Меченый

Шагнул. Но не ко мне, а к выходу – еле слышно прошелестела солома, разбросанная по земляному полу, пару раз гулко стукнул окованный сталью посох, и в каретном сарае стало тихо. Если, конечно, не считать звуками шелест струй непрекращающегося дождя.

Я осторожно приоткрыла один глаз, услышала шорох по левую руку от себя и… бросилась наутек: Бездушный никуда не уходил! Он просто спрятался за одну из клеток!!!

Вылетев во двор, я, не замечая луж, добежала до входа в донжон и изо всех сил рванула на себя тяжеленную створку. Хорошо смазанная дверь подалась неожиданно легко, и я, потеряв равновесие, чуть было не села в лужу.

Кое-как удержав равновесие, я запоздало вспомнила про Вседержителя и, пробормотав «Спаси и сохрани!», нырнула в спасительный полумрак прихожей.

Как назло, в донжоне было пусто, как на кладбище в ночь Темной Страсти [49] – слуги мотались неизвестно где, а немногие оставшиеся в замке воины либо несли службу на стенах, либо отсыпались перед караулом.

Я затравленно посмотрела на улицу… и захлопнула дверь: выходить из донжона, чтобы найти Ворона, было выше моих сил. Да и что я могла ему сказать? Что слуга Двуликого забрал душу бедного зверька?

«Посоветуюсь с Аматой…» – пообещала себе я, затем вспомнила фанатичный блеск, появившийся в глазах кормилицы через месяц после появления в замке брата Димитрия, и поежилась: она могла обвинить в смерти котобелки меня!!!

«Увидишь Бездушного – не смотри в его глаза… – мысленно повторила я слова из Изумрудной Скрижали. – Ибо они – суть глаза Двуликого! Услышишь Бездушного – заткни уши. Ибо слова его – суть глас Двуликого! Столкнешься с Бездушным – беги! Ибо посох его – суть начало пути в бездну Неверия… Отринь Двуликого – и сделаешь шаг навстречу Вседержителю…»

«Не смотрела, не слушала и… сбежала… – облегченно выдохнула я. – Значит, винить меня не в чем…»

Потом быстренько поднялась на третий этаж, влетела в свою гостиную, изо всех сил захлопнула за собой обе створки и шепотом позвала кормилицу.

Та не отозвалась!

Я непонимающе огляделась, заметила кувшин с морсом, стоящий на столе, потом услышала потрескивание дров в разожженном камине, посмотрела на мерную свечу… и закусила губу: Амата была на вечерней проповеди у брата Димитрия! Вместе с большинством слуг, не занятых работой!!!

– Одна я тут не останусь! – решила я, вышла в темный коридор и, услышав какой-то подозрительный звук, тут же юркнула обратно.

Никогда не задвигавшийся неподъемный засов скользнул в пазы сам собой! Потом к двери переместились тяжеленное кресло и стол.

«Теперь точно не войдет…» – подумала я. Потом прокралась в спальню, выпила полкувшина разбавленного вина, стянула с себя мокрые вещи и, оставшись в одной нижней рубахе, залезла под одеяло…

Высоченный каурый жеребец покосился на меня лиловым глазом, пошевелил губами и всхрапнул. Потом гордо вскинул голову, посмотрел куда-то за мою спину и… встал на дыбы.

Перепачканное копыто, к которому прилип жухлый грязно-коричневый лист, мелькнуло прямо перед моим носом, а через мгновение по ушам резанул чей-то испуганный крик:

– Бездушный!!!

Я тут же развернулась на месте и похолодела: в нескольких шагах от меня стоял ОН. И, не отрываясь, смотрел мне в глаза…

Шаг… Другой… Третий… Плавное движение десницы – и покрытый зарубками Посох Тьмы пришел в движение: провернулся вокруг правой руки, скользнул по ладони левой, метнулся вперед и… проломил череп Кулаку, бегущему ко мне на помощь… Потом оружие дрогнуло, стряхнуло с себя обмякшее тело и устремилось к щиту подоспевшего Ворона.

Щеку обожгло чем-то горячим. Я вытерлась рукавом, с ужасом уставилась на пятно крови, возникшее на белоснежной ткани, потом перевела взгляд на обломки костей, торчащие из жуткой раны на голове Кулака, и попятилась…

За моей спиной что-то рявкнул Теобальд, и передо мной вдруг возник коротенький строй из воинов.

