Страница 24 из 84
— Тандем, тебе бы только за временем следить, чуть не лопаешься от счастья, — выдал Лавлир по-бруклински и сразу благоразумно перешел на старый добрый рождественский английский: — Мой мальчик, мы берем тебя на работу. Положим тебе три пенса за полгода, и смею надеяться, мы об этих деньгах не пожалеем! А теперь.
Иан издал трубный звук. Алекс в ответ неблагозвучно игогокнул.
— Багли, — проговорил Лавлир, едва не упав носом вперед, — все было о’кей. Но слушай… нам правда надо идти. Идти и посмотреть, как ты купишь еще какие-то Алексовы подделки. Круглые сутки над ними корпит. И все это сплошная липа. Вот почему мы не предлагаем свою цену. Мы выше этого. Мы истинные дзэн. В самой своей основе, Багли.
Иан попытался встать, но его повело назад. Алекс рассмеялся в нос.
— Знаешь, о чем тебе надо попросить? — спросил Иан Багли, когда тот собрался уходить. — Тебе надо попросить свою леди писательницу, чтобы она включила в книгу главу, где ты организуешь аукцион, а потом продаешь свое место в… погодите-ка!.. Нет, да, там будет персонаж, который организует аукцион, а потом продает свое место в книге и просит…
За этот драгоценный иудейский пассаж Алекс взял для Иана еще две бутылки.
На аукцион они вернулись уже совсем пьяными, ничего не соображая. От яркого света слезились глаза, и они терли их кулаками, как дети. С торгов шел Джордж Сандерс. Три тысячи фунтов за написанное в 1972 году, перед самоубийством, письмо, в котором актер утверждал, что слишком устал и все это стало невыносимо.
— Я глубоко тронут, — объявил Лавлир, потягиваясь.
— Птичка прилетела искать себе клетку, — промурлыкал Алекс.
— Господи Иисусе! От кого я это слышу?! Что за задница это пропела?
— Помнишь одну сцену, Лавлир? — Иан дернул его за рукав. — В фильме «Все о Еве», когда…
— Да-да… — ответил Лавлир, отталкивая его прочь.
Они сели, назначили свою цену, но это был не их день. Алекс устало осмотрелся. Молодые крепыши в голубой униформе куда-то уносили реликвии, которым суждено было быть проданными на других аукционах. Статуи, столы, изделия из золота. Никакому Собирателю Автографов все это не запомнить, да и в блокноты не переписать, что где продано и в какую страну ушло. Сами по себе автографы только капля в океане реликвий. Чего там только нет! Чугунные собаки с выпущенными острыми когтями. Бронзовые орлы, распахнувшие крылья, перед тем как сесть на землю. Мраморные негры в натуральную величину, жизнерадостные и услужливые с виду, с чьими-то охотничьими трофеями. И словно пограничные столбы вокруг — многочисленные камины, выломанные из каких-то особняков, поставленные едва не друг на друга углами, как костяшки домино. И лось. В полуразворот. Высокий, статный. А за ним Алекс заметил Дучампа, прислонившегося к потертому боку зверя. Секундой позже его засек и Лавлир.
— Ай-яй-яй. Знал, что на этом аукционе ловить будет нечего, до поры. Доув, морда ты эдакая, очнись! Посмотри, кто здесь!
Доув встрепенулся, как пробудившаяся соня:
— Черт подери! Думаешь, он сюда за этим пришел, снова?
У Алекса свалились с носа очки и повисли на цепочках.
— Пожалуй что. Он все еще как сумасшедший. То есть если вы не слышали чего-то другого.
— Слушай, Ал, сейчас я его позову. А?
Алекс ткнул Лавлира в правую сторону груди:
— Господи, да я его каждый вторник вижу — и сыт по горло.
— Нет, ну неужели тебе не хочется посмотреть, как он к нам шкандыбает? — Лавлир изобразил верхней частью тела походку вразвалочку. — И как он потом усаживается рядом с тобой? — Лавлир весь скорчился на своем стуле, передразнивая коротышку Дучампа, в котором росту было чуть больше пяти футов. — И как он приближает свое лицо к твоему, открывает рот и говорит. — Тут, подражая чудовищному кокни Дучампа, Лавлир пропищал: — Пивет… — Он, однако, не мог передать дурной запах изо рта — такой густой, что никакая химическая лаборатория не воспроизведет.
Брайан Дучамп. Весь состоящий из нестираных рубах, одиночества, погрязший в долгах, в том числе за свою каморку (забитую разным барахлом, которое, совсем очумев, он пытался иногда всучить Алексу: держатели для туалетной бумаги, абажуры и тому подобное), ищущий чем бы поживиться в супермаркетах, сквалыга с тяжелым дыханием.
