Страница 54 из 119
Клэр проснулась в своем кресле и, дрожа всем телом, замотала головой.
– Нет, – прошептала она, – только не Феликс…
В спальне этажом выше Лилит Мэбли видела во сне покойного мужа.
Они сидели вдвоем на крыльце своего дома, как это часто бывало, а в сумерках перед ними плескались волны залива Маунтс. Муж обнял Лилит за плечи. От него остро пахло морской солью, но она не обращала на это внимания – им столько нужно было рассказать друг другу…
Вокруг Дэйви Роу собрались уроды. Их черты были такими расплывчатыми, что казалось, это не люди, а ожившие неуклюжие детские рисунки. Находились они в пещере чудес, скрытой от посторонних глаз под гранитным утесом, неподалеку от селения.
Снаружи шумело море, однако внутри вода была гладкой, как стекло, и излучала фосфорическое сияние. На выступе помещалось зеркало, возле него горела необычайно яркая свеча, и к этой свече один за другим подходили несчастные, желающие получить свою долю чуда, ибо в ее свете их внешняя оболочка таяла, и в зеркале отражался лишь истинный, внутренний мир человека. Некрасивый ребенок вдруг становился подобен ангелу, кривой мужчина – античному богу, изуродованная женщина – богине…
И вот наконец наступил черед Дэйви.
Дрожа от нетерпения, он направился к зеркалу. Его тонкие ноги заплетались, отказываясь нести непропорционально крупное тело, но Дэйви это больше не расстраивало – ведь через мгновение все изменится: он погрузится в волшебный свет и, взглянув на свой истинный облик, обнаружит, что на самом деле…
– О нет! – вскричал Дэйви.
Он стал еще уродливее, чем прежде…
Дэйви очнулся в библиотеке Клэр и резко сел на кушетке, запутавшись в одеяле. Бедняга не сразу сообразил, где он и как сюда попал.
Он же спас Клэр Мэбли! Дэйви доказал, что он хороший парень – совсем как Богарт или Иствуд или еще какой-нибудь киноидол.
Ага. И две сотни фунтов здесь совершенно ни при чем. Правда, Дэйви?
Но он спас бы ее в любом случае!
Разумеется. Чтобы потом залезть к ней под юбку.
Это ложь!
Ну и парочка из вас вышла бы– калека и урод.
Она не калека!
Скажи еще, что ты– красавец. Назови-ка кого-нибудь, кто может смотреть на тебя без содрогания.
Клэр. Она…
Калека!
Дэйви тряхнул головой, пытаясь избавиться от голоса, звучавшего у него в ушах.
Ни Кэри Гранту, ни Редфорду небось никогда не приходилось платить за секс.
– Заткнись, – простонал Дэйви.
А ты, даже когда платишь, читаешь в глазах женщин желание чем-нибудь прикрыть твою физиономию…
Дэйви раскачивался, сидя на диване, и тихо рычал, отказываясь слушать дальше. Когда на небе забрезжила серая полоска рассвета, он выбрался на улицу и побежал домой, а противный голос продолжал изводить его, и Дэйви знал, что не сможет от него укрыться. Это чудовище постоянно жило в его сознании, порою становясь невыносимым.
Недалеко от подножия Рэгиннис-Хилл, в маленьком доме на Дак-стрит, Дедушке снилось, что легкая весельная лодочка уносит его прочь из родной гавани Маусхола. На корме рядом с ним была его жена Аделина – милая, нежная Адди, и Дедушка держал ее за руку, а их сын Пол, сидевший на веслах, направлял лодку мимо коралловых рифов к острову Сент-Клемент, и на губах его играла знакомая лучезарная улыбка.
На острове среди камней сидел и читал книгу старый Дедушкин приятель Уильям Данторн. Заметив лодку, он приподнялся и помахал рукой. Странно, но Данторн совсем не походил на молодого человека с пожелтевших фотографий, каким помнил его Дедушка, нет, он выглядел так, как если бы дожил до нынешних дней.
– Билли! – позвал Дедушка.
– Я удивил тебя, да? – прокричал ему в ответ Данторн. – Ты ведь думал, что я мертв?
Дедушка повернулся к сыну.
