Собиратель автографов

— Да, — сказал Алекс, хотя понятия не имел, куда делся тот автограф. Испарился. Улетел, как пепел от сгоревшей бумаги, вместе со всей прошлой неделей.

— Правда? Удалось ее продать?

— Да, — с чувством подтвердил Алекс и взял свой портфель. Достал из его кармашка чековую книжку и поискал в темноте Брайановой тумбочки ручку.

— Дорого? За сколько?

— Пятнадцать тысяч.

— Пятнадцать тысяч?

— Да. Она вчера умерла.

— Вчера?

— Да. И цены взлетели вверх. Я был на аукционе. И в два счета ее продал. Надо было раньше тебе сказать.

—  Пятнадцать?

— Пятнадцать.

— Черт побери…

Они снова на несколько мгновений стали Собирателями. Занялись бизнесом.

— Значит, пятнадцать тысяч, минус мои пятнадцать процентов…

— О! Лучше десять.

— Ладно. Ты прав, Брайан. Хотя знаешь что? Забудь о моих комиссионных. Я сам сегодня провернул хорошенькое дельце.

— Ты серьезно?

— Разумеется.

— Твою мать… И никто в ней не усомнился? Дескать, «что-то не то»?

— Ни на секунду. И у тебя тоже все будет хорошо, Брайан.

Алекс заполнил чек. Подписал его. Поднес к лицу Брайана.

— Пятнадцать тысяч фунтов и ноль-ноль пенсов, — медленно и важно прочитал Брайан. — Черт возьми. Выплатить по требованию Брайана Дучампа. То есть меня. Хотя только Господь Бог знает, когда я сумею потратить эти тысячи. Подписано Алексом Ли Тандемом, — проговорил он и легонько ткнул пальцем в запястья Алекса: — Это — ты.

У Алекса почему-то душа не лежала к метро. Спускаться под землю? Он и так чувствовал себя как под землей. Не хотелось и садиться в такси — театр одного актера, причем темнокожего, изъясняющегося на кокни. Больница совсем выбила Алекса из колеи, и он пошел на станцию наземной железной дороги, с которой мог доехать почти до самого Маунтджоя. На платформе собрались школьницы и курильщики. Появилось предвкушение небольшого путешествия. Потому что поезд здесь не выскакивает из туннеля, как в метро. И спешить некуда. И ветка железной дороги не ограничена длиной прорытого под землей прохода. Метро просто переносит из одной точки в другую. А на железной дороге стоишь и ждешь, любуешься видами и улыбаешься, когда поезд вытягивается дугой из-за поворота под лазурным небом, стуча колесами мимо деревьев и домов.

Двери открылись. Все обитатели северного Лондона знали этот поезд как Бесплатный. Турникетов у входа на платформу не было, и все ехали без билетов. Подростки покуривали прямо в вагонах, бродяги просто в них жили, а сумасшедшие сидели в позе лотоса и приставали ко всем с разговорами. Таким образом можно было добраться до парковой зоны или гетто на окраинах города. Учителя любили эти полупустые вагоны за то, что можно разложить на сиденьях тетрадки и заняться проверкой домашних заданий. Медсестры дремали. Уличные музыканты без всяких помех давали концерты. Собак ждал теплый прием. Иногда в вагоне изрядно попахивало марихуаной. Проносившиеся за окном виды наводили на мысль, что город состоит только из лесов, школ, стадионов и плавательных бассейнов. Заводские трубы нещадно дымили где-то далеко-далеко. А здесь все напоминало Землю обетованную.

Алекс позвонил Эстер, и ответила ему Китти. Он рассказал ей все новости.

— Но это невероятно! — Она выругалась по-итальянски и шумно задышала. — Почему так много денег? Мой Боже! Ты настоящий волшебник из страны Оз или еще какой-то чудотворец. У меня просто нет слов. Абсолютно. Даже не знаю, что сказать! Это изумительно! Никогда ничего подобного не слышала! Поцеловала бы тебя, будь ты сейчас здесь. Но не понимаю, как это могло получиться?

— Китти… — начал Алекс, но она куда-то пропала. Он стал ждать.

— Алекс, — сказала Эстер, — я больше не могу выходить на улицу. Очень холодно. Приезжай скорее. Надо ей все рассказать. Могу я, если ты этого не сделаешь. Мне твоя затея с самого начала пришлась не по душе, навыдумывал черт-те что, а представь, что она будет чувствовать, когда узнает? Точнее, когда ты ей расскажешь. Мне просто тошно сделалось, когда я на это согласилась. Слушай, мне надо уходить. Приезжай немедленно.

