйски зычно кашлянул сообразивший напомнить о себе Ридд. — В ухо, что ли, давно не получали? Или приказать выпороть на конюшнях?
А затем, чуть приглядевшись искоса (краем глаза, как то всегда проделывала маменька), на каком-то наитии он перечислил их даже не имена (домовые такового не признают), а вспомнившиеся ещё со времён детства клички:
— Дэт, Тиге, Скади…