— Что он тут делает? — осведомился Лавлир.
— Готовится, — сделал вывод Алекс.
Дучамп достал из сумки пюпитр с зажимом, несколько ручек, каталогов, ворох бумаг и сложил все это на чучело лося. Вынул из футляра бифокальные очки и водрузил их себе на переносицу, а его увеличенные линзами глаза приобрели после этого совершенно безумный вид.
— Ну-ка, смотрите, — сказал Иан. — Спектакль начинается.
— Первая цена — двадцать фунтов. Двадцать фунтов. Кто даст больше?
Аукционист показал на премиленький пейзажик-пасторальку, изображавший Жаннет Макдональд и Нельсона Эдди, в нарядах, которые, по мнению голливудских костюмеров тридцатых годов, носила в ту пору молодежь Австрии (кожаные шорты на лямках, бархатные шейные платки, лента в косе), среди коров с колокольчиками на шее. Цена выросла до сорока, шестидесяти, восьмидесяти фунтов, и тут на авансцене появился Брайан Дучамп. Он скакнул вперед с криком:
— Даю со-ок!
— Прошу прощения, сэр, вы предлагаете свою цену?
— Со-ок!
— Сорок, сэр? Весьма сожалею, но последняя ставка — восемьдесят фунтов.
— Даю за нее, — чуть сбавил тон Дучамп, от слова к слову, как пишут в новостных лентах газет, цепенея от ужаса, — со-ок пенсов и пригоршню пыли в придачу, п-потому что они и того не стоят. П-потому что это самая настоящая лажа, черт бы ее побрал!
— Брайан! — окликнул Алекс, когда Дучамп подошел к их ряду стульев. — Брайан, ради Бога, сядь на место. Иди сюда. Давай, давай к нам.
Он встал и попытался схватить Дучампа, а тот выругался как сапожник, споткнулся, и Лавлир с Ианом усадили его на стул.
— Тандем? Мы же во вторник встречаемся, а не сегодня. Точно во вторник.
Дучамп лез на рожон без всякой выгоды для себя и тем вызывал восхищение. Алекс прижал его трясущиеся руки к коленям:
— Если еще раз так выступишь, тебя сюда больше не пустят. Помнишь, как в последний раз тебя вышвырнули с аукциона?
Дучамп поднес ко рту носовой платок и буркнул в него нечто нечленораздельное. Потом остановил взор своих печальных, тусклых, как низковаттные лампочки, глаз на Алексе:
— Эти долбаные эксперты, Тандем. Ни хрена они ни в чем не разбираются! Сосунки несчастные — что они в жизни понимают?!
Из кармана Брайана вывалилась и упала на пол фляжка виски. Кожа у него местами была синюшного цвета. От него отвратительно пахло.
— Похоже, дела у него идут не ахти, Лавлир.
— Открыл Америку.
— Похоже, дела у тебя идут неважно, Брайан, — заметил Алекс и положил руку на шишковатый лоб Дучампа. — Надо бы тебя отсюда вывести.
Но Дучамп вдруг от него отстранился. Вот только что он ненадолго вылез из своей скорлупы в мир Алекса и его друзей, но снова в нее вернулся. Все его внимание было приковано к помосту.
— Лот сто восемьдесят второй, — объявил аукционист, — как и было объявлено, посвящен фильму «42-я улица» и в частности известной актрисе и певице Руби Киллер…
Аукционист продолжал рассказывать, и Дучамп тоже рта не закрывал. Сперва он что-то бормотал себе под нос, но потом заговорил так громко, что его уже нельзя было игнорировать. Дучамп встал. Аукционист осведомился как можно громче:
— ДВЕСТИ ФУНТОВ? Я ПРАВИЛЬНО РАССЛЫШАЛ…
— Если это Руби, то я — сам долбаный Джолсон [34], приятель.
— Сэр? — изобразил недоумение аукционист. — Прошу прощения, какие-то проблемы?
— Это не Руби, это не Руби, это не Руби! — заорал Дучамп. — ЭТО НЕ РУБИ, ЭТО НЕ ДОЛБАНАЯ РУБИ. ЭТО Я! Я ВСЕ ПОДПИСАЛ.
Наконец позвали охранников, но Дучамп не унимался, на потеху восхищенной публике — точно в театре, ему, как бедняге королю Лиру, дали высказаться до конца.
34
Эл Джолсон(настоящее имя Аза Йолсон, 1886–1950) — актер, певец, звезда Голливуда 1920-х — 1930-х гг., выходец из России.