Страница 26 из 35
Обратимся к женщинам. Эмили Дикинсон до умопомешательства боялась людей. Вирджиния Вулф утонула, войдя в реку с нагруженными карманами, Энн Секстон и Сильвия Плат тоже сами наложили на себя руки. Впрочем, если перечислять самоубийц-поэтов, то конца не будет. Тридцатитрехлетний Харт Крейн выбросился с парохода в море. Рэндалл Джаррел был настолько не в себе, что шагнул под колеса мчащегося автомобиля. По-моему, это был именно Джаррел, хорошенько не припомню, но, может быть, кто-то другой, а может быть, оба. Не раз и не два отвозили в больницу пьяного и буйствовавшего Роберта Лоуэлла. Редактор, поэт и новеллист Делмор Шварц, которого многие считали одним из самых блестящих талантов своего времени, сошел с ума и умер в психушке. Джон Берримен, к удивлению всех, кто его знал, бросился с небоскреба в период своего творческого расцвета. Чего только не делал Джеймс Дикки, чтобы упиться до смерти, вероятно, даже не сознавая этого. Конец пришел не сразу, но все-таки пришел.
Начав эту тему, я мог бы еще долго продолжать в том же духе. Некоторые мои коллеги откровенно признаются в том, что вынуждены обращаться к психиатру (кажется, я этого еще не говорил, никаких имен не называл, подумал Порху, не прерывая речи), поэтому будет… поэтому я не открою секрета, называя имена, но я не буду этого делать. (Если придется еще выступать, решил Порху, перебирая бумаги, чтобы выиграть время, надо будет заготовить полный текст, а уж потом пускаться в импровизацию.) Среди них, между прочим, наш давний и пожизненный юморист Арт Бухвальд, умеющий подмечать смешное в чем и когда угодно.
И Марио Пьюзо не раз говорил в интервью, что последние годы живет исключительно на прозаке [3]и успехом своего нового романа обязан этому средству.
Все, кого я только что назвал, знали успех и известность, по крайней мере как творческие личности.
Можно только догадываться, в каком эмоциональном состоянии находятся, как часто болеют и умирают другие писатели, менее удачливые или совсем неудачливые, великое множество тех, кто, написав один-два романа, потом переключился на другие профессии и сгинул в неизвестности.
Каковы же причины того, спрашиваю я себя, что слишком много писательских биографий составляют корпус литературы отчаяния?
И снова отвечаю: не знаю. И думаю, что никто не знает.
Разумеется, я отдаю себе отчет, что сведения, которые я привел, и выводы, к которым подвожу, статистически некорректны.
Во-первых, не существует органа, который исчислил бы процент психически нездоровых литераторов в сравнении с другими группами населения. Очень может быть, что здесь, среди моих слушателей, есть немало тех, кто находится в состоянии алкогольного опьянения и настолько подавлен, что готов пойти на самоубийство. (Услышав неуверенные смешки, Порху тоже фыркнул.)
Во-вторых, мы имеем категорию известных и малоизвестных литераторов, чья жизнь течет без сучка без задоринки.
Тем не менее я не могу назвать другую профессиональную группу с таким высоким процентом несчастных, страдающих, больных знаменитостей.
Какое родительское сердце не похолодеет от ужаса, если сын или дочь объявляет о желании стать на тернистый путь словесности? Первая мысль отца или матери — спасти любимое чадо, остановить его, если удастся. Пусть будет барабанщиком, фокусником, кем угодно, только не литератором.
В некрологе на смерть своего доброго друга Ринга Ларднера Фицджеральд писал, что Ларднер перестал находить удовольствие в творчестве за десять лет до кончины. Ларднер считался юмористом, но пил он безбожно. Кстати, послушайте, что Фицджеральд говорит о писательстве: «Ты никогда не был удовлетворен нашим ремеслом».
По-моему, я уже говорил (говорил или нет, судорожно вспоминал Порху), что Курт Воннегут признавался в своей прозе, будто не раз чувствовал, как к нему подступает безумие, и публично поклялся, что бросает писать. По счастью, он пока не сдержал клятву, так сказать, освободился от нее, и я могу понять… (Порху мечтательно закатил глаза) и почти позавидовать ему.