Чем ближе к Маунтджою подъезжал Алекс, тем тяжелее становилось у него на сердце. Может, выйти на одной из станций? И на платформе что-нибудь придумать? На станции Ларкин-Грин, например, нет Китти, и нет Эстер, нет невыполненных обещаний, нет всей этой неразберихи, нет всех его дел и обязательств. Он достал свой кисет и положил ноги на противоположное сиденье. Его охватило необычное чувство — впервые в жизни. Ему не хотелось ехать домой.

На Малберри-роуд какая-то женщина вкатила в вагон велосипед.

…Примерно через год после смерти Ли Джина в старый дом Тандема пришел чем-то довольный Адам.

— Что? Над чем так забавляешься?

Алекс препроводил хихикающего Адама на кухню. Сара предложила ему чаю. Продолжая улыбаться, он сел на стул у небольшого пластикового столика. А в этом доме уже год после того, как все случилось, никто не улыбался. Алекс вспомнил, как тогда его шокировала эта улыбка.

— Ну, в чем дело? Расскажи. Мам, пусть он нам расскажет. Что случилось?

— Да всего лишь… Ехал этим поездом, Бесплатным. Только что.

— Ну и?..

— Там ехал один парень с велосипедом без колеса. А на следующей остановке вошел другой, с колесом, но без велосипеда. Все это заметили, все в вагоне. Мы там чуть с ума не сошли от смеха. Кроме тех двоих придурков. Они даже не посмотрели друг на друга.

— Ну и?..

— Ну и все.

Алекса снова обожгла та улыбка. Адам всегда хорошо соображал и даже тогда прекрасно понимал, что нескрываемая радость одного человека оскорбляет чувства того, кому сейчас не до смеха. Алекс и Сара, чьи сердца были разбиты, раздавленные свалившейся на них бедой, смотрели на него пустыми глазами. Адам изо всех сил старался погасить свою улыбку, но она делалась только веселее.

ГЛАВА 9

К истокам

Мужчина, которого не тянет домой, идет в бар. Алекс знал это по фильмам. Мужчина идет в бар, и вальяжный бармен — американец, ньюйоркец — пожимает плечами и нехотя жестом показывает: ну что, плеснуть виски? Алексу хотелось в какой-то такой бар, но в Маунтджое были совсем другие. Здесь выпивали, закусывая китайской стряпней, сидя за столом, с салфеткой на коленях.

Поблизости находился только «Пузырек» с его плотно зашторенными окнами. Этот бар частенько менял название. (Оно служило вехой во времени, позволяя определять возраст обитателей Маунтджоя. Тем, кому за тридцать, он помнился «Пузырьком», «На горе», «У Бена» и «Причудами». Новоприбывшие звали его баром «Зеро», а самые древние старожилы когда-то лакомились здесь пирожными и отправляли письма.) «Пузырек» пользовался плохой репутацией. Поговаривали о наркотиках. Выпивохи в нем не знали никакой меры. И почти каждый вечер единственная местная знаменитость вываливалась из него с бледно-лиловым лицом и сливового цвета носом. (Этот человек — «национальное достояние», красавец актер — тридцать лет практиковался в трагических жестах, исполняя роли Антония, Брута и Отелло в театре, а затем полицейских, врачей и фермеров — в телефильмах. В нынешний четверг вечером он играл разгневанного короля Лира на улице, подхваченный под руки двумя неулыбчивыми телепродюсерами, которые стремились во что бы то ни стало доставить его трезвым из «Пузырька» на съемки мыльной оперы.)

Как и большинство обитателей Маунтджоя, Алекс в «Пузырьке» никогда не бывал и не имел представления, как он выглядит внутри, — снаружи его вывеска судорожно вспыхивала и гасла, причем с каждой пульсацией дефекты изображения менялись: то пропадала ножка у бокала, то исчезали поднимающиеся в нем розовые пузырьки, то переставала светиться красная вишенка. Открывая дверь, Алекс больше ничего не знал. Внутри стояла тьма. На улице было пять часов вечера, а в «Пузырьке» — вечная ночь. В полумраке двигались четыре или пять тел. Музыки не было. Под потолком вращался зеркальный шар, разбрасывая по стенам миллионы тоненьких лучиков, которые тщетно искали танцоров, посыпанных дустом еще двадцать лет назад. На стене кто-то попытался написать красками пляж с крошечной шоколадной красоткой топлесс. Не в силах хорошо изобразить ноги, художник ограничился легким наброском. Восемь широких пальмовых листьев были украшены золотистыми блестками, которых, к сожалению, осталось совсем немного. Нишу для диджея в другой стене в это время закрывала штора. Имелись признаки бара и бармена. Алекс подошел к ним и взялся за дело.