Бездушный не остановился ни на мгновение: его посох с легкостью расколол щит Урмана и клюнул его в бок.

Ворон поморщился, издал боевой клич, отбросил обломки щита, перехватил рукоять меча двумя руками… и заорал: окованный сталью конец Посоха Тьмы, только что находившийся в нескольких локтях от него, вдруг скользнул прямо под клинком, воткнулся в горло и аж загудел от удовольствия!

Хрустнуло. Звякнул упавший меч. Урман рухнул на землю… и уступил место Бездушному: шагнув в узенький промежуток между Гарматом и Изларом, слуга Двуликого с легкостью ушел от удара копьем, перехватил посох обеими руками, принял на него удар клевца, не оглядываясь, ударил ногой назад… и превратился в ураган. Окованные концы его оружия перебивали конечности и древки копий, проламывали грудные клетки и раскалывали черепа.

Упал Дрыга. За ним – Лорри. Отбитый в сторону меч Франа перерезал глотку Излару. Перепуганный Ветерок метнулся в сторону и втоптал в землю Гармата.

Потом с жутким звоном лопнул барбют [50] Теобальда и… наступила мертвая тишина.

Слуга Двуликого проводил взглядом падающее тело брата, посмотрел на меня, медленно поднял Посох Тьмы над головой и…

…и я проснулась. В холодном поту. Прижимая к груди скрученную в жгут простыню.

Темно-вишневые оборки балдахина, освещенные светом догорающей свечи, выглядели так привычно и мирно, что я облегченно перевела дух:

– Это – сон! ОН мне приснился!!!

Мятая и влажная простыня полетела на пол, дрожащие пальцы начали было успокаиваться, и в этот момент я сообразила, что слышу звуки боя!

Я свесила ноги с кровати… и сразу же нырнула под одеяло: в прихожей что-то заскрипело.

«Там кресло и стол…» – успокоила себя я и тут же вздрогнула – со двора донесся истошный женский крик:

– Урма-а-ан!!!

Я похолодела: в голосе Воронихи звучало отчаяние!

В прихожей раздался оглушительный грохот, а потом скрип половиц…

Рука, потянувшаяся к изголовью, шлепнула по пустому месту: кинжал остался на поясе, брошенном на пол вместе с мокрым платьем. Я приподнялась на локте… и почувствовала, что с меня сорвали одеяло.

Я открыла глаза, набрала в грудь воздуха и… онемела: надо мной склонился Кром Меченый! В рваном плаще, с ног до головы перемазанный кровью и с Посохом Тьмы в руке.

– Мама… – выдохнула я и потеряла сознание…

Удар по спине. За ним – еще два. В груди полыхнуло пламя, потом меня сложило пополам, а изо рта толчками полилась вода. Я дернулась, попробовала вдохнуть, закашлялась, открыла глаза и уткнулась взглядом в мокрую землю, заляпанную остатками непереваренной пищи.

– Мама!!!

Вскрик получился тихим-тихим. И вызвал очередной приступ тошноты.

Когда из меня прекратила выливаться вода, я почувствовала, что мне в бок упирается что-то твердое, и попыталась отодвинуться. Как бы не так: препятствие шевельнулось и переместилось под живот. Потом на спину снова опустился кулак, и меня сложило в очередном приступе кашля…

Трудно сказать, сколько времени меня выворачивало наизнанку, но в какой-то момент я вдруг поняла, что могу нормально дышать. И, услышав стук собственных зубов, почувствовала, что замерзаю.

Удары по спине тут же прекратились, мокрая и вонючая земля куда-то отодвинулась, а я в мгновение ока оказалась закутанной в мокрую, холодную и очень шершавую ткань.

– Пришлось прыгать со стены… В ров… Извините…

Смысла фразы я не поняла. Поэтому попробовала повернуть голову на голос. И кое-как справилась с непослушной шеей.

Сапоги, в которые уперся мой взгляд, были мокрыми и грязными. Голенище правого пересекал косой разрез, в котором поблескивала сталь.

«Засапожник…» – отрешенно подумала я и устало закрыла глаза – поднимать голову, чтобы посмотреть вверх, не было ни сил, ни желания.

В этот момент меня подхватили под спину и колени и подняли на руки.

– Я вас понесу… – донеслось словно издалека. И я, зачем-то кивнув, провалилась в забытье…