Уильям Стайрон, со своей стороны, написал «Сникаю во мраке» — хорошо известную книгу о нервном кризисе. Однако и Воннегут, и Стайрон все еще с нами и продолжают активно работать — равно как и я, к слову сказать.
Но мы, все трое, понимаем и разделяем те горькие чувства, которые испытывает любой, глядя на литературу.
Нашему ремеслу сопутствует несколько неблагоприятных обстоятельств, которые, как я считаю, коренятся, первое, в самой природе художественного творчества; второе, в неприятных переживаниях до того, как человек взялся за перо; третье, в детской привычке мечтать о богатой счастливой жизни; четвертое и главное, в желании выразить себя, выделиться и преуспеть во всем, что вызовет восхищение родни, друзей, общества в целом, и писательство рисуется исполнением этого желания; и, наконец, четвертое — или я уже называл четвертое? Ну, не важно, пусть будет четвертое: в различных комбинациях этих обстоятельств или же в их совокупности.
Хороший пример — Ф. Скотт Фицджеральд. Ребенком, подростком, студентом — он постоянно мечтал выделиться, стать знаменитым футболистом, литератором, актером, кем угодно, лишь бы прославиться.
Он прославился как романист, когда ему было всего двадцать четыре года и он только что женился на красавице южанке. Прошло немного времени, и про него прокатилась дурная слава, что он заядлый алкоголик, непристойный шут и вечная обуза для друзей.
Или посмотрите на Уильяма Фолкнера. После Первой мировой войны он приезжает из Канады с английским стеком, в форме Королевских военно-воздушных сил, заказанной им у провинциального портного, и начинает травить о боевых вылетах. Хвастается, ходит петухом, недаром соседи припечатали его прозвищем «повеса без веса».
Конечно, мы знаем множество вдумчивых, погруженных в затаенные переживания, мечтательных молодых людей, которым и в голову не приходит браться за перо. Поэтому надо упомянуть еще об одном существенном моменте — о необходимости таланта, Божьего дара или хотя бы предрасположения, но скорее всего потребности преобразовать действительность в воображаемые события и ситуации и занести их на бумагу. Талант, по-моему, не является главной причиной того, что происходит впоследствии. Талант — как выхлопная труба, он позволяет выплеснуть наружу — по крайней мере на время — накопившуюся горечь или закипевшие страсти.
Далее, в жизни любого писателя возникают обстоятельства, которые неизбежно ведут к разочарованию, безысходности, отчаянию.
Это прежде всего сама работа, вечные сомнения в своей способности что-либо написать. Самый удачливый беллетрист пребывает сегодня в состоянии постоянной тревоги за свое положение. Что, если завтра его не похвалят, как хвалили вчера?
Затем, с первым литературным успехом, приходят новые сложности, которые серьезно сказываются на творческих биографиях тех, кого можно было бы назвать писателями отчаяния.
Что же происходит?
А происходит то, что первый ранний успех вселяет новые, чаще всего несбыточные надежды, а на деле рано или поздно приводит к меньшему успеху, к упадку популярности, к более взыскательной и требовательной критике, от которой никто не застрахован, и в итоге к ощущению неудачи, даже если твои достижения признаются.
Ничего удивительного: новый талант можно открыть лишь однажды, новая звезда на литературном небосклоне загорается только один раз.
Далее, деньги, точнее, убывающий доход. Даже при высоких гонорарах испытываешь ощущение, что тебе заплатили меньше, чем ты рассчитывал, и меньше, чем ты уже привык получать. Забавно и больно читать писательскую переписку, где значительную часть составляют просьбы о деньгах, иногда душераздирающие — вспомним письма Фицджеральда, умоляющего литературного агента или издателя дать ему взаймы, письма Джеймса Джойса, Конрада, даже Хемингуэя — с просьбой финансировать его очередной развод, вспомним наконец настоятельные требования Диккенса.
3
Сильное болеутоляющее лекарство.