Стеклянный суп

Он показал их Лени, но на нее это, кажется, не произвело впечатления. У нее было другое на уме. Сначала она заглянула в магазин и увидела Изабеллу, которая сидела в углу на корточках и возилась со старым телефоном. Когда она заглянула во второй раз, Изабелла сидела в той же позе и разговаривала с Петрасом Урбсисом.

— Почему в этом магазине синие бабочки?

Лени так напряженно старалась разглядеть, что еще происходит в «этом магазине», что еле слышно пробормотала: «Не знаю». Она не видела ничего, кроме Петраса и Изабеллы, которые сосредоточенно наблюдали за бабочками. При этом старик указывал на них обеими руками, точно что-то объяснял про них Изабелле.

Так оно и было. До того как Синие Морфо влетели в комнату, Петрас объяснял ей различия между мимикрией и камуфляжем в животном царстве. Изабелла сначала подумала, какое это отношение имеет к тому, что происходит сейчас с нами, но промолчала и продолжала слушать. Скоро она уже слушала с интересом, который перерос в удовольствие, как это бывало и раньше во время ее визитов к Петрасу. Он был прирожденным учителем. Его заразительный энтузиазм делал интересными такие вещи, на которые она сама и за тысячу лет не обратила бы внимания, если бы он не заговорил и не рассказал о них. Если он находил что-то увлекательным, он изо всех сил старался сделать так, чтобы и вы с ним согласились.

Бабочки возникли из ниоткуда и оказались поразительными, как и говорил о них Петрас. Изабелле хотелось поговорить о них, задать вопросы, но он велел ей просто понаблюдать за ними сначала, а уж потом спрашивать. Она послушалась и заметила то же, что Броксимон, — казалось, бабочки то появляются, то исчезают, перелетая из света в тень и обратно. И происходило это не в одном каком-то месте. Она не могла понять, как это получается, и была заинтригована этой тайной.

Она наблюдала за бабочками, а Петрас наблюдал за ней. Он надеялся, что она сумеет прийти к верным выводам сама, ну а нет, так он ей все равно расскажет. Но лучше бы ей было додуматься самой. Чем больше она поймет сама, тем легче ей будет обнаружить и пустить в дело свой скрытый резерв, когда понадобится.

Однажды она зашла к нему в магазин, когда он расправлялся с огромным куском торта из кондитерской напротив. Торт был липкий, и он ел с таким удовольствием, что крошки и кусочки шоколада пристали к его губам в нескольких местах. Ни слова не говоря, она открыла сумочку, вытащила бумажный носовой платок и подала ему.

Петрас взял платок, но отложил его в сторонку, пока не кончил есть, перепачкавшись при этом еще больше. И только когда от торта не осталось ни крошки, он удовлетворенно вздохнул и взялся за платок.

— В этом разница между нами, Изабелла. Ты видишь крошку и хочешь ее смахнуть. А я верю в то, что всякий человек должен жить так, как старик, который ест шоколадный торт. Ведь для него в жизни не осталось уже ничего, кроме этого восхитительного сладкого вкуса во рту. Потому-то он и наслаждается им больше, чем ты, нисколько не заботясь о том, как выглядит.

Теперь, разговаривая с ним, она вспомнила тот случай и сказала, что старается посмотреть на этих бабочек так же, как он тогда ел шоколадный торт. Петрас усмехнулся, но промолчал. Она поднялась с пола и перешла в ту часть комнаты, которую бабочки облюбовали в тот момент для своих воздушных па.

Снаружи Лени наблюдала за ними через стекло витрины и еще больше недоумевала, что делать дальше. Петрас наблюдал тоже, по-прежнему ничего не говоря. И только Броксимон безразлично повернулся к витрине спиной и смотрел на проезжающие мимо машины.

Три бабочки, похоже, не возражали против присутствия Изабеллы, даже когда она подошла совсем близко и начала переходить с места на место, стараясь рассмотреть их под разными углами.

— У них шизофренические крылья.

Петрас сменил позу.

— Что ты имеешь в виду?

— Сверху синие, а снизу черные. Так, по крайней мере, кажется.

— И зачем это им, как ты думаешь?

Она продолжала смотреть на бабочек.

— Не знаю.

