Страница 84 из 84
Алекс еле вспомнил эту записку, которую накануне вечером приколол к стене. Взял ее у Адама и расправил листок на столе.
— Похожи, правда? — искренне спросил Адам. — То есть ты пишешь точно так же.
Алекс нахмурился. Взял ручку, программу телепередач и расписался на обратной стороне ее обложки.
— Как две капли воды, — промурлыкал Адам. — Его «т» точно такое же, как твое, и «м» с завитком тоже.
— Я часто пробовал его копировать. — Алекс прикоснулся к записке, вспоминая. — Просил его писать так, чтобы я мог повторить. Заставлял писать снова и снова, чтобы видеть, как движется его рука. Его маленькие ручки. Такие страшно маленькие и… — Алекс не успел закончить, потому что дверь снова начала открываться. Он взъерошил свои волосы. — Я думал, — голос его дрожал, — я думал, ты говорил все это, чтобы мне полегчало. Но мне не полегчало. Рассказал Эстер о Бут, но это не помогло. И это дело вечером, разговор с рабби Барстоном, ни то, ни другое никакие проблемы не решает, ни от чего не исцеляет. Я тоскую по нему. Все еще по нему тоскую. Все время. Тоскую очень сильно. И ничто не помогает.
— Я сказал, что все должно стать лучше, а не твои ощущения. — Адам говорил предельно серьезно. — И все становится лучше, даже если ты этого не чувствуешь.
Алекс беззвучно рассмеялся и слегка куснул губу:
— А что может быть хорошего, кроме как ощущать хорошее? — Он покачал головой. — Адамчик, в том-то и суть хорошего. А ты никак этого не понимаешь. Какие-то символы тут ни при чем. Хорошее надо чувствовать. Хорошее — в этом мире.
Адам согласно развел руками, но, как и всегда, связывающая их религия, это их общее пристанище, средоточие покоя и ясного переливчатого света, осталась неизменной.
Алекс вздохнул и встал, чтобы взять с полки Адамову коробочку с травкой, которая закрывала нижнюю половину пачки принадлежащих Адаму автографов.
— Я тут подумал, — осторожно промолвил Адам, — что можно бы какой-то автограф Китти положить в особое место, если захочешь, если у тебя что-то еще осталось. Ну, как знак уважения к ней. Да так и надежнее — если ты намереваешься все, что у тебя есть ценного, когда-то продать. То есть если тебе эта идея не нравится, то…
Алекс рассмеялся.
Адам нахмурился и почесал голову. В эту же секунду солнечный луч словно раздвинул шторы и разделил комнату на параграфы светящейся пыли и предложения тени. Если что-то и может внушить веру, то именно это. Так кстати. Так вовремя.
— Я их все продал, — довольно сказал Алекс и сделал небольшую паузу. — Ничего не осталось. Адамчик, у тебя нимб вокруг головы.
Алекс открыл коробочку и немножко в ней порылся в поисках подходящего комка.
Адам внезапно встал и закрыл коробку:
— Слушай, давай сегодня не будем. Пусть голова останется свежей. Пусть мы будем там полностью, а?
— Хм-м-м. — Мыслями Алекс в этот момент был, как любят говорить учителя, где-то в другом месте. Солнце словно вымыло стену, и все в комнате стало другим. Ощущения тоже изменились. Так уж действует солнце.
— И что касается Эстер. Ты знаешь, что ей это не нравится. Хочет, чтобы мы бросили. Сама боится тебе говорить, но я знаю, что она этого хочет. От нас обоих. Хотя даже не знаю, что тут сказать. Непростой вопрос. Здесь я нахожу понимание. — Адам показал на международном языке жестов, что у него просто нет слов от восхищения (наклонил подбородок и посмотрел в потолок). — Мне открывается Шхина. Все вокруг наполняется смыслом. И я взлетаю. — Он взял у Алекса коробочку и положил ее обратно на полку. — Но сегодня другое дело. Надо нам быть в хорошей форме. В полном смысле слова.
Алекс нагнулся за запиской, выпрямился и вытащил из-за автографа Джимми Стюарта щепотку кнопок с голубыми шляпками. Потом расправил записку и прикрепил ее кнопками к стене, прямо на солнечном пятне, посередине и немного выше автографов известного философа Людвига Витгенштейна и знаменитой писательницы Вирджинии Вулф.
Эпилог
Каддиш
Предположим, мне запрещено то, что люди делают, когда им больше ничего не остается: постукивать пальцами по ремешку наручных часов, расстегивать и застегивать пуговицы на рубашке, поглаживать волосы на голове. В конце концов я лишусь всякой опоры.
Впереди стоял Собиратель Автографов, Алекс Ли Тандем. И он мог видеть всех их. Все, что они делали. Позади него сидели Адам Якобс, рабби Марк Рубинфайн и Джозеф Клейн, его подруга Эстер Якобс, рабби Грин, рабби Дарвик, рабби Барстон и мать Алекса Сара Тандем. Еще там сидели незнакомые ему Элеонора Лошер и Джонатан Верне.
Вознесем хвалы и благословим(сказал Алекс Ли, но другими словами)
Великое имя Его
В мире, который Он сотворил.
Да будет воля Его,
Рубинфайн соскребывал кожу с большого пальца на правой руке ногтем левого указательного пальца.
И да придет царствие Его
Для всех вас,
Для всех людей Израиля и домов их.
Джозеф почесал нос костяшкой пальца,
Потом убрал руку и почесался снова.
Быстро и без промедления,
И все говорят: Аминь!
Эстер поправила юбку у себя на коленях И чуть наморщила лоб, чтобы ее лицо приняло правильное выражение!
Аминь!(сказали сидящие люди, но другими словами)
Да святится имя Его
Во веки веков!
Да святится(сказал Алекс Ли, но не этими словами)
И чтится
Рабби Барстон завертел ногой.
Да возвеличится
И возвысится
Рабби Грин чихнул.
Да славится
И восхваляется
Рабби Дарвик закрыл глаза
И открыл их в два раза шире.
И вознесем молитвы Его святому имени
Адам улыбнулся
И в знак одобрения поднял большой палец.
Славнейший
Из славных.
Все гимны и мольбы
Этого мира
И все говорят: Аминь!
Да снизойдет Мир и Спокойствие
К нам и в дома Израиля.
Сара заплакала и не старалась Себя сдержать.
И все говорят: Аминь!
Да ниспошлет Он, всемилостивейший и всевластный,
Элеонора Лошер положила обе руки
На свой маленький животик
(И Алекс подумал, что бы это могло значить).
Мир нам и домам Израиля,
Джонатан Верне бесстыдно зевнул
(И Алекс подумал, к чему бы это).
И все говорят: Аминь!
Каббала Алекса Ли Тандема