– Подожди немного, Пол! – взмолился он. Но тот продолжал грести, и вскоре Данторн скрылся из виду.
– Не волнуйся так, – попросила Дедушку Адди. – Расскажи-ка мне лучше, как там наша Джейни.
– Наша Джейни…
Тревога оставила Дедушку, едва лишь он заглянул в смеющиеся глаза жены.
– Она теперь музыкант, – начал он и улыбнулся, когда сын подался вперед, чтобы не пропустить ни слова из его рассказа.
Сон Джейни Литтл был не о Дедушке и не об отце, хотя все-таки касался одного из членов их семьи, а именно женщины, которая произвела ее на свет.
Джейни брела по огромному ночному городу. Она никогда не бывала в Нью-Йорке, но узнала его сразу же, как только окунулась в суматоху Таймс-Сквер. Неоновые огни слепили, прохожие толкались. Ей предлагали то купить наркотики, то продать себя, и Джейни уже начало казаться, что голова вот-вот лопнет от всего этого шума, когда она наконец очутилась в относительно тихом переулке.
Здесь в нос ей ударил отвратительный запах помоев и нечистот. Джейни ненадолго прислонилась к стене, пытаясь справиться с приступом тошноты, а затем пошла дальше и чуть не упала, споткнувшись о кипу газет. Кипа зашевелилась, и через секунду из-под нее показалось человеческое лицо. Грязь, несколько слоев рваной одежды, сальные волосы… Джейни в шоке уставилась на свою мать.
– Ты, наверное, уже не чаяла меня вштретить? – хрипловатым голосом спросила та, шепелявя из-за отсутствия передних зубов. – Я так шкучала по моей девочке…
Тонкие, похожие на птичьи когти пальцы потянулись к Джейни. Девушка отступила назад.
– Пожалуйшта… – прохрипела мать.
На мгновение почувствовав вину, Джейни тем не менее продолжала пятиться. Мать с трудом поднялась с земли. По ногам у нее текло, но, не обращая на это внимания, она ухватилась за стену и направилась к дочери. Джейни развернулась и бросилась бежать.
На Таймс-Сквер ее опять толкали сердитые прохожие, но девушка неслась без остановок, пока у нее не перехватило дыхание.
Обливаясь холодным потом, Джейни проснулась и села в постели. Сделав глубокий вдох, она посмотрела на Феликса: тот метался во сне, терзаемый собственными кошмарами. Джейни протянула к нему руку – чтобы успокоить его и успокоиться самой, но отдернула ее, вспомнив слова, летевшие ей вслед во сне:
Прости меня…
Это был голос ее матери, неожиданно чистый и трезвый.
Прости меня.
С болью в сердце Джейни вдруг осознала, что никогда не интересовалась судьбой этой женщины. Она даже внешности ее не помнила. И уж никак не могла считать ее своей матерью. Ведь, совершив предательство, она умерла для своей семьи.
Но что если мать раскаялась? Раскаялась давным-давно и все эти годы жестоко корила себя, но было уже слишком поздно?
Прости меня.
Разве сама Джейни не совершала ошибок? Ошибок, которые впоследствии оказывались роковыми? Разве не принимала опрометчивых решений?
Она снова посмотрела на Феликса, которой все так же беспокойно ворочался рядом.
Прости меня.
Джейни потрясла головой: это был всего лишь сон. Дурной сон.
Прости меня.
Она ничего не должна своей матери. И мать ничего не должна ей.
Прости меня.
Слезы, навернувшиеся на глаза Джейни, не смогли затуманить стоявший перед мысленным взором Джейни образ несчастной бродяжки, а в сознании звучало все громче:
Прости меня.
– Не знаю, хочу ли я этого, – прошептала Джейни.
Прости меня.
– Не знаю, смогу ли…
Феликса Гэйвина повесили.
Он не знал, какое преступление совершил и кто осудил его. Ему просто накинули петлю на шею и столкнули вниз. Позвонки хрустнули, руки и ноги безжизненно повисли. Умерший, Феликс по-прежнему находился в своем теле, хотя оно больше не подчинялось ему. Теперь он был странником, отправившимся в вечное путешествие, а тело просто раскачивалось под дождем на импровизированной виселице – огромном старом дубе на перекрестке.