— Посмотри, что происходит с ними, когда они перелетают со света в тень. Но для этого лучше сесть и смотреть снизу.

То в тени, то на свету бабочки ныряли и плясали, кружились и играли друг с другом в прятки.

— Они исчезают. Они исчезают, когда вылетают на свет.

— Нет, просто оттуда, где ты сидишь, так кажется. На самом деле они никуда не деваются, просто ты на мгновение теряешь их из виду. Такой у них камуфляж, Изабелла. Помнишь, что я рассказывал тебе о мимикрии и камуфляже? Это и есть их способ выжить.

Она поглядела на Петраса:

— Поэтому изнанки крыльев у них черные? Чтобы никто не разглядел их снизу?

— Ненадолго, всего на миг, — поправил он ее, — ровно столько, чтобы хватило времени скрыться. Но помни — только с изнанки их крылья черные. Сверху они синие; ярчайшего синего цвета. Для врагов они темные, для остального мира — синие.

Глядя на старый телефон, Изабелла поняла: она может вызвать Петраса из своей памяти, как до этого вызвала фальшивого Броксимона, но с одним отличием. Броксимона она вызвала нечаянно, создав его из собственного страха, слабости и нужды. Петрас, наоборот, был полностью осознанным творением, продуктом любви и доверия лучшим воспоминаниям о друге. И его она привела сюда в помощь себе.

В этом ни на что не похожем мире на границе между жизнью и смертью ей стало ясно, что она способна творить удивительные вещи. Даже более удивительные, чем Лени, ведь она оказалась в этом мире живой, а та нет. В то же время Изабелла осознала, что должна быть предельно осторожна и точна в своем выборе. Здесь она могла творить «лепреконов» или вызывать мертвых, но каких и для чего, зависело исключительно от ее дальновидности, проницательности и воли.

Немного погодя, когда она уходила, Петрас сказал ей на прощание:

— Сердце и разум редко лгут одновременно, Изабелла.

Она остановилась у двери, ожидая продолжения, но он молчал.

— Я не понимаю.

— Что бы ты ни делала, прислушайся к себе, прежде чем действовать. Постарайся понять, какая часть тебя говорит правду, а какая лжет потому, что так безопаснее или проще.

— Познай себя? — спросила она с улыбкой.

— Поззззнай себя, — отозвался он, растянув согласную так, что ответ прозвучал как жужжание пчелы.

Когда она вышла за порог и захлопнула за собой дверь, на улице ее встретили с кислыми лицами Лени и псевдо-Броксимон. Ждали они долго.

— Ну?

— Я хочу «мор им хемд». Пытаюсь вспомнить, есть тут какое-нибудь местечко, куда мы могли бы за ним пойти.

Ответ Изабеллы был настолько неожиданным, что Лени машинально переспросила:

— Чего ты хочешь?

Изабелла повторила:

— «Мор им хемд».

Броксимон посмотрел на обеих женщин и спросил, не адресуясь ни к одной:

— А что такое «мор им хемд»?

Лени перевела взгляд с Изабеллы на Броксимона, потом снова на Изабеллу, и вид у нее был смущенный.

— Шоколадный торт. [28]

Винсент Этрих думал о еде, когда зазвонил телефон. Пока он шел через гостиную, чтобы ответить, его мысли были заняты миской супа. Большой белой миской с густым гуляшом и несколькими ломтями свежего хлеба. Коричневый хлеб, коричневый суп, белая миска…

Он взял трубку и рассеянно сказал:

— Алло?

— Стеклянный суп.

Слова оказались так близки к тому, о чем Этрих думал, что ему понадобилось целое мгновение, чтобы отделить одно от другого. И еще мгновение, чтобы вспомнить и осознать значение услышанного.

Стеклянный суп.

— Кто это?

— Тот, кто знает Изабеллу и стеклянный суп.

Броксимон вышел из комнаты для гостей, где Этрих положил ему на кушетку детский конверт.

— В чем дело? — Он дремал. В его голосе слышался отголосок зевка.

Этрих ткнул пальцем в телефонную трубку и сделал Броксу знак подождать.

— Что вам нужно?

28

Mohr im Hemd (нем.)— «Мавр в рубашке» (название австрийского рождественского